Глава 5. (1/2)

День обещает стать «лучшим» днём в их жизнях, когда родители за завтраком сообщают им «радостную» новость о том, что к ним на неделю приезжает пожить бабушка Чимина. Ей предстоит пройти полное обследование и сдать немало анализов: возраст преклонный, проблемы со здоровьем подступают одна за другой.

Чонгук против бабушки ничего не имеет, он воспитан в уважении к старшим и особенно пожилым, но проблема в том, что в доме только три спальни. Бабушке по лестнице ходить тяжело, поэтому родители с первого этажа переезжают на второй, в комнату Чимина. А Пак, разумеется, временно переезжает к Чонгуку.

И это полный звездец.

Но родители почему-то считают иначе.

— Вы же братья, оба мальчики, нет ничего страшного в том, что поспите недельку вместе. Вы ведь стали хорошо ладить. Уверена, вам будет весело, — убеждает их Соён, что бояться совершенно нечего, но у Чона мелкие волоски дыбом становятся по всему телу, когда он представляет, что ложится с Паком в одну кровать.

Нет, нет, исключено. Он даже не будет ставить над собой подобного рода эксперименты. Раз с переездом бабушки всё решено и рокировка спален произошла, Чон выбирает третий вариант: собрать свои немногочисленные вещи и перебраться на диван в гостиной.

— Чонгук, в этом есть такая необходимость? — отец стоит над душой, пока Чонгук стелит себе на диване, готовясь всю ночь ворочаться от дискомфорта и мыслей, что Пак сейчас там, наверху, в его комнате, в его кровати. И ладно бы это бесило. Но этот факт знакомым образом щекочет внутренности внизу живота, и Чонгук упорно гонит от себя левые мысли.

— Я не буду с ним спать, — отрезает он, если Дохён с пятого раза не понял, что отказ сына категорический и обдумыванию или оспариванию не подлежит.

— Ладно, — машет на него отец, сдаваясь. В конце концов, Чон взрослый мальчик, может уже сам решать, с кем ему спать и где.

Отец уходит на второй этаж, погасив верхний свет в гостиной, и Чонгук ложится в свою импровизированную постель. Закидывает длинные ноги на подлокотник, складывает руки на животе и бездумно пялится в темный потолок, даже пробуя закрыть глаза и заснуть. Очевидно, бесполезно.

Интересно, чем занят Чимин? Уже лег? Или рассматривает и трогает его вещи, пользуясь тем, что Чон не видит? Хотя какое ему до них дело? Как и до самого Чонгука. Пак наверняка уже лег, наслаждаясь мягкостью и ароматом нового постельного белья и упругой твердостью дорогого ортопедического матраса. На таком только трахаться. Свой Чонгук не осквернял, но в отелях пробовал: пружинит великолепно. Чимину бы понравилось. Ах ты ж чёрт.

Чонгук стонет, уже не мысленно, и накрывает глаза рукой. Трёт лоб и в итоге оставляет ладонь на рту, закрыв его. Уже даже не хочется материться. Хочется сразу повеситься. Покончить с этим наваждением, которое усиливается с каждым днем. Что с ним, блять, не так?! Откуда у него все эти нездоровые мысли в голове? И почему они все связаны с Пак Чимином?!

Логика уходит в отказ. Её попросту нет и быть не может. У Чонгука помешательство. Наверное, он перегрелся, пока без разбору трахался с каждой, кто согласна была ему дать здесь и сейчас, и поэтому теперь его тянет в кроватку к парню, лечь с ним рядом и заснуть в обнимку, как в какой-то дешевой мелодраме. Удушение ненадежно. Лучше найти пистолет и застрелиться, чтобы наверняка.

Чонгука хватает ровно на две бессонных ночи.

На третью он сдаётся в середине. На часах второй час ночи, когда он, взяв одеяло и подушку, идёт наверх. Открывает дверь в свою комнату, которая не заперта, потому что Чимин точно не ждал ночных гостей, и подходит к кровати.

Пак спит, почему-то с краю, словно ему неловко занимать сразу всю площадь, развалившись поперек чужой постели. Чонгук своим приходом его не разбудил. Он осторожно, стараясь не допустить обратного, кладет подушку и ложится вместе с одеялом. Накидывает его на ноги, оставив открытым торс, потому что ему внезапно становится очень жарко. Окно открыто, но это не спасает. Чонгуку приходится снять футболку, но даже без неё всё тело горит, особенно лицо.

Отлично, он в кровати, со спящим Чимином. Что дальше? Разве похоже, что тут ему заснуть будет проще? Но хотя бы не болит спина и не затекают ноги. Чонгук поворачивает голову и смотрит на светлый затылок. Хочет протянуть руку и дотронуться. Останавливает себя в самый последний момент внутренним воплем: «ты что творишь?!». Если Чимин проснётся от его прикосновения, он поднимет на уши весь дом. Чону, чтобы этого не допустить, придется быстро его затыкать, хватать и удерживать, пока тот не перестанет мычать и брыкаться. А если он подомнет Чимина под себя, то велика вероятность, что этим он уже ограничиться не сможет. Он доведет его до истерики и слез, родители за стенкой проснутся, прибегут и…

Чонгук выдыхает и закрывает глаза. Он точно проклят. Только ещё не понял за что. Наверное, он был очень плохим человеком в прошлой жизни, раз в этой ему послали в наказание Пак Чимина. Его каждодневное испытание на стойкость духа и преодоление запретных желаний.

Чимин во сне переворачивается на другой бок. Чонгук задерживает дыхание, сердце бешено колотится: вот этот момент, вот сейчас Пак откроет глаза, увидит его, и начнется… Но вместо этого блодин утыкается носом в его татуированное плечо и продолжает трогательно сопеть. Бедный Чон всё еще не дышит, боится даже моргать. От дикого перенапряжения выступают вены на руках и ноют виски. А когда Чимин делает шумный вдох, опаляя его кожу горячим дыханием, она вся покрывается мурашками. Снова. И снова, потому что Пак продолжает дышать ему в плечо. Чонгук уже думает позорно сбежать, но словно чуя его слабость и желая добить окончательно, Чимин придвигается ещё ближе и вместо подвернутого одеяла обнимает его руку. Сердце ухает в пятки. Колотится там где-то, вне тела Чонгука, а потом начинает сладко трепетать.

Чонгук отваживается осторожно наклонить голову и скосить глаза на Чимина, увидеть его пухлую, бесстыжую щеку и очаровательно маленький, аккуратный нос. Почему-то уже хочется плакать, но Чон стоически держится. Повторяет себе, что мужик. Что он с этим справится. Он может держать себя в руках, а свой член в трусах. Еще бы так хорошо получалось контролировать левые мысли, озорно проносящиеся по краю сознания, чтобы не дать себя поймать и задушить.

В конце концов, Чон принимает своё наказание. Говорит себе, он это заслужил — почему уже неважно. Важно то, что Чимин спит рядом, и он первый человек, с кем Чонгук засыпает в одной постели. Ему всегда казалось это чем-то настолько личным и интимным, что он избегал этого, как огня. Даже когда девчонки предлагали ему остаться на всю ночь, рассчитывая, видимо, утром успеть перепихнуться ещё пару раз, он всегда отказывался и возвращался домой. Ложился спать один в свою кровать. И вздыхал с облегчением, что рядом никого нет.

Продолжая вариться в вялых, запутанных мыслях, Чонгук не замечает, как наконец засыпает, вслушиваясь в мерное дыхание рядом. Успевает мельком подумать, что будет, если Чимин утром проснется первым, но сон овладевает им раньше, чем он выстраивает план отступления.

И, будто в насмешку, Чимин действительно просыпается утром первым. Не спешит открывать глаза, а когда чувствует под пальцами чужую кожу, то и вовсе замирает. Паника внезапно накатывает, клокочет в горле. Ему страшно распахнуть веки, страшно увидеть того, кто лежит рядом: единственный, кто это может быть — это Чонгук. И Чимин это знает. Все это знают. А оттого Пак жмурится сильнее, но рук не убирает. Он не знает, что делать, как себя повести и что предпринять. Чимин удивлён, где-то даже возмущён, определенно смущён и точно растерян. Почему Чон здесь? Почему спит рядом? Когда он пришел? Слишком много вопросов. А интерес, стягивающий горло, всё же завладевает, и Чимин осторожно раскрывает глаза. Смотрит на профиль рядом лежащего парня, чью острую линию подбородка затрагивают утренние лучи солнца. Тёмные, слегка вьющиеся пряди волос растрепаны по подушке: хочется коснуться их, убрать некоторые со лба. Чонгук красивый. Резкий и грубый, местами вызывающий, но такой мужественный, несмотря на свой юный возраст. Чимин забывается абсолютно, рассматривая его лицо и тело. Замечает все маленькие шрамы, каждую неровность кожи и родинки, хаотично разбросанные по торсу. Невольно снова зависает на татуировках.

Паку хочется придвинуться ближе, посмотреть сверху: дурацкий, какой-то детский интерес. Он неосознанно начинает шевелиться, чтобы подтянуться чуть выше, надавливая нечаянно на руку Чонгука. Тот просыпается и хрипло мычит, недовольно, что разбудили, но глаз не открывает. Чимин задерживает дыхание и опускает максимально медленно и почти бесшумно голову обратно на подушку, плотно сжимая веки. Притворяется спящим, дабы избежать скандала и неловких, ненужных вопросов о том, что же такое он задумал? Придушить Гука подушкой? Или голыми руками? Сердце бешено колотится, разгоняя адреналин по телу. Чимин чувствует, как к щекам приливает стремительно кровь, и уже мысленно хоронит себя, потому что уверен, что его пунцовая морда точно сдаст его с потрохами. Кажется, вот-вот и кровь носом пойдёт от внезапно подскочившего давления.

Чонгуку всегда сложно вставать по утрам, потому что он сова и плевать хотел на естественные биоритмы. И он бы и не встал и продолжил валяться, если бы не почувствовал рядом тепло от тела другого человека.

События прошлой ночи молниеносно проносятся в голове, подводя к пугающему выводу, что Гук сейчас лежит с Паком в одной кровати. Он перестаёт дышать, хотя сердце уже готово от волнения вот-вот из груди выпрыгнуть, и осторожно приоткрывает глаза, косясь на блондина рядом. Видит его закрытые веки и резко выдыхает. Господи, пронесло.

Чонгук осматривается. Никакие части их тел не пересекаются: они просто лежат рядом. Шанс разбудить Чимина при любых перемещениях снижается, но все равно остается высоким. Чонгук дико боится его пробуждения, когда они вот так близко в одной кровати. Хорошо бы Чимин вообще не узнал, что спал этой ночью не один…

Делая всё максимально тихо и медленно, Чонгук осторожно выбирается сначала из-под одеяла, а потом и из постели. На цыпочках крадется к стулу, на котором висят домашние шмотки, берет их, забирает с кровати подушку с одеялом и растягивает открытие двери секунд на десять, чтобы та случайно не скрипнула, всё испортив. Он воровато оборачивается на Пака уже за порогом: проверяет, удалось ли ему уйти незамеченным. Вроде пронесло. Чонгук тихонько прикрывает дверь, медленно отпускает ручку, бесшумно защелкивая замок, и мысленно утирает пот со лба. Это было, чёрт побери, опасно. На трезвую голову вчерашняя «гениальная» идея прийти спать к Чимину уже не кажется такой безобидной. Да, Гук наконец выспался, и у него ничего не болит. Но зато щекочущее ощущение, поселившееся внизу живота, не проходит ни после утреннего душа, ни во время завтрака.

Стоит двери за Чонгуком закрыться, как Чимин выдыхает и утыкается лицом в подушку. Пульс настолько быстрый, что, кажется, будто даже веки подрагивают ему в такт. Так можно и инсульт заработать, в таком-то возрасте. Грёбаный Чон Чонгук. Пака начинает это всё злить. В частности, ковыряющий его изнутри интерес к Чону. Гук бесит, раздражает, провоцирует каждую нервную клетку, но, Господи Иисусе, притягивает, будто магнит. Чимин, словно мотылёк, летящий на пламя, обречённый обжечься, но он всё равно не в состоянии воспротивиться. Блондин всё ещё помнит ощущение чужой кожи под пальцами и звук мерного дыхания рядом. Зачем он всё испортил? Идиот. Мог ведь продолжать лежать смирно и просто любоваться дальше. Нет, захотелось больше, чёрт возьми. Хотя Чимин продолжает упорно противиться тому, что Гук намертво застрял у него где-то на подкорке сознания, медленно отравляя собой всё внутри. Чонгук всё чаще всплывает в фантазиях. Это ещё больше злит и пугает. Так нельзя. Так быть не должно. Они сводные братья, в конце-то концов. А ещё Чонгук засранец с говнистым характером, но и это, почему-то, словно делает его привлекательней. Что бы Чимин ни бросил на чашу весов «против», она поразительным образом остаётся неподвижной. Будто всё уже решили за него, давным-давно. Руки выкручивает от какой-то безысходности. Срочно нужно отвлечься.

— Милый, ты чего так рано? — удивляется бабушка, которая уверенно сместила свою дочь с кухни. Обычно Соён встает, чтобы приготовить завтрак своим мужчинам, но теперь ей здесь не рады. На кухне может быть только одна хозяйка. И это теперь их заботливая бабуля.

— Доброе утро. Не спится, — отвечает Чонгук, на ходу суша волосы полотенцем, по пути из ванной.

— Конечно! На диване же так неудобно, — причитает бабушка. — Почему с Чимином спать не хочешь? Он тебе мешает?

— Я не сплю с парнями, — отвечает Чон без всякой задней мысли, и только озвучив это вслух, понимает, как это прозвучало, поэтому добавляет: — Я привык спать один.

Но бабуля человек старой закалки, так что воспринимает его слова буквально, не видя никакого подтекста, которого там и нет. Чонгук и с девушками не спит. Он даже Тэхёна никогда в одну постель с собой не пускал, когда они оставались друг у друга с ночевкой. Чимин первый, с кем Чонгук лег в одну кровать, чтобы поспать, а не потрахаться, и этот факт до сих пор не укладывается в голове.

— Как же ты тогда женишься? — удивляется бабушка. — С женой же спать придется!

— Ой, бабуль, мне еще рано жениться, — прикидывается Чонгук девственником и паинькой и тут же переключает фокус внимания: — Давай я тебе лучше помогу.

— Спасибо, милый.

Бабушка разрешает ему достать горячий противень из духовки и расставить тарелки и приборы на стол. Когда приходят оставшиеся члены семьи, Чон успевает умять половину своей порции. Он воровато поглядывает на Чимина за столом напротив. Тот ведет себя вполне обыденно, порываясь помочь маме и бабушке при каждой возможности, но его всё равно мягко, но настойчиво, усаживают обратно на своё место. Гук к концу завтрака убеждается, что Пак всё-таки не в курсе, что проспал полночи, обняв его под руку и жарко сопя ему в плечо. Тем лучше. Даже на смертном одре Чонгук ему в этом не признается. Как и в том, что ему это до дрожи понравилось.

— Поедем, мама, нам пора уже, — говорит отец, обращаясь к бабушке, которая всё не устает кудахтать над своим блондинистым птенчиком.

Чонгук флегматично доедает завтрак, никуда не торопясь: ему до школы, если сильно тормозить, идти минут пятнадцать.

— Я помою, — вызывается он, когда Соён уже хочет встать к раковине.

— Какой хороший мальчик, — не устает умиленно вздыхать бабуля, и Соён уводит её собираться. Отец смотрит на Чонгука подозрительно: до приезда бабушки тот игнорировал любые домашние дела, кроме стирки, и то исключительно своих вещей. Чтобы Чон не под дулом пистолета захотел помыть посуду?

Отец сильно бы удивился, спроси хоть однажды, как Чонгук жил с бабушкой и дедушкой все эти годы. Только переехав к отцу в этот дом, Гук решительно забил на всё, включая уборку. Но сейчас, из-за бабушки Чимина, он будто вспомнил, что на самом деле был воспитан совсем другим человеком. Ему даже становится жаль, что она уедет так скоро. Может, она заберет его с собой? Только как её попросить об этом? Всё-таки она бабушка Чимина, а не его, хоть и нравится Чонгуку, как его родная. И почему-то кажется, что это взаимно.

Чимин наблюдает за воркующим с бабулей Чонгуком едва ли не с открытым ртом. Одёргивает сам себя не однократно, чтобы не спалиться на том, как прилип к Чону глазами. Тот так любезничает с его бабушкой, что его вдруг накрывает какая-то ревность: это ведь Чимина бабуля. А следом подкрадывается и зависть. Почему Гук не может быть таким же внимательным и заботливым и с ним? Почему им так сложно найти точки соприкосновения? В глубине души Чимин всё же понимает, что отчасти это и его вина. Чон понравился ему практически с первого взгляда. Это напугало до дрожи, ошарашило и буквально выбило почву из-под ног, заставив инстинктивно выпустить когти, отталкивая. Потому что это неправильно. Пак почти что проклинает себя за то, что его так угораздило.

И сейчас, глядя на спевшегося с его бабушкой Чонгука, демонстрирующего совсем неожиданную свою сторону, Чимин внезапно ощущает себя третьим лишним. Но уйти с кухни он не может, он будто прирос к полу ногами. Маниакально хочется продолжать наблюдать, изводиться внутри, но по-идиотски восхищаться. Чон всё-таки может быть милым, добрым и заботливым — это совсем не то, что Пак привык видеть в Гуке. А потому он не может от этого оторваться.

Чонгук, оказывается, не дамский угодник, а бабушкин. Она не в состоянии устоять ни перед его очарованием, ни перед харизмой, ни перед постоянными предложениями помочь хоть с чем-нибудь. Поначалу теряется, конечно, от активности Гука, который, похоже, готов её на руках носить по всему дому, а потом отвечает взаимностью. Чимину уже начинает казаться, что это Чон её родной и любимый внук, а не он.

На выходных Чонгук впервые не уходит из дома, а остаётся. И они вместе с бабулей пересаживают цветы, до которых у Соён из-за большой загруженности на работе и бесконечных домашних дел никак руки не доходили. Чонгук героически вызывается помочь с приготовлением кимчи и делает всю тяжелую и грязную работу. Он помогает вешать и снимать постельное белье во дворе, включается в готовку и повседневную уборку — стоит бабуле только позвать его «милый», как Чонгук, радостный и самоотверженный, тут как тут.

Не один Чимин от происходящего, мягко говоря, офигевает. Дохён вообще считает, что его сына подменили: как этот своенравный парень может быть таким внимательным, милым и отзывчивым? Бабуля открыла какой-то секрет? Нашла тайную кнопку или эффективный рычаг давления? Вопросов у всех очень много, но вряд ли они получат на них ответы. Потому что Чонгука прямо никто не спрашивает, что с ним случилось, а бабуля вообще не понимает, о чём речь: