Глава 5. (2/2)

— Он такой замечательный мальчик! — не устает повторять она, и не догадываясь, как им тут всем жилось до её приезда. Каков шанс, что после её отъезда Чонгук останется таким же?

Чимину бы этого хотелось. Потому что хорошее расположение Чонгука к бабушке внезапно переносится и на него. И вряд ли потому, что им делить одну кровать, а Чон не хочет, чтобы его выгнали из его же комнаты.

Чонгук в этот раз не прокрадывается в спальню ночью, как вор. Вечером, когда он и Чимин заканчивают с уборкой на кухне, он осторожно спрашивает, будто Пак действительно может ему отказать и не разрешить вернуться в собственную спальню:

— Ты не против, если я сегодня лягу с тобой?

— Это ведь твоя комната, — удивлённо улыбается Чимин, вспоминая то, что Чонгук и без спросу, втихую, пришел и лёг к нему вчера. И блондину до сих пор интересно, когда именно тот пришел? Сколько они проспали вот так вместе? Долго ли Чимин обнимал его руку? Но Пак не выдаёт себя и отвечает абсолютно непринуждённо: — Конечно, не против, — вытирая влажные руки полотенцем.

На самом деле, у Чимина внутри бабочки забили в гонг, распуская по коже мурашки. Что же с ним творится, что от одной только мысли, что они с Чонгуком снова будут спать вместе, в одной постели, так близко, по телу будто разряды тока проходятся? Он закусывает нижнюю губу, чтобы, не дай Бог, не спалить расплывшуюся по лицу улыбку. Нужно держать себя в руках. Всего себя.

Гук с замиранием ждёт ответа и не может сдержать облегченной улыбки, которая становится шире, когда он слышит ответ Пака.

— Супер. Этот отцовский диван — зло, — говорит он. — Никогда не любил его, но теперь понимаю почему. Ты первый в душ? — раз Чимин великодушно уступил ему половину кровати, Чонгук готов уступить ему очередь в ванную. — Или вместе пойдем? — не удерживается он.

Ему хочется Чимина смутить и увидеть его реакцию — почему-то он уверен, что это предложение, еще более непристойное, чем лечь в одну кровать, должно Пака вывести на эмоции. А Гуку это зачем-то нужно. Он ведь не пытается с ним флиртовать? В перспективе того, что им ещё ночью вместе спать, это хреновая затея. Но он ничего не может с собой поделать.

Чимин давится воздухом, закашливаясь. Стремительно багровеет, не ожидав такого провокационного вопроса. Уверен, это шутка, но очень неудачная, крайне не смешная. Пак лихорадочно пытается отбросить все пошлые картинки, так лихо всплывающие в голове, особенно вспоминая Чонгука обнажённым и мокрым. Хочется заскулить в голос, а после окатить себя ледяной водой, потому что кровь закипает, а низ живота предательски стягивает. Чёртов засранец. Что он задумал? Захотелось пощекотать нервишки? Чимин в лёгкую ему это устроит. Даже интересно, как выглядит гей-паника на лице Чонгука?!

— Можем и вместе, — отвечает той же монетой Чимин, пытаясь держать лицо.

Сначала Чонгук внутреннее ликует и восторгается, видя, как стремительно розовеют щеки Пака, и закусывает губу, чтобы не начать откровенно лыбиться, но едва он успевает насладиться вкусом близкой победы, как Чимин ставит ему шах и мат.

Что теперь? Пак хочет взять его на слабо? А Чонгук вообще готов к подобным экспериментам? В прошлый раз, когда он случайно не только увидел Чимина голым и мокрым, но и потрогал, он с трудом совладал со своей естественной реакцией. Что делать, если у него встанет, пока они будут толкаться в тесной кабинке? Ему же с этим позором потом жить до конца своих дней.

Спустя несколько секунд судорожной, но напряженной работы мысли, Гук наконец отвечает:

— Я бы предложил тебе потереть мне спинку, но не рискну. Что-то мне подсказывает, что ты запросто можешь меня придушить душевым шлангом, стоит мне потерять бдительность и повернуться к тебе спиной.

Продолжая дурачиться, Чон сбрызгивает воду с рук на Чимина, игнорируя наличие на кухне полотенца. Так же не интересно.

Пак морщится от попавших на лицо капель. Слился, значит?! Чимину хочется хмыкнуть.

— Ты, оказывается, плохого обо мне мнения, Чонгук-и, — блондин впервые так называет Гука: уши режет самому, но раз уж они затеяли эту игру, то Чимин готов потерпеть. Это даже забавно: видеть, как удивленно взлетают брови Чона от услышанного.

Чонгук буквально столбенеет. Это слишком неожиданно со стороны Чимина, и… дерзко? Ему нечего сказать, впервые. Этот несносный блондин выбил одним махом все мысли из головы. Это будет сложнее, чем Чонгуку казалось. Вот же чёрт.

Чимин стирает капли воды с щеки тыльной стороной ладони, облизывает губы, а после, проходя мимо Чонгука, говорит, обращаясь к нему слишком тихо и с придыханием:

— Я не буду закрывать дверь, — касаясь пальцами крепкого плеча, огибает Чона и едва не хохочет, сдерживаясь, прикрыв рот рукой, когда ступает на первые ступеньки лестницы. А Гука словно окатывает горячей волной с головы до пят.

Вот же гадёныш.

Чон знает, что это всего лишь ответный укол от Чимина — умелый, точно поражающий цель, но не несущий под собой ни капли серьёзности. Так ведь? Но пульс у Чонгука уже бьётся где-то в горле, ощутимо и неприятно. Хорошо, что Пак не умеет читать мысли. И никогда не узнает, что Чонгук хочет с ним сделать в душе, в спальне, да где придётся.

Чимин знает, что Чонгук не придёт. Не сможет. И это не будет означать его поражение. Блондин уверен, что эта игра затянется. И даже интересно, на долго ли? Как надолго хватит его самого? Ведь, если для Чонгука это всё и правда шутки, то Чимину придётся сдерживать себя, прилагая титанические усилия, чтобы не сорваться или не сойти с ума. Какой-то идиотский азарт и мазохизм в одном флаконе. Пак наспех хватает из комнаты полотенце и нижнее бельё. Выходит и быстро скрывается за дверью ванной, не запирая замок, на случай, если Чонгук удумает проверять Чимина на правдивость его слов. Он очень сильно старается не думать о Гуке и их идиотской игре, пока моется, но выходит не очень. Невольно всё же представляет, как бы всё могло обернуться, будь Чонгук серьёзен. Он правда бы принял вместе с Чимином душ? Может быть для Гука это не составило бы проблемы. А вот Чимину пришлось бы туго. Спрятать откровенный стояк не получилось бы, а оправдываться за него сродни худшему унижению. Уж лучше сразу поскользнуться и свернуть себе шею.

Спустя минут пятнадцать, Пак всё же успокаивается и выходит из душа, взяв себя в руки. Чонгук точно что-то ещё выкинет, и Чимин должен быть к этому готов. Он решает атаковать первым, сыграв на опережение, вытирается полотенцем не полностью, натягивает бельё и выходит, направляясь в чужую спальню. Заходит не глядя, вытирая полотенцем мокрые волосы.

Чонгук открывает рот, собираясь Пака пожурить тем, что тот плескался так долго, будто намывал, как барышня, свои драгоценные телеса всеми возможными скрабами, гелями и маслами. Но забывает, что хотел сказать, когда видит, в каком виде Чимин рискнул завалиться к нему в комнату. Не будь это Пак Чимин, Чон бы решил, что его соблазняют. Намеренно, но естественно, что цепляет сразу и бесповоротно.

И Чимин это осознает именно в тот момент, когда поднимает глаза на Гука и видит его потемневший взгляд, от которого его самого тут же бросает в жар — на уровне гормонального отклика организма, который он проконтролировать не в состоянии. Как и Чонгук не в состоянии проконтролировать свой взгляд, который откровенно скользит вниз по телу Чимина, отмечая всё, не пропуская ни единой детали, останавливаясь в итоге на капле воды, которая стекает с мокрых волос по шее.

Чонгук всё еще стоит, как идиот, посреди комнаты, с футболкой в руках, которую успел снять, и не может вспомнить не только что хотел сказать, но и что собирался сделать. Ах, точно, ему нужно пойти в душ. Срочно.

Гук никак не комментирует происходящее, и от этого ещё более неловко, чем если бы он перевел всё в шутку или очередной подкол. Он, прочищая горло, кашляет, от чего под кожей моментально проступают ещё четче рельефные мышцы, и сообщает стене, а не Чимину, чтобы на него не смотреть больше, иначе велика вероятность второй раз не суметь отвести глаз:

— Можешь ложиться, не ждать меня. Свет не оставляй, я нормально ориентируюсь в темноте.

Он неизбежно приближается: Пак стоит у него на пути. Ему нужно обойти его, чтобы достигнуть спасительной двери и убраться из собственной спальни как можно скорее.

Но Чимин заметил взгляд Чона, ощутил кожей. И, вроде бы, хочется порадоваться тому, что его маленькая шалость удалась, но от того, что он увидел сам, становится жарко, внезапно трудно дышать и снова, неловко: перед глазами до сих пор упругий пресс и взбухшая на мощной шее вена. Прикусить бы зубами, чтобы на ухо услышать такое приятное шипение или, может быть, даже сорвать короткий, но волнительно хриплый стон…

Чёрт. Нет! Так дело не пойдёт. Это для Чимина слишком. Кажется, он погорячился и недооценил силу собственного самоконтроля, потому что тело пробивает мелкая дрожь, то ли от холода и влаги на коже, то ли от голого торса Чонгука, который едва не шумно сглотнул при виде Пака. Что это было? Грёбаные гормоны и этот хренов пубертатный период. Но вместо того, чтобы копаться и анализировать, Чимин обтирает полотенцем живот, шумно выдыхает и встряхивает головой, в попытках избавиться от надоедливой, но, чёрт возьми, сексуальной картинки в голове — раздетого по пояс, босого и растрепанного Чона. Блондин падает на постель, лицом в подушку и не глядя натягивает на себя одеяло, укрываясь с головой.

Чонгук остывает в душе — в этом ему помогает холодная вода. Тело остудить удаётся, а вот голову — нет. Дерьмо. Гук резко выдыхает, утыкаясь лбом в стеклянную стенку и закрывая глаза. Душ уже выключен, но он не спешит выбираться из кабинки. Потому что в конце пути его неизбежно ждут кровать, Чимин и огромная глупость, которую он может совершить, если не сумеет с собой совладать.

Почему с девчонками так просто? Захотел, предложил, взял. И что бы ты ни сделал, это воспринимается естественно, в порядке вещей. Даже если твоя реакция нежелательная и взаимностью тебе не ответят, это нормально. А вот если у тебя начнет шалить пульс и появится шевеление в штанах в адрес другого парня, ещё и формального твоего брата, у тебя точно будут проблемы. Чонгуку и консультации адвоката не нужно, чтобы понимать последствия подобных ошибок.

И тем не менее, Гук решает рискнуть. Потому что по сути терять ему нечего. Хорошее расположение Пака? Оно под вопросом. Разрушить семью? Так у него её и нет. Отец откажется от него? Ради Бога.

Чонгук возвращается в спальню. Чимин то ли уже спит, то ли засыпает, то ли делает вид. Гук всё делает тихо и медленно, чтобы его не беспокоить, пока готовится отойти ко сну. Ему жарко, поэтому он ложится в кровать только в боксерах и одеялом не укрывается. Поправляет подушку под головой, закрывает глаза и складывает руки на груди.

Спустя несколько минут Чимин начинает крутиться в постели, ему становится жутко жарко, будучи укрытым по горло. Чонгук при этом не издаёт ни звука, не двигается. Лежит, будто его и нет. Уже уснул? Так быстро? Паку страх как хочется повернуться к нему лицом, проверить. Если тот и правда спит, то станет куда проще: можно будет расслабиться, если это вообще возможно, и постараться уснуть. Чимин всё же рискует, переворачиваясь на спину и откидывая одеяло до пояса. Делает глубокий облегчённый выдох, держа глаза закрытыми, на всякий случай, вдруг Чон не спит, а Пак хотя бы видимость создаст, что делает это неосознанно и во сне. Но по-прежнему тишина, а потому блондин подглядывает одним глазом за Гуком, который лежит в одном белье поверх одеяла. С ума сошел? У Чимина распахиваются оба глаза и едва не лопаются от увиденного. Он поднимает резко взгляд к потолку, дышит медленно, — сердце забилось слишком часто, пульсирует где-то в горле. Боже, дай сил пережить эту ночь…

Но бороться с собственным интересом бесполезно, потому что он и так сводит с ума, а тут ещё и такая жестокая провокация сбоку, в виде почти голого сплетения рельефных мышц, узора выступающих под гладкой кожей вен и причудливых татуировок. Дерьмо. Чимину и так гореть в Аду за все его фантазии и желания, поэтому от того, что он повернётся к Чону лицом и примется беззастенчиво пялиться на него, поедая глазами, хуже не будет. Наверное… Хочется в это верить.

Пак аккуратно поворачивается и придвигается чуть ближе, приподнимаясь на локте и заглядывая Гуку в лицо. Он машет у того перед глазами, проверяя, отреагируют ли как-то закрытые веки: хочет наверняка удостовериться в том, что тот крепко спит. Потому что за то, на что решается Чимин после, можно запросто получить в зубы и остаться с переломанными руками. В лучшем случае. Блондин почти невесомо касается кончиками пальцев крепкого Чонового плеча, ведя по нему к бицепсу. Абсолютно никакой реакции, и это даёт Паку будто зелёный свет. Он опускает ладонь уже более ощутимее, соскальзывая ею на пресс. Гладит, мысленно считая кубики. Кусает губы от восторга. Кожа гладкая, бархатная и горячая. Чимин мечтал её коснуться и сейчас максимально гонит от себя мысль, что он выглядит как маньяк, лапающий спящего сводного брата. Горячего, убийственно красивого и страшно раздражающего сводного брата. Браво, Чимин. Достижение года.

И ему бы очень хотелось пойти дальше, следуя своим извращённым, неприемлемым фантазиям, но лицо спящего брюнета вдруг притягивает к себе внимание. Чимин подтягивается ещё выше, почти нависая сверху. Рассматривает красивые, точёные черты. Подносит ладонь к чужой щеке, не решаясь коснуться. Хочется очертить большим пальцем контур губ, а после и вовсе оставить на них лёгкий поцелуй, но веки Чонгука двигаются, а сердце Пака обрывается. Он застывает в страхе, что сейчас случится катастрофа глобального масштаба, но Гук не просыпается, а Чимину кажется, что за эти секунды он побледнел, снова покраснел и обратно побледнел. И чтобы не искушать судьбу, он максимально аккуратно и тихо отстраняется, а после также беззвучно ложится обратно на постель. Поворачиваясь лицом к стене и скручиваясь в позу эмбриона. Ему предстоит пережить, осмыслить и уснуть с тем, что он только что делал. Какой же дурак. А если уж совсем точнее — грёбаный мазохист. И, как ни крути, конченый извращенец.

Как и Пак, Чонгук не спит. Он и не спал изначально — вслушивался в дыхание парня рядом, контролируя своё собственное, делая долгие паузы между вдохом и выдохом, чтобы обмануть вегетативную нервную систему. У него ничего не вышло. А вот обмануть Чимина получилось. Тот думал, Чон спит. И сделал то, что сделал.

И что это, чёрт возьми, было?

Гук мог бы себя успокоить и обнадежить тем, что ему всё приснилось, но это не так. Он совершенно отчетливо ощущал сначала робкие, а потом всё более уверенные чужие прикосновения к своей обнаженной коже. Откровенные ласки, но осторожные, мягкие, до мурашек по всему телу. И вряд ли Пак так нежно проверял зажившую гематому на его боку. Трогал он его не только там. А Чон панически соображал, что ему делать. Остаться лежать, позволив продолжить? Дать понять, что он не спит? В какой-то сумасшедший момент Чонгуку даже показалось, что Пак хочет его поцеловать: он ощутил его взволнованное дыхание на своем лице. И Чонгуку стоило открыть глаза. Увидеть, как близко лицо Чимина, прочитать выражение его лица, убедиться, что его рука не просто так гуляет по его неприкрытому одеялом телу, избегая опускаться ближе к резинке боксеров.

Но Гуку было слишком страшно решиться. А теперь он страшно об этом сожалеет. Потому что понимает, что упустил возможность — возможность загнать Чимина в угол, поймать его с поличным, не позволить отделаться так легко, дать Паку то, чего он хочет, и получить взамен то, чего так дико хочет сам Чонгук, боясь себе в этом признаться.

Он поворачивает голову и смотрит на взъерошенный светлый затылок на соседней подушке — Чимин лежит к нему спиной, трогательно свернувшись калачиком. Хочется лечь рядом. Обнять. Прижать к себе. Поцеловать в выступающий у основания шеи позвонок, на котором так дразняще разместилась маленькая родинка, будто центр мишени для внимания Чонгука.

Но всё ещё слишком страшно. Гук боится не столкнуться с реакцией Чимина, когда он не двузначно даст ему понять, что не против попробовать, а в принципе боится того, что сам этого хочет.

Но единственное, что он может, это трусливо отвернуться, закрыть глаза и снова притвориться спящим, молясь, чтобы ночь поскорее кончилась, а с ней ушло это дурманящее наваждение. Утром станет легче. Должно стать. Или следующую ночь Чонгук уже не переживёт.