12) То, что запомнилось/Things Remembered (1/2)
Эта ночь выдалась тяжёлой для Свободы. Несмотря на обезболивающее, картины из прошлого заплавляли его разум: воспоминания о горьком и одиноком детстве, проведённом в месте под названием «Дом номер четыре на Прайвет Драйв». Вздрогнув, спящая птица беспокойно взмахнула крыльями. Воспоминания, которые столько времени были спрятаны где-то в глубине её сознания, постепенно возвращались к ней.</p>
***</p>
― С этого дня ты будешь спать здесь, мальчишка, — прорычал грузный мужчина с пышными усами, который, оказывается, был моим дядей.
― Но почему? — спросил я, мне было где-то пять лет.
― Чтобы ты не заразил Дадли своим уродством, — рявкнул он, рывком открывая дверцу в чулан под лестницей, где тётя Петунья хранила ведро для мытья полов и какие-то старые тряпки. ― Я слышал о том, что произошло сегодня в школе. Как ты очутился на крыше, и учителю пришлось снимать тебя оттуда. Что ты на это скажешь, а?
― Это… была случайность, дядя Вернон! — я всхлипнул. Мне совсем не понравился этот чулан. Тёмный, страшный, наверняка, он был полон пауков. ― Я испугался, Пирс и Девон гнались за мной, я всего лишь хотел спрятаться от них, — пролепетал я, зная, что не стоит даже упоминать о том, что Дадли тоже принимал в этом участие. Дядя не потерпит ни одного дурного слова в адрес своего сына, так же, как и тётя Петунья. ― Я никогда больше так не сделаю. Обещаю!
— Верно, мальчик. Не сделаешь, — и он ткнул в меня своим мясистым пальцем. — А теперь тащи туда свою тощую задницу и не выходи до тех пор, пока мы тебе не разрешим!
Глаза защипало от слёз, хотя я знал, что плачем дело не поправишь. От этого будет только хуже.
— Нет! Пожалуйста, сэр, я буду хорошим! Я боюсь темноты, и там холодно.
— Привыкай. А теперь хватит ныть. Полезай внутрь! — приказал дядя Вернон, а затем просто схватил меня за шиворот и швырнул в чулан.
При падении я содрал кожу на коленях, дверь закрылась, и раздался щелчок замка.
Я вскочил и, игнорируя острую боль в коленях, принялся барабанить кулаками в дверь, громко крича:
— Выпустите меня! Прошу вас! Мне очень жаль! Я никогда больше так не сделаю!
Не знаю, как долго это продолжалось. Я повторял эти слова снова и снова, пока голос не охрип и я не скрючился у дверцы, сквозь щёлку которой просачивался слабый свет, дрожа и поскуливая, словно собака, потерявшаяся во тьме.
От страха я даже перестал плакать, молясь, чтобы тётя пришла и выпустила меня, но, наверное, она была согласна с дядей Верноном, потому что так и не появилась. А потом я наконец-то заснул, в абсолютной темноте, совсем один, не считая пауков.
В тот раз я и узнал, что я — урод, недостойный находиться в обществе нормальных людей, и тогда я от всего сердца пожелал стать таким, как все. Нормальным.
***</p>
На шесть долгих лет чулан под лестницей стал моим домом. Меня отправляли туда всякий раз, когда дядя Вернон или тётя Петунья не желали, чтобы я мешался под ногами. Например, когда дядя приглашал на ужин особо важных людей, или когда тётя приходила в ярость из-за того, что я сжёг обед, или когда Дадли лгал насчёт того, что я сломал что-то из его вещей. Иногда это сопровождалось оплеухой или ударом по пятой точке, но в большинстве случаев дядя или тётя просто указывали на дверь чулана, и я шёл туда, как нашкодившая собака в свою будку.
Дадли обожал, когда меня запирали там. Тогда он начинал бегать по лестницам, из-за чего все пыль и паутина оказывались на моей шевелюре. Хотя я вскоре привык к этому. Пауки не были такими уж плохими, они не делали мне больно, кроме того, я умудрился протащить в чулан фонарь с треснувшим верхом. Света было достаточно для того, чтобы я мог видеть, а также читать что-нибудь, съёжившись на тонком матрасе, который был моей постелью, накрывшись старым потрёпанным одеялом. Я читал кое-что из старых комиксов Дадли, а ещё одну книгу с загнутыми углами, которую мне дала наша соседка миссис Фигг.
Она называлась «Зелёные яйца и ветчина» от Доктора Сьюза, я уже успел запомнить её от корки до корки.
То, как глупый мужчина отказывался есть зелёные яйца и ветчину и проходил через всевозможные испытания, чтобы этого не случилось, вызывало на лице улыбку. А я бы съел зелёные яйца, ветчину или даже зелёную печень. Я никогда не наедался досыта, я не мог сидеть за одним столом вместе с моими родственниками, а иногда они и вовсе забывали накормить меня, когда заканчивали трапезу.
Я привык к малому количеству еды — один тост, маленький сэндвич с тонким ломтиком сыра, иногда кусочек бекона или огрызок говядины, если везло. Мне позволяли пить воду и реже — молоко, чтобы волосы не выпадали. Тетя Петунья не хотела, чтобы люди знали о том, что происходит в её доме, поэтому она давала мне молоко и овощи, которые не любил Дадли. То есть, почти все.
Однажды я спросил её, когда меня выпустят из чулана и опять позволят спать на полу в комнате Дадли. На что она презрительно фыркнула и произнесла:
— Когда ты перестанешь вытворять все эти фокусы и будешь вести себя, как нормальный ребёнок, тогда ты снова сможешь стать частью семьи.
Но этого так и не случилось. По какой-то причине я просто не мог прекратить это. Например, заново отращивать себе волосы или на минуту перекрашивать лохмы Пирса в голубой цвет, или заставлять метлу самой мести пол. Поэтому чулан стал моим домом.
Они регулярно выпускали меня, чтобы помочь по хозяйству. К своим восьми годам я уже мог убираться и готовить обед из пяти блюд. А также я знал, что не надо плакать или задавать вопросы. Лишние вопросы сопровождались чуланом, трёпкой и двухдневной голодовкой. Дядя и тётя не любили, когда я спрашивал о своих родителях.
Всё, что я знал, так это то, что они погибли в автокатастрофе, потому что мой отец, пьяница и бездельник, вёл машину поздно ночью. Оттуда у меня и шрам на лбу в виде молнии, результат попавшего в меня осколка стекла. Их звали Джеймс и Лили Поттер. Тётя была старшей сестрой моей мамы.
У дяди Вернона тоже была старшая сестра, тётя Мардж. И она тоже ненавидела меня, как и её бульдог Риппер. Однажды он загнал меня на дерево и продержал там целых три часа, пока тётя Петунья наконец не заметила, что никто не занимается прополкой клумбы, и не вышла на разведку. Обнаружив меня на дереве, она сказала, что, наверное, я что-то натворил, что собака начала гоняться за мной.
Я подумал, что Риппер тоже не любит уродов, хотя кошкам миссис Фигг я сразу пришёлся по душе.
— Заканчивай с этим и начни готовить ужин, — произнесла тётя.
— Да, тётя Петунья, — ответил я, возвращаясь к клумбе, которая находилась ближе к тротуару.
Вскоре появился Дадли, уминая плитку хрустящего шоколада двойного размера. Во второй руке он держал такую же.
— Что делаешь?
— Полю, — ответил я. Как будто сам не видит.
— Ты голоден?
Я кивнул. С самого утра я ничего не ел, кроме одного тоста с маслом и половинки груши.
— Хочешь? — он приподнял руку со второй плиткой.
— Да. Спасибо, Дадли! — я потянулся к лакомству, удивляясь, чего это кузен так приветлив по отношению ко мне.
— Упс!
Плитка упала на землю, и до того, как я смог поднять её, он наступил на неё, вдавливая в грязь.
— Оп-ля! Неудача! — Дадли весело заверещал. — Увидимся позже, уродец.
А я так и застыл, не отрывая взгляда от расплющенной шоколадной плитки.
Затем я встал на колени. К счастью, обёртка уцелела. Осторожно убрав её, я начал есть.
Видите, я не такой привередливый, как тот мужчина, который не хотел есть зелёные яйца и ветчину.
***</p>
Я бежал. Я знал, что, если не буду бежать достаточно быстро, они поймают меня.
Я слышал их: Дадли, Пирса, Девона и ещё какого-то незнакомого мальчишку, их тяжёлое дыхание и пыхтение за моей спиной.
— Где он?
— Без понятия!
— Он должен быть где-то здесь.
Я ещё больше съёжился в кустах, отчаянно желая, чтобы мои странные способности помогли мне остаться незамеченным для кузена и его банды. Но это никогда не срабатывало по моему желанию. Поэтому я просто не шевелился, надеясь, что они сдадутся и пойдут поиграют во что-нибудь другое. Или с кем-нибудь другим.
В этот момент новый парниша, Марк Эванс, как раз переходил дорогу. Он был похож на меня, худой и стеснительный. Как и ожидалось, Дадли накинулся на него, ударив несколько раз. Мне стало паршиво, но я ничего не мог сделать. Зато теперь кузен был занят им, а не мной. Ужасные мысли, правда?
Но когда ты — игрушка Дадли, по-другому быть не может.
Только я подумал, что, возможно, мне повезло. И тут же чихнул. Не смог сдержаться.
Они услышали, а в следующее мгновение Пирс уже вытаскивал меня из кустов, крепко держа за волосы.
— Попался! Теперь мы сможем закончить игру в Тауэр.
Их новое развлечение: Дадли был королём, остальные — доблестными лордами, а один из них был палачом, задача которого — отрубить голову предателю.
Догадайтесь, кто был предателем?
К своему ужасу, я заметил, что им-таки удалось прибрать к рукам мотыгу.
— На землю, идиот! — прошипел Пирс, толкнув меня так, что я упал на колени.
В парке никого не было. Никто не видел, что они собираются сделать, а я был слишком напуган, чтобы позвать на помощь.
Затем появился Дадли и, схватив меня за волосы, прижал мою голову к сидению балансира.
— Долой его голову, сэр Пирс!
Пирс безумно засмеялся.
— Да, Ваше Величество!
И он поднёс мотыгу к моему затылку, разрезая кожу.
Я начал плакать. Мне было так страшно, что я не смог сдержать слёз, а они только смеялись.
— Трус! Проси пощады! — громко сказал Дадли.
И я попросил.
Он отшвырнул меня так, что я упал на спину.
— О-о-о, бедное дитя! — ухмыльнулся Девон. — Плачет по своей мёртвой мамочке!
А затем другой мальчишка, указав на меня, начал хохотать.
— Смотрите, уродец обмочился!
Очередной взрыв смеха, а я просто лежал там, желая быть там же, где и мои родители.
Тем летом мне исполнилось девять лет.
***</p>
Свобода дёрнулся на своём насесте, дрожа, словно в лихорадке. Он не хотел опять переживать эти ужасные мгновения, но ничего не мог сделать с этим, погрузившись в очередное горькое воспоминание. Десятый день рождения Дадли…
***</p>
— Задуй свечи, Диддикинс! — пропела тётя Петунья, хлопнув в ладоши, как будто Дадли снова исполнялось пять лет.
Кузен злобно посмотрел на неё — он ненавидел, когда она так называла его в присутствии его друзей. А я наблюдал за этим из-за угла, зная, что позже он отыграется на мне.
Набрав воздуха, Дадли подул так сильно, что несколько свечек упало, а с торта слетел мусс. На что тётя и его друзья поаплодировали, словно он совершил нечто изумительное.
Лично я думал, что тот факт, что он не начал задыхаться, был и вправду изумителен. Он не напрягался так с тех пор, как охотился за мной в зарослях кустарника два месяца назад.
Тётя начала резать торт, и Дадли, разумеется, достался самый большой кусок.
После того, как все получили свою порцию, на блюде всё ещё оставалось изрядное количество торта. Может быть, мне удастся попробовать его в этом году? Хотя бы немного мусса с краю.
Пройдя на кухню, тётя гаркнула:
— Ты! Заверни оставшуюся часть торта. У Вернона сегодня игра в покер, так что я дам ему с собой. И только попробуй пальцем его коснуться, понял?
Я опустил голову.
— Да, тётя Петунья.
Вот и конец мечтаниям.
Я сделал, как мне было сказано, правда, при этом ухитрившись немного слизнуть с того места, где торт был нарезан немного криво. Ммм! Как вкусно.
Дадли же тем временем распаковывал свои подарки, в этом году их у него сорок пять, включая новую игровую систему. Он тут же побежал наверх с друзьями, чтобы опробовать её, я же принялся убирать со стола и собирать разорванную обёртку, при этом поглядывая на множество подарков, которые получил мой кузен. Их было так много, а он всё равно не был счастлив.
Я никогда не понимал его. Я был бы рад, если они хотя бы помнили о моём дне рождения, не то, что там дарили бы подарки. Но только не Дадли. Он всегда хотел чего-то ещё, чего-то, что было у кого-нибудь другого. И не будет конца жалобам и нытью, пока он не получит желаемое.
Я же знал, что нытьё ни к чему хорошему не приведёт. Только к пощёчинам и неволе в чулане.
Несколько кусков подарочной обёртки я засунул в карман, намереваясь повесить их на стены моего чулана. Как-никак, а будет на что посмотреть, кроме щелей в деревянной поверхности. А потом я представлю, что был где-то ещё, в месте, где меня не гнали прочь, где я чувствовал себя в безопасности, и где мой день рождения не был забыт в очередной раз.
</p>
***</p>
Проснувшись, Свобода растерянно оглянулся вокруг. Ему потребовалось лишь мгновение, чтобы привыкнуть к темноте, ведь его ястребиное зрение было намного острее, чем во сне, где он был… мальчиком. Распушив перья, краснохвост принялся чистить свои крылья, пытаясь успокоиться. Что за чудные сны он видит в последнее время!
«Не понимаю. Почему я вижу себя в обличии… человека? Я — ястреб! По крайней мере… я так думаю. Тогда что происходит со мной? — он яростно ущипнул себя за коготь. — В этих снах я мальчик, а остальные… моя семья. Что я? Кто я?»
Обеспокоенный, хищник потряс головой. Он не хотел рыться в этом, ему нравилось быть Свободой, краснохвостым ястребом, фамильяром Северуса Снейпа. Все эти вопросы только нагоняли страх.
Так и не успокоившись — хотя его в то же время клонило в сон, — Свобода расправил крылья и вспорхнул со своей жёрдочки.
В прихожей горела маленькая лампа, так что птица смогла быстро сориентироваться и проскользнуть в спальню профессора зельеварения.
В слабом свете, проникающем в комнату, ястреб смог разглядеть спящего Снейпа. Не теряя времени, животное устроилось на второй подушке на другой стороне двуспальной кровати.
Сунув голову под крыло, Свобода стал слушать тихое дыхание мужчины, позволяя ему усыпить себя. Если он что-то и знал наверняка, так это то, что со Снейпом он в безопасности.
***</p>
Немного позже:
Свободу разбудил мягкий стон лежащего рядом с ним профессора, и тот взволнованно вскинул голову. Пробормотав что-то невнятное, Северус всхлипнул и ударил рукой по другой подушке, при этом чуть не задев своего фамильяра, который подскочил, как ошпаренный. Кажется, не он один страдает сегодня от кошмаров.
«Бедный Северус! Что же тебе снится? Снова Тёмный лорд?»
Губы зельевара вновь приоткрылись, и сорвавшиеся с них слова на этот раз были вразумительными, вот только голос напоминал маленького перепуганного ребёнка.
— Не надо… пожалуйста… не надо… Я буду хорошим! Я больше не буду колдовать… обещаю, папа!..
Мужчина дёрнулся, словно от удара. А затем обмяк, сворачиваясь в клубок, словно пытаясь защитить себя.
Свобода в ужасе уставился на волшебника. Слова зельевара были отражением того, что он говорил своему дяде во сне. Неужели Снейп перенёс то же, что и он?
«Каков хозяин, таков фамильяр».
Северус снова всхлипнул, и Свобода не выдержал. Усевшись на плечо спящего волшебника, он позвал:
— Северус! Северус, проснись! Это просто сон, Северус, ну же!
Но жалобные крики ястреба не достигали охваченного кошмаром сознания волшебника, который продолжал метаться по кровати и стонать.
— Я не хотел… клянусь, сэр! Просто так получилось… Нет… только не это… пожалуйста!
Свобода не горел желанием узнать, что отец Снейпа сотворил с Северусом, хотя какая-то часть его прекрасно понимала, что именно. То, как он сжимался, вздрагивал… всё это ясно указывало на то, что ему снился сон о том, как его наказывали.
«Значит, и ты тоже…»
Это мысль вызвала и ярость, и тошноту одновременно.
— Только не ты! — воскликнул ястреб и сильно укусил Северуса за ухо. — Северус Снейп! Просыпайся, чёрт бы тебя побрал!
— А? — внезапная жгучая боль от укуса и пронзительный клич птицы вырвали Северуса из ужасного сна. — Свобода? Ты что, укусил меня?
— Прости, Сев, но это было необходимо. Я никак не мог разбудить тебя. Тебе снился кошмар.
Северус потёр ухо, оно всё ещё саднило, хотя клюв хищника не повредил кожу. Нахмурившись, он приподнялся на локте и шепнул заклинание, зажигая стоящую на тумбочке лампу. Свет разогнал ночной мрак, явив Северусу примостившегося у его головы ястреба, который виновато поглядывал на него.
— Проклятье… Уже сколько… лет мне не снился мой отец.
— Ты стонал и кричал, я даже испугался. Что твой отец делал с тобой?
— То, что ни один отец не должен делать, — хрипло ответил Северус и, протянув руку, погладил ястреба. Тот в свою очередь потёрся о жилистую ладонь, пытаясь успокоить. — Он был не очень хорошим человеком… а хорошим отцом тем более. Он был магглом, который ненавидел уже тот факт, что я владел магией.
— Почему? Ведь магия — это хорошо. По крайней мере, иногда, — добавил краснохвост, вспомнив проклятия, от которых пострадал Снейп.
— Знаю. Но мой отец так и не понял этого. Он понимал только одно: если я творил волшебство, то, значит, я не слушался его, а он… он всегда плохо воспринимал непослушание, — вздрогнув, Северус обхватил себя руками.
— Он делал тебе больно?
— Да. И хватит уже, я больше не хочу об этом думать. Мне надо выспаться к завтрашним занятиям, — Северус зевнул, мимолётом подумав о том, чтобы призвать из своего кабинета зелье сна-без-сновидений, но потом покачал головой — если он сейчас выпьет его, то утром будет как заторможенный. — Прости, что разбудил тебя. Как ты себя чувствуешь?
— Голова не болит, но мне тоже снятся какие-то странные сны, — смущённо признал ястреб, — о семье, в которой я раньше жил.
— Ммм… сегодня прямо ночь воспоминаний, — задумчиво произнёс Северус, сев на постели. — Я собираюсь попросить Твикси принести мне расслабляющего чаю. Может, ты тоже чего-нибудь хочешь?
— Ага, — охотно согласился ястреб, хотя в эту минуту он страстно хотел только одного — освободиться от этих проклятых снов.
«Раньше я был мальчиком, а теперь я — ястреб. Но ведь это смешно. Как я могу быть и тем, и тем? Я даже не буду заикаться Северусу об этом, а то он подумает, что я совсем чокнулся. А может, это уже случилось? Интересно, как ощущается безумие? Могу ли я узнать о том, что схожу с ума?»
Вызвав Твикси, Северус заказал у нее успокаивающего чаю, который бы помог ему легко заснуть, а потом спросил, если найдётся что-нибудь и для Свободы.
Твикси задумалась, а затем сказала:
— Я попытаюсь выполнить вашу просьбу, хозяин Северус. Скоро вернусь.
Через десять минут она снова появилась, держа на подносе дымящуюся кружку чая с ромашкой и лавандой и маленькую миску с тем же содержимым, с тем лишь отличием, что никакого пара над ней не наблюдалось.
— Прошу, господа, наслаждайтесь. Приятных снов.
И она испарилась ещё до того, как Северус успел поблагодарить её. Он неспешно отпил из своей кружки, наблюдая за Свободой. Тот тоже не отставал, поднос с его чаем покоился на коленях зельевара.
Какое-то время они сохраняли тишину, позволяя особой магии напитка впитаться в их организмы. А затем, когда и поднос, и пустая посуда исчезли, Северус скосил взгляд на своего фамильяра.
— Ну что, теперь сможешь заснуть?
— Да. Могу я остаться здесь?
— Разумеется. Ты же знаешь, что мне нравится твоя компания, — с этими словами Северус натянул на себя одеяло, приглушил свет, исходящий от лампы, и зарылся лицом в подушку, чувствуя, как где-то рядом с его головой устраивается Свобода.
Остаток ночи прошёл для обоих без каких-либо сновидений.
***</p>
Но последующие несколько дней, в течение которых новоявленный инквизитор усиливала свою власть в школе, обрушили на Свободу новую волну воспоминаний. Наблюдая за Амбридж, которая инспектировала урок Снейпа, он постоянно боролся с желанием подлететь к ней и расцарапать лицо старой жабы — та постоянно усмехалась и нагло встревала в речь Северуса. Но в какой-то момент он словно перенёсся назад, в прошлое. Шли занятия по зельеварению. А он сам был студентом.
***</p>
— И как нам достать шкуру бумсланга? — у неё были пышные каштановые волосы, и её звали Гермионой. Она была одной из моих лучших друзей. — Профессор Снейп держит всё в своём кабинете.
— А кабинет его открыт только во время занятий, — взвыл Рон Уизли, мальчишка с рыжей шевелюрой. — Что будем делать?
Я задумался.
— Ну… мы можем… отвлечь его как-нибудь. Например, устроить взрыв или что-то в этом роде. Пока он будет разбираться с этим, ты, Гермиона, незаметно проникнешь в его кабинет.
Гермиона взволнованно посмотрела на меня.
— Но что, если нас поймают! У нас же будут большие неприятности! Нас даже могут исключить!
— Знаю, но нам НУЖЕН этот ингредиент. Слушайте, если что, то я скажу ему, что сам втянул вас во всё это. Он поверит мне, он всегда счастлив наказать меня.
— Ну ладно. Я сделаю это. Ты уж постарайся хорошенько отвлечь его.
И я постарался. Я использовал хлопушку, которую получил от близнецов в качестве подарка на Рождество, и, улучив момент, отправил её в котёл Малфоя. От взрыва пострадали Драко, Крэбб, Гойл и ещё половина моих одноклассников.