Глава 2. (1/2)

Чимин плетётся домой уставший после тренировки. Кисти ломит, запястья гудят, в голове звенящая пустота. Единственное, чего сейчас хочется, это доползти до кровати и рухнуть на неё, отключившись от всех внешних раздражителей, поставив мир на паузу. Последнее время тренировки выматывают больше обычного. Или это просто Чимин себя так загружает, чтобы меньше думать обо всём, что происходит дома? А главное, о Чонгуке, который бесит на постоянной основе. От его вечных перепалок с отцом уже гудит в ушах. Каждый раз Пак повторяет себе, что ему нет никакого дела до чужих отношений, но порой хочется влезть и рассказать и братцу, и отчиму, в чём каждый из них не прав. Потому что, кажется, уже все это понимают, кроме этих двоих. Как упёртые бараны, которые не слышат друг друга и упорно бодаются рогами. Спилить бы их обоим.

Пак входит в дом, устало сбрасывает кроссовки на полку в прихожей, спускает с плеча спортивную сумку и бездумно волочет её за собой по полу. Лестница кажется адским испытанием. Каждая грёбаная ступенька отзывается неприятной дрожью в икроножных мышцах. Похоже, Чимин переусердствовал с выпадами и растяжкой. До комнаты едва не доползает и сразу замечает, что дверь приоткрыта. Обычно он её запирает, когда уходит. И единственный, кто может туда войти, это мама. И то, только чтобы оставить Чиминовы высохшие после стирки вещи. Но Соён нет дома, она ещё на работе. Отчима тоже нет, он на ночной смене. Остаётся лишь один человек. Пак невольно ускоряет шаг и распахивает дверь в свою комнату полностью, с размаху, ловя Чонгука с поличным.

Но Гук даже не дёргается. Он ищет свои наушники, которые не может отыскать уже битый час, перевернув весь дом, кроме родительской спальни. Он не может найти их с самого утра, в школу пришлось идти без них, и это испортило ему настроение на весь оставшийся день. Музыка отвлекает от посторонних раздражающих звуков, назойливых девок, которые вечно пытаются к нему подойти, познакомиться или спросить чего невзначай, и от докучливых преподов, которые не упустят возможности поковырять ему мозг. Иногда Чон мог даже не включать музыку, просто затыкать наушниками уши, создавая видимость, чтобы лишний раз не вступать с кем-либо в скучный и утомительный диалог.

— Что ты делаешь? — раздраженно спрашивает Чимин, закипая постепенно от наглости Чона. Тот ведёт себя так, словно это его комната, ничуть не смущаясь откровенно рыться в Чиминовых вещах на столе на глазах у хозяина.

— Ищу свои вещи, — даже не обернувшись, отвечает Гук, выдвигая очередной ящик рабочего стола.

— Свои вещи? В моей комнате? — Пак швыряет на пол сумку и подходит ближе, вставая в максимально недовольную позу: руки скрещены на груди, ноги на ширине плеч. Чонгук не ведёт и бровью, игнорируя перемещения, которые фиксирует боковым зрением.

— Именно.

— Ничего не попутал? — зеленеет от злости Чимин, делая ещё шаг к столу. Так и хочется ударить по открытому ящику, задвинув его силой, и прищемить татуированные наглые пальцы, если повезёт. — Совсем с головой не дружишь?

— На когнитивные способности не жалуюсь, спасибо за беспокойство, — язвит Чонгук. Ему бы просто найти уже этот грёбаный кейс с наушниками! Выяснять отношения с мелким Паком не хочется. Он демонстративно игнорирует искры в свою сторону и почти что дымящуюся блондинистую макушку. Перебесится. Ничего лишнего он брать не собирается. Больно нужно ему Паково барахло. Хотя кое-что его заинтересовало: музыкальные диски со сборниками стареньких песен, которые нравятся и Чонгуку. Интересно, это что-то вроде раритетной коллекции? Обидно, что даже не попросишь погонять: Чимин такой вредный, что удивительно, как сам ещё своим ядом не захлебнулся.

— Хватит тут устраивать бардак! — возмущается Чимин и хлопает ладонью по столу. — Нет у меня никаких твоих вещей, — он слишком устал, а этот бесцеремонный говнюк нарушил все его планы на отдых. Мало того, что бесит одним своим видом, так теперь ещё и вламывается в комнату Чимина, беспардонно нарушая его личные границы!

— Да что кипишуешь так? Я ищу наушники свои. Орёшь, будто у тебя тут голые фотки валяются или резиновая вагина. Плевать я хотел, на кого и как ты передёргиваешь… — Чонгук начинает раздражаться тем, что никак не может найти что ищет. А ещё Пак пришел и взъелся, истерит и действует на нервы. Лучше бы сразу признался, куда дел его уши или где их последний раз видел — это ускорило бы процесс поисков и сократило время вынужденного пребывания в замкнутом пространстве комнаты.

Чимин почти покрывается пятнами от злости. Вот же хамло! К горлу подступает неприятная горечь. Ещё чуть-чуть — и он не сдержится. Выпалит всё, что о Чонгуке думает. О, он много чего успел о нём надумать за этот месяц! И чует его задница, одной словесной перепалкой этот монолог не кончится.

— С хера ли твоим наушникам быть в моей комнате? — Пак на грани, играет желваками, сбрасывая с себя куртку и откидывая её на спинку стула. Выглядит так, будто он готовится вот-вот вцепится в Гука.

Чонгук игнорирует вопрос. С одной стороны, возможно, Чимин и прав: может, они и вправду не здесь. Но где же тогда? Он точно помнит, что оставил их вчера поздно вечером в ванне, после тренировки, когда пошел сразу в душ. А потом забыл на полке, отправившись сразу на боковую. Но утром кейса в ванной уже не было. И вообще, чёрт возьми, его нигде нет в этом дурацком доме! Не выросли же у наушников ножки и не сбежали же они сами? Было бы эпично, но это глупости. Что-то всё же Чонгуку подсказывает, что утром их могла по ошибке отнести к Чимину в комнату Соён. Она женщина хозяйственная, любит чистоту и порядок, вечно после стирки и глажки каждую вещь, даже носки, складывает так, будто потом выложит на прилавок магазина. Пак точно пошел в свою мать. Вон как раздулся от злости, что кто-то изменил положение предметов на его столе: того и гляди пар из ушей повалит.

— Я видел твои, они похожи, — под нос бормочет Чонгук, методично продолжая обыск — все гневные высказывания Чимина пролетают мимо его пробитых тринадцать раз ушей. Нравится ему чёртова дюжина. Даже не лень было год ухаживать за проколами в хрящах и спать, как труп, только на животе несколько месяцев подряд, пока всё это, по словам отца, «безобразие» заживало.

Гук уже готов сдаться, когда решает всё-таки проверить тумбочку у кровати. Чимин дёргается, но не успевает его остановить, как Чонгук уже решительно подходит и выдвигает верхний ящик. Вагиноимитатора он там не находит, зато сразу видит кейс — чёрный, со сколом — и с улыбкой победителя берёт его в руку.

— Так я и думал, — выдыхает он. Облегчение, что наушники нашлись, борется с уже хроническим раздражением: он ведь просил Соён не трогать его вещи, не стирать его бельё, не гладить его носки, блин! Это же так, сука, неловко, зачем она это делает?! Понятно, что она не специально эти наушники убрала в комнату к Чимину, но меньше беситься от этого не получается. — Всё, выдыхай, я сваливаю. Даже не буду искать порнографию у тебя под кроватью.

Чонгук равняется с Чимином, который загораживает ему проход между кроватью и стеной. Останавливается, довлеюще нависая сверху: у них разница в росте в полголовы, и сейчас она ощущается особенно остро. С такого близкого расстояния Паку приходится задирать голову, чтобы продолжать гневно глядеть на Гука и возмущенно пыхтеть.

— Смотри не закипи, — криво ухмыляется Гук и, не удержавшись, щёлкает Чимина по носу, чтобы не надрывался, пытаясь испугать его или хотя бы произвести грозное впечатление. Поведение Пака его только забавляет: он такой нелепый и какого-то хрена хорошенький. Всё, пора сваливать.

Чимин дёргается, отстраняясь резко назад и неверяще распахивая глаза, которые грозятся лопнуть. От природы слишком узкий разрез глаз сейчас выглядит максимально неестественно от того, как Пак устремляет свой опешивший взгляд на Чонгука. Ему бы что-то сказать, взорваться наконец, обматерить, а лучше врезать Гуку как следует, со всей отдачей и «любовью». Но слов как назло не находится, а тело не слушается, застыв в одной позе и пуская горячие волны под кожей. Слишком неожиданный выпад от Гука, который выбивает из Чимина способность к полноценной человеческой речи и вообще к здоровому функционированию организма. Он то и дело шумно дышит и, кажется, правда закипает.

Но Чонгук вовремя реагирует и просто обходит стоящего у него на пути Пака, оказываясь к нему слишком близко и неминуемо задевая плечом. Ничего особенного, но почему-то это незначительное касание двух тел проходится электрическим разрядом по коже у обоих. Чон не оборачивается на блондина, он твёрдо намерен больше ни на секунду не задерживаться в этой проклятой комнате с этим мелким засранцем, который как-то уж совсем неправильно действует на него.

А у Чимина, кажется, когнитивная функция таки дала сбой. Это какое-то особо изощренное испытание на прочность? Можно поздравить, Чимин его благополучно провалил. Потому что под коленками дрожь, а сердце всё никак не успокоится. И вроде бы Чонгук его злит до коликов, но отчего-то, когда тот наконец убрался из его комнаты, Пак ощущает что-то странное. Опустошенность?..

Но не проходит и пары дней, как Чимин вновь отчетливо вспоминает, почему его так сильно бесит Чонгук — и у них это взаимно.

Занявшаяся обычной субботней стиркой Соён долго не решается подойти к своему сыну, чтобы поговорить, и ждёт момента, когда двух других мужчин рядом не будет. Это не тот разговор, который стоит начинать при посторонних. Но начать его придётся. Ох, как же сложно иметь сына, но Дохёна точно не стоит просить провести с Чимином урок сексуального воспитания. Они ещё не в столь близких и доверительных отношениях.

— Милый, я кое-что нашла в твоих вещах, думаю, ты забыл это выложить, — говорит она, когда Чимин заканчивает с мытьём посуды: сегодня его очередь по графику. Да даже если бы его не было, он всегда рад помочь маме, которая и так устаёт на работе, ещё готовит на трёх мужчин каждый день, а выходные проводит в домашних хлопотах и уборке, не зная ни покоя, ни отдыха.

Соён протягивает Чимину упаковку презервативов, ещё новую, неоткрытую, с голографическим рисунком на черном фоне, серебряным текстом, обещающим внеземные удовольствия, и маленькой сноской, что презерватив не даёт гарантии стопроцентной контрацепции, так что стоит быть внимательными и осторожными.

— Мы можем об этом поговорить? — осторожно спрашивает Соён. Чимин, конечно, уже взрослый мальчик — все дети в семнадцать лет так считают, ведь совершеннолетие, можно сказать, уже завтра. Но всё же Соён хочет убедиться, что её сын понимает, что делает, здраво оценивая все риски и последствия. Она совсем не против того, чтобы Чимин начал жить половой жизнью. Ей лишь нужно убедиться, что он будет в безопасности — с тем человеком, кого выберет сам.

— Что? — Чимин широко распахивает глаза и заливается краской мгновенно, увидев, что протягивает ему мама. — Э… э-это не моё, — едва не заикаясь, отрицательно мотает головой, выставив перед собой ладони.

— Всё в порядке сынок, можешь не стесняться. Я же не собираюсь тебя ругать. Только хочу обсудить это и…

Чимину становится дурно. Такого он не ожидал, а потому не даёт матери даже договорить:

— Да не моё это, говорю же, — оправдывается, хватаясь за голову. — Где ты это нашла? — Пак соображает с трудом. Всё пытается понять, как это оказалось у мамы в руках и почему она считает, что это принадлежит ему? Господи, в голове мелькнула мысль, что, может, это вообще Дохёново? Но от этого хочется только проблеваться. Фу! Ну фу же!

— Я собирала стирку, встряхивала твои джинсы, и они вывалились на пол, — объясняет Соён. — Не нервничай так. Я ведь рада, что ты думаешь о предохранении, но давай всё же поговорим. Мне важно понимать, что ты хорошо всё осознаёшь и правда готов к взрослой жизни и к приходящей с ней ответственности, — мягко настаивает на своём, заверяя, что всё в порядке и нечего тут стыдиться. Это ведь говорит о том, что её сын далеко не глуп и не безответственен.

— Боже, мама-а-а, — вымученно протягивает Чимин, прикрывая лицо ладонями и ломая брови. Эта женщина будто его не слышит. — Да не о чем тут говорить, Господи. Это не моё. Я их впервые вижу и понятия не имею, что они делали в моих вещах, — Пак ни в чём не виноват, но сгорает со стыда. Безумно неловкая ситуация. И ладно бы, если бы они и правда были его. Чёртовы резинки…

— Чимин-и, ты ведь знаешь, что я всегда тебя поддержу. Не нужно стыдиться этого. Ты растешь, и это нормально, поэтому… — Соён снова перебивают.

— Рано радуетесь, мама, — говорит Чонгук, заглянув на кухню и успев не только услышать часть разговора, но и увидеть, какие пунцово-красные у Пака уши на фоне его вытравленных почти до блонда волос. — Ваш мальчик ещё не созрел, чтобы стать мужчиной. Это моё.

И он забирает из руки оторопевшей Соён упаковку резинок. Мило улыбается ей, вообще нисколько не смущаясь того взгляда, которым она глядит на него снизу вверх. Чего ему стыдиться? Соён же Чимина сделала не от святого зачатия. Чонгук вот размножаться в ближайшие лет пятнадцать минимум не планирует. Приходится тратиться на качественную и дорогую контрацепцию, которая не подведёт в самый ответственный момент. А то чего он только в байкерском клубе не наслушался… И вообще, иметь отца-врача в этом плане выгодно: книжки по анатомии Гук изучил вдоль и поперёк раньше, чем увидел голую девочку вживую. Зато он уже точно знал, куда смотреть, где трогать и что делать.

Чонгук убирает упаковку резинок в задний карман джинсов, обходит оторопевшую Соён, достаёт из холодильника минералку, за которой и спустился, и уходит обратно к себе наверх. На кухне всё замирает в немой сцене ещё на какое-то время после его ухода.

Соён неловко прокашливается, приходя в себя первой.

— Что ж… — она смотрит на Чимина, который красный уже, кажется, не из-за стыда, а от гнева, что по вине неорганизованного и бесстыжего Чонгука, всюду забывающего свои вещи, попал в эту ситуацию. — Если стесняешься говорить со мной об этом, поговори тогда со своим братом.

Чимин шумно сглатывает застрявшую в горле слюну. Переводит взгляд с дверного проёма кухни, куда вышел Чонгука, на мать. И надо бы ей что-то ответить на это заявление, но Пака уже начинает разносить внутри от бурлящей злости. И не то чтобы он сильно уж стеснялся говорить о таком с матерью: она у него добрая и понимающая, и если бы ему нужен был совет, он с лёгкостью мог бы к ней обратиться. Но точно не так, как это произошло сейчас. Сейчас это было стыдно, словно она застала его за чем-то непристойным. И всё этот говнистый придурок, который не умеет следить за своими вещами. То наушники потерял: Чимин всё ещё не понимает, как они оказались в его комнате, но он уже догадывается, что это мама принесла их к нему, подумав, что они принадлежат Чимину, и винить её за это нельзя: откуда же ей было знать? А теперь резинки, чтоб их… Ну позор же.

Пак ерошит волосы, бросает на маму неоднозначный взгляд, и всё, что может выдавить из себя:

— Ага, — коротко, срываясь к выходу из кухни.

А Соён вдруг думает о том, что хорошо, что упаковку презервативов нашла она, а не Дохён. Зная его, он бы усадил обоих детей на диван и начал не самый приятный разговор о половой жизни, приводя неуместные примеры исходя из своей профессии медика. Дохён хороший человек, но довольно строгий, а парни совсем молодые, но более чем естественно в их возрасте начать интересоваться сексом. И надо заметить, Соён рада тому, что Чонгук думает о своём здоровье и будущем. Она легко отпускает эту ситуацию и решает вернуться к стирке. Вещи сами себя ведь не постирают.

Чимин взлетает по лестнице, перешагивая через две ступеньки, и тормозит у двери в комнату Чона. Он готов было уже ворваться туда, чтобы высказать всё своё негодование от сложившейся ситуации, как дверь резко распахивается у него перед носом. Чонгук слегка удивляется, увидев перед собой Пака, но не выдаёт ни единой эмоции, просто молча смотрит и словно ждёт чего-то. Чимин пыхтит и глотает злостные порывы откровенно высказаться. Он немного сбит с толку, мысли вдруг рассыпаются — не собрать в кучу.

— Ты можешь следить за своими грёбаными вещами? — всё же выпаливает, не зная куда деть руки.

— Знаешь что, — начинает Гук угрожающе и делает полшага вперёд, вынуждая Чимина инстинктивно отступить под давлением своего тёмного, недоброго взгляда. — Я даже не могу назвать это место своим домом, и даже мои вещи, которых не так много, кто-то постоянно умудряется куда-то деть, что я нихрена их потом найти не могу. Как ты мне предлагаешь за этим следить, умник?

Он не знает, зачем Паку всё это говорит. Тот всё равно не поймёт. Ему ведь плевать. Он ходит зашоренный, лишь бы лишний раз чего случайно не заметить, ведь тогда придётся признать, что это существует: и другие люди, помимо него, в этом доме, и проблемы, которые никуда не денутся, если продолжать упорно закрывать на них глаза. Нравится это Чимину или нет, но он живёт в этом доме не один, как бы ни брыкался, но факт остаётся фактом: теперь это его семья. И, понятное дело, что ему что-то может не нравиться, это вполне нормальное явление, когда тебя выдёргивают из твоей зоны комфорта и бросают в условия, к которым ты совсем не готов. Но с чего этот борзый мелкий взял, что другие в восторге от совместного проживания с ним?

— За собой следи. Уйди с дороги, — раздраженно требует Чонгук и, не дожидаясь, когда Пак посторонится, обходит его. Он хочет свалить как можно скорее, пока каких-нибудь глупостей не натворил. Не в его правилах бить слабых и беззащитных. А Чимина отчего-то треснуть хочется очень сильно последнее время. Его слишком много. Особенно в мыслях Гука, которые он гонит от себя всеми силами. Иногда попросту не хочется выходить из комнаты — лишь бы никого не видеть. Но всё чаще хочется уйти из этого дурдома и просто не возвращаться.

Чимин будто язык проглатывает и отходит в сторону, дав Чонгуку возможность уйти. Смотрит ему в спину, и яростная злость вдруг стихает. Слова, брошенные Чоном в порыве, заседают глубоко. Да, он всё ещё страшно Чимина бесит, всё ещё хочется ему вмазать хорошенько, но отчего-то становится грустно и не по себе: он даже не задумывался, что Чонгук не может назвать это место своим домом. Их чувства схожи, вот только для Чимина пока что это буквально, потому что это он переехал в чужой дом. А вот с Гуком непонятно. И что-то подсказывает, что дело не только в постоянных стычках с Дохёном.