Часть 20. То, что предстоит узнать (2/2)
— Que suecc`s? [Что происходит?]
— Ne'ss. [Ничего] — Буркает в ответ Элеас, спешно кидая кафтан в горящий в камине огонь. Иорвет чувствует острый, металлический запах горящей крови, и его взор становится напряженным.
— Bealubenn? [Тяжелая рана?]
— Neen… Mo…
— Thaess. [Замолчи] — Иорвет подходит к камину и мыском сапога вытаскивает кафтан за лежащий на каменных плитах рукав. — Seo bloed es do? [Эта кровь — твоя?]
Элеас не успевает ответить, как и придумать достойную доверия байку. В дверь жилища стучат и, не дождавшись разрешения войти, заходит никто иной, как Геральт из Ривии, с видом крайнего неудовольствия на лице.
— Я тут нашел одну вещичку, между прочим, в спаленном логове суккуба, и мне почему-то кажется, что она принадлежит кому-то из вас. — Ведьмак достает из-за пояса кинжал эльфийской работы и крутит его между пальцев. — И как мне сказали ваши ребята в таверне, этот кинжал принадлежит тебе, Элеас.
***</p>
Разрешившийся конфликт с наемниками, пришедшими по голову Белого Волка, мог запросто завершиться кровопролитием, если бы не отряд Иорвета, и, к удивлению ведьмака, ему на секунду показалось, что впервые за все время знакомства он видел, как прославленному грозе человечества было крайне неудобно, причем отнюдь не за себя и собственное поведение. Яевинн был неразговорчив, словно по его вине собратья по оружию явились угрожать Геральту, и избегал смотреть мужчине в глаза, предпочитая делать вид, что окружающий его ландшафт занимает его куда больше, нежели буравящий спину взгляд ведьмака.
— Перестань.
Яевинн удивленно вскидывает соболиную бровь, наконец взглянув на Волка.
— Перестань брать чужую вину на себя. Из-за того, что меня хотели сегодня лишить головы, я не стану относиться к тебе иначе.
— Я знаю. Но дело не в этом.
— Тогда в чем?
Командир скоя`таэлей устало выдыхает, прикрыв глаза, и когда он заговаривает вновь, его голос звучит необычайно тихо, будто бы каждое слово давалось мужчине с великим трудом.
— Когда-то давно наш народ не был таким, Геральт. Мы не опускались до воровства и убийства за деньги, не объявляли мести, не выяснив причины чьего бы то ни было проступка. Война, голод и изгнание многое изменили. Теперь мы все больше становимся похожи на вас, с вашей горячностью в решениях и выводах. Красота нашего мира уходит в ваши легенды, а благородность поступков становится нравоучением для молодых, которые смотрят на окружающую их действительность и не видят ни одного подтверждения высказанной им нотации. Va'esse deireadh aep eigean, va'esse eighe faidh'ar, не так ли? [Что-то кончается, что-то начинается] Но я не желаю видеть наших потомков похожими на en pavienn, в голове у которых нет места для размышлений, а в поступках нет ни капли достоинства.
Геральт внимательно слушает, не перебивая, и не находится с ответом. Собственно, сказать было и нечего. Он понимал, что признать подобное, тем более вслух, было для Яевинна чем-то вроде ножом по сердцу, тяжело дающейся исповедью, ведь он, как никто другой, цеплялся за воспетый на поле боя поэтически восхваленный образ Белой Розы, поднявшей восстание за высшие идеалы, а потому глупо было соглашаться или что-либо отрицать, тем паче, что в словах партизана было куда больше истины, нежели тому хотелось бы. Из-за прежних иллюзий на будущее и каким-то наивно-романтическим убеждением, что угасание целого народа можно обернуть вспять, теперь Яевинну, познавшему обещания Фольтеста, которые обернулись очередным пустым сотрясанием воздуха, было крайне тяжело.
— Я не знаю, что обещает нам завтра, да и вообще не люблю строить планы, но я уверен в одном, что если один раз ты опустишь руки и признаешь поражение, то потом можно запросто ложиться лицом в дерьмо и больше не вставать. — Геральт кладет ладонь на щеку эльфа, нежно погладив выступающие острые скулы большим пальцем. — Во всем нужно видеть хорошие стороны. Вот мы сейчас вдвоем, кругом ни души, а я еще так и не пригласил тебя вместе сходить к логову суккуба, что, как по мне, весьма достойное продолжение подобного дня.
Яевинн наконец усмехается, лукаво прищурив красивые, васильковые глаза.
— Зовешь меня на свидание, Волк?
— Ну, я думал, что пригласи тебя в краснолюдские бани, ты всадишь мне меч по самую aep arse, а так мы…
— Краснолюдские бани звучат весьма заманчиво. Но если тебе больше по нраву суккуб, то так тому и быть.
Геральт улыбается, широко и даже красиво, не своей паскудной ухмылочкой, а искренне, открыто, и вот он уже готов побыть немного романтичным и словить момент для поцелуя, как вдруг с воздуха спускается несколько гарпий.
— Вот холера! — Цедит ведьмак, доставая меч из ножен. — Ни минуты покоя.
Однако гарпии слетелись не просто так. Одна из них несла в когтях нечто, похожее на алмаз размером с яйцо, и когда пролетала над головой обоих мужчин, ощерившийся волк на медальоне Геральта задергался, словно бешенный.
— Кажется мы нашли кое-что, чему крайне обрадуется Филиппа. — Белый Волк встает в боевую позицию, согнув пальцы правой руки в Знак. — И за этим чем-то нужно лезть в самое гнездо.
***</p>
…Она идет по густому лесу, окруженному высокими горами, что под покровом ночи казались иссиня-черными великанами, пронзывающими небо, украшенное меридианами звезд. Снег падал маленькими хлопьями, тотчас тая на зеленой траве, но холода не было, а легкие порывы ветра доносили далекие ароматы цветущего вереска и жимолости. Кругом было ни души. Белый олень, выглянувший из-за дуба, тотчас умчался, завидев человека в лесу, но девушка не может ускорить шаг, лишь следует за вереницей ярко-красных мухоморов, которые вели ее в неизвестном направлении мимо вековых древ, исполинским ростом возвышающихся над незванной гостьей. Наконец вдалеке появляется чья-то фигура, издалека кажущаяся фактически призрачной и почти невесомой, легко ступающей по покрытому мхом земляному пологу, и по форме аккуратных, слегка заостренных ушей девушка сразу узнает в незнакомке эльфку. Кожа лесной девы мерцала подобно звездам в небе, а зеленые миндалевидные глаза озорно улыбались чужачке, искрясь задором и лукавостью. Она поманила девушку за собой, шелестя подолом своего удивительно богатого платья, такого воздушного, что при каждом дуновении ветра тонкие юбки слегка вздымались, переливаясь всеми цветами, доступными воображению. Они идут мимо ручья, что напевно журчал меж камней, рядом с которыми размножился высокий папоротник, и там, на большом валуне, исполняя тихую, безумно печальную мелодию, играл на свирели сильван. Он слегка склонил голову перед эльфкой, ни на мгновение не прекращая своего музицирования, и та ответила ему лучезарной улыбкой, ловко перескочив через ручей, словно быстроногая лань.
Дорога казалась долгой, будто путь занимал много лет, и наконец обе женщины добираются к подножию высокого храма, мраморные колонны которого густо обвил разросшийся молодой плющ. И на одной из ступеней, в ярко-зеленом камзоле с лиственным узором из золотой нити, сидел тот, чье лицо казалось безумно знакомым, хотя то был совершенно не он. Эльфка аккуратно поправляет свою изящную прическу, украшенную свежими, благоухающими цветами, и садится рядом с мужчиной, с любовью во взгляде взирая на того, чей взор был цепким и внимательным, а чувственные губы растянулись в ироничной ухмылке. Его темные волосы густым потоком спадали на широкие плечи, и в какой-то момент он откидывает их за спину, оголив татуировку на шее, которую, как казалось человеческой девушке, она уже где-то видела. Эльф протягивает ей руку, все также лукаво ухмыляясь, но стоило коснуться кончиками пальцев его ладони, как резко все начинает меняться. В небе сверкнула молния, ветер ураганным вихрем начал валить могучие деревья. Вороны с испугом взмыли в воздух, оглушительным карканьем заполоняя все вокруг, но девушка смотрит не на окружающую ее непогоду, а только на сидящих перед ней эльфов, которые также, как и погода, стали меняться. Красавица, что сидела по левую руку от своего возлюбленного, вдруг лишилась и своего богатого платья, и украшений на тонкой, лебяжьей шее, оставшись в лохмотьях, насквозь пропитанных кровью, которая бурным потоком текла из ее перерезанного горла. Эльф, что склонился над ее телом, пытаясь батистовым шарфом остановить кровотечение, также из знатного мужчины превратился в оборванца, однако не это было самым страшным, что изменилось в нем. Он резко поворачивается к человеческой девушке, с искаженным гневным оскалом лицом, и та, от неожиданности и испуга, падает на спину, издав крик полный страха. Вместо правого глаза на нее смотрела пустая, покрытая плотной коркой крови глазница, от которой до самой губы тянулся уродливый шрам. Мужчина щерится, подобно дикому волку, оголив белоснежные зубы, частично поломанные с одной стороны, и фактически из ниоткуда достает острый меч, надвигаясь на девушку, подобно грозовой туче. Она кричит, пытается встать, но не получается, и когда эльф уже заносит меч для удара, все исчезает, оставив после себя лишь липкое ощущение страха и темноту…
Вальга просыпается в поту, дыша рвано и хрипло, едва не разбудив спящего рядом Босника, вечно липнущего к ней во сне, а некогда и наяву. Кругом было тихо. Неподалеку догорал уже почти затухший костер, постиранная в ручье одежда, которую волкулаки нашли во время очередного обхода оставленных кем-то домов в округе, лежала на придвинутых к огню камнях, досыхая. Все было нормально.
Она замечает чью-то тень среди деревьев, быструю и бесшумную, а потому поднимается и, взяв с собой нож, идет следом. Растущая луна светила слабо, но на молочно-белых, седых волосах мерцала ярко, и девушка быстро узнает незнакомца, тотчас спрятав нож и недовольно зашипев.
— Что ты здесь забыл?
— А где мне еще тебя искать? — Белый Волк вскидывает удивленно брови, периодически косясь в сторону спящих оборотней. — А поговорить надо.
— О чем на сей раз?
— А о том, — ведьмак паскудненько ухмыляется, скрестив руки на груди, — что один из эльфов Иорвета утверждает, что суккуба в ее логове, как и ее клиентов, убил оборотень, и даже подсказал, какого именно мне следует искать. Поэтому прежде чем я буду говорить с твоим братом, может тебе есть, что мне сказать?