Точка невозврата. (1/2)
— У меня не так много футболок, но я могу предложить тебе вот эту, — швыряет на покрывало кровати, попадая ровно справа от Мегуми. — И вот эти шорты, кажется, это единственное, в чем ты не утонешь.
В конце последней фразы Сукуна смеётся бархатно, чуть громче обычного.
И в усмешке нет ни капли надменности, ни грамма превосходства.
Блядство.
Сукуна не помнит, когда в последний раз смеялся так.
Наверное, лет сто назад.
Определенно, когда-то в прошлой жизни.
Возможно, ответ куда проще — никогда.
Что за пацан это, блять, что от него из Сукуны не яд, а лекарство льётся, что все раны не кровью, а вином смочены.
Мегуми на это лишь сонные глаза закатывает, чуть заваливается на спинку кровати, и голосом хриплым с улавливаемым вызовом утверждает:
— Ты очень недооцениваешь мое тело.
Сукуна ухмыляется и, не отводя взгляда от полок шкафа, выплевывает наконец ядовито:
— А ты, вижу, очень хочешь мне его показать, да?
И Сукуна тут же жалеет, что от Мегуми отвернут.
Потому что Фушигуро тут же хватает приготовленные ему вещи.
Потому что дверь ванны хлопает мгновенно.
Потому что Сукуна не помнит, что бы говорил, где она находится.
Мегуми заходит в комнату, поправляя наспех надетую бордовую футболку. Видит Сукуну, расстилающего свою кровать
для него.
Фушигуро медленно, с силой выдыхает.
Так, будто старается этой нехваткой воздуха себе мозг заполнить.
Так, будто пытается мысли дурные, не поддающиеся контролю, отогнать
Блять.
Взгляд вновь цепляется за высеченную из мрамора спину, вгрызается в крепкую шею, в розовато-рыжее темя, в чёрный затылок.
Фушигуро не в силах этот взор отвести.
Потому что несмотря на то, что именно Мегуми здесь творец,
настоящее искусство перед ним.
И Мегуми вжимается в ладони ногтями, сильнее стискивает зубы, лишь бы найти в себе силы, лишь бы отвернуться.
Лишь бы не представлять себе, какова эта спина без мозолящей глаз рубашки.
Чёрт.
Из забвения вытягивает текучий, на секунду кажущийся властным голос.
И в груди что-то реагирует на этот рев, что-то отзывается, тянется вперёд и вверх, туда, к Сукуне, за ним, в преисподнюю.
— Долго собираешься пялиться?
Мегуми вздрагивает, сглатывает нервно, дышит как-то слишком неровно, слишком несобранно для Фушигуро.
И Сукуна замечает это.
Сукуна вообще всегда замечает даже малую перемену в состоянии Мегуми.
Чертов дьявол.
Рёмен пробегает взглядом по неожиданно крепким плечам Мегуми, спускается чуть ниже. Ухмыляется, брови вскидывая. Вновь устремляет ожидающий чего-то взор на чужое утомленное лицо.
Смотрит так, что у Мегуми что-то внутри обрывается, что легче взгляд отвести от такого напора, да Мегуми не станет.
Впечатывается сизыми глазами в чужие алые вызовом.
Отступления даже не планируя.
— Ты был прав, я недооценил эти ноги. — Рёмен наклоняет голову, смотрит на гостя из-под широких бровей, скалится.
Фушигуро лишь фыркает удовлетворенно, игнорируя возможный подтекст фразы.
— Честно, я безумно хочу спать. Намного больше, чем выяснять какие у меня ноги.
Говорящий тут же ложится на кровать, поворачивается телом к Сукуне, утыкаясь щекой в подушку.
Но не успевает хозяин квартиры хоть что-то сказать, как Фушигуро саркастично продолжает:
— Если ты ожидал чего-то большего, чем мою сонную тушу на своей кровати, то извини, что не оправдал надежд.
Теперь падает что-то внутри Сукуны, что-то снаружи — тоже. И оскал его сменяется еле уловимым удивлением, непониманием.
И в голове Сукуны что-то рушится, потому что Мегуми рассматривал возможность того, что Рёмен позвал его только, чтобы скрасить своё одиночество его телом.
И Сукуне противно об этом думать.
Мерзко понимать, что Мегуми представлял его таким.
Блять.
— Тебе точно стоит поспать, пацан, раз твой мозг на пару с языком генерируют вот такую хуйню. — шипит злобно, с ясным отвращением в голосе.
«Спокойной ночи, Мегуми» — последнее, что произносит мужчина, прежде чем осторожно закрыть дверь в свою комнату.
Прежде, чем за ее пределами злобно прошипеть:
— Мерзость.
***
Звонок в дверь. Сукуна явно никого не ждал, потому что ждать-то, собственно, и некого.
Ярость накапливается в груди, смешивается с недовольством, перетирает органы, захлебывается фаршем из них.
И Рёмен ужасно уставший, буквально вырванный из первого сна за почти бессонную ночь.
Принести сюда могло лишь одного человека, Сукуна прекрасно это знает.
Но все равно отказывается это принимать.
С той ночи прошла неделя, и мужчина ни разу не связывался с художником.
Потому что, если Фушигуро считает его таким, то лучше убраться нахуй.
Сразу, пока ещё Сукуна может это сделать.
Пока в нем еще есть силы сказать пацану «нет».
Потому что этих сил с каждой встречей все меньше.
Потому что этих худощавых пальцев и чёрной макушки в голове с каждым днём все больше.
Потому что потом пацан прорастет в нем так, что Сукуна дышать будет лишь его ветками, и жить исключительно благодаря его корням.
Потому что Сукуна уверен, если Фушигуро считает его тем, кто может воспользоваться чужим телом ради собственных ощущений, то Сукуна должен уйти.