6. Обман космических масштабов. (часть 1-ая) (1/2)
[два года назад по общему времени / десять лет назад в замкнутой петле времени для Локи]</p>
Плен. Все началось именно с плена.
Безопасность или же защищённость — одна из базовых потребностей любого живого существа: будь то животное, смертный, Бог, асгардец, ледяной великан или кто-либо другой. Локи исключением не являлся, несмотря на то, что он магом, считался Богом, что в его жилах текла кровь ледяных великанов.
Спокойное состояние духа, внутреннее равновесие, уверенность в собственной защищенности от угрозы или опасности… все это было у Локи. Он многое знал и продолжал изучать. Ему было известно огромное количество запретных знаний, магия ластилась к нему подобному ласковому котёнку, а лезвие ножей в его руках способны были создать смертоносной красоты мелодию, вспарывая воздух и плоть противников. Он умел хорошо держать удар. Ловкость, рефлексы, чутьё — все отточено бесконечными тренировками. Конечно, всегда было место для опасности и риска. Но чувство защищённости, уверенность в собственных силах никогда не оставляли его. Все это действительно было. Было.
Но…
Его лишили оружия. Это не могло ослабить Локи, готового сражаться за самого себя, казалось бы, до последнего вздоха, выгрызать глотки врагам зубами, если придётся, ведь даже без оружия, оставался опасным противником. Вот только на оружии никто останавливаться и не собирался. Его раздели, не оставив даже исподнего, словно в попытке сделать ещё более уязвимым, униженным. «Животные не заслуживают одежды» — вот, что он слышал. И не единожды. Первые четыре дня не было ни воды, ни еды — это истощало. Спать дольше не позволяли, изматывая. Но даже это… лишь верхушка айсберга, в который Локи врезался со всей силы, из-за одной ошибки, из-за собственной самоуверенности. Удары следовали за ударами: руки, ноги, оружие — в ход, шло все. После ему, конечно, залечивали раны, чтобы не сдох раньше времени, но потом все начиналось заново. Каждые четыре дня ему давали скудный паек в миске, похожей на собачью. Это была отвратительная на вкус похлёбка — не знал, из чего ее готовили, но предполагал, что та была сделана из не свежей еды, которая годилась разве что в категорию «отходы» или вовсе из крыс, так как их тут было предостаточно. А потом снова, сводящий болезненными спазмами желудок, голод, иссушающая глотку, жажда. Сначала внутри тлела надежда, что его найдут, отыщут, за ним придут. Кому вообще был нужен отпрыск ледяных великанов? Кормили сказками о том, что сможет унаследовать трон лишь для того, чтобы был послушным, был под контролем — на деле же, всегда оставался не более, чем «военным трофеем». По нему, наверное, даже скорбели, воспринимая падение с моста и возможную смерть , как облегчение. Никто не станет его искать. Никто не придёт. И даже всевидящий Хеймдалль не обратит свой взор на него. Локи остался один. И в какой-то момент уже сам не хотел, чтобы его отыскали, чтобы увидели таким…голым, раздробленным, набрасывающимся на разящую вонью похлёбку с жадностью оголодавшего зверя. Больше не было никакой защиты. Разлетелась вдребезги, которые было уже не собрать воедино, не склеить, как было.
***</p>
Грохот от соприкосновения металлической дубинки с прутьями камеры, где его держали, заставил, провалившегося в спасительное короткое забытьё, Локи вздрогнуть.
— Время принимать своё лекарство, жалкое подобие на ледяного великана, — прозвучал знакомый скрипучий голос.
Локи не успел среагировать. Хваленная реакция, отточенные рефлексы все чаще подводили его. И сложно было сказать, была ли виной всему предельная усталость, из-за которой порою не получалось встать на ноги, оставляя лишь возможность передвигаться на четвереньках, или главную роль во всей вакханалии сыграло то самое «лекарство».
Вот и сейчас чужеродная гнилостная магия подняла под руки, легко ставя на колени, ещё до того, как асгардец успел хотя бы дернуться в сторону, чтобы хоть как-то этого избежать, оттянуть момент. В первые дни получалось, но… не сейчас.
Игла легко вошла в кожу, попадая точно в вену на шее, заставляя Локи сделать судорожный вздох, запрокидывая голову. «Лекарство» проникло внутрь, растекаясь блаженным и горьковато-сладким ядом по организму до самых кончиков пальцев, глухо ударяясь о сердце.
А после, когда ноги переставали держать, а сознание становилось мутным, словно бы пьяным, его подвешивали к потолку за руки на цепь так, чтобы ноги не доставали до пола. Кандалы тяжелыми и широкими неснимаемыми браслетами обвились в запястья, блокируя собственную магию, впиваясь в кожу до боли, до крови, но здесь это мало кого волновало.
Чужие пальцы с силой сжали подбородок, заставляя поднять опущенную голову.
— Ну, давай же, великан. Открой глаза, — голос над ухом рождал внутри волну ярости, которая из-за слабости и даже немощности собственного тела не могла прорваться наружу. — Ты же знаешь, что, если не будешь послушным, будет хуже.
Тут его не называли по имени. Словно его не было вовсе, словно… хотели отнять его вместе со всем остальным. Но было ли оно вообще? Это имя дали ему не те, кто подарил жизнь.
«Если не будешь послушным, будет хуже.»</p>
Это они тоже повторяли. Повторяли каждый раз. И как бы ни боролся Локи, эти слова медленно, постепенно проникали внутрь, под кожу, прямо, как то лекарство. Вот только они въедались не в плоть, а в разум, просачивались в мысли так, что не вытравить, не выкорчевать.
Даже сейчас Локи пытался сопротивляться. Но проклятая слабость, соединенная с чужой магией, ядом проникая в тело, не позволяла бороться, искушающе шепча, что нужно послушаться, что он устал… боже, как же он устал!
Локи подчинился. С трудом, но раскрыл глаза, хотя веки казались неподъёмными.
— Хороший мальчик. Послушный, — холодная ладонь небрежно похлопала по щеке. — А теперь смотри прямо. На мою руку.
Локи сделал, что ему сказали. Зацепился взглядом за длинные, серые и по-старчески сморщенные пальцы, что почти музыкально перебирали воздух, ласкали его. Казалось, ещё мгновение… и они извлекут звук.
Локи знал, что это, сталкивался с этим с первого дня своего пребывания здесь — сразу после укола в шею и до первого удара. Чужие чары. Они заставляли верить и делать практически все, что им говорят. Он мог этому противостоять. Мог. Его собственная магия была сильнее, но сейчас она заперта отчаянно клокоча внутри. Ещё… ещё нужны воля, чистый разум, концентрация. Но на это и был расчёт, когда иголка входила в тело. Его лишили опорных точек. Не мог сопротивляться.
— Ты все будешь осознавать, будешь понимать.
Главное в этих чарах не только податливый разум и повторяющиеся гипнотическое движение пальцами, но и голос. Ровный и спокойный. Он двигался на Локи монолитной и неостановимой стеной, сметая те ошмётки барьеров и защиты, что оставались внутри.
— Но не сможешь сопротивляться.
Маг, принадлежащий «Черному Ордену» продолжал говорить. Локи хотелось заткнуть уши. Лишь бы не слушать. Не слышать. Но руки были скованы намертво. А взгляд, как ни пытался отвести, был прикован неведомой и, казалось бы, непреодолимой силой к перебирающим воздух пальцам.
— После каждого удара ты будешь просить «ещё».
Это тихий и спокойный голос, шепчущий на ухо его приговор, проникал глубоко, прямо в подкорку.
— Ведь ты плохо себя вёл. А когда питомец ведёт себя плохо, он получает наказание.
Рваный вздох сорвался с губ Локи.
Первый удар.
«Ты все будешь осознавать, будешь понимать.»</p>
В этот раз это был кнут, вот только состоял из той магии… чёрной, как деготь. Он рассек воздух с пронзительным свистом, оставляя четкий след на коже.
Первый удар всегда слабый. Больше жалящий, чем причиняющий реальную боль. Но легче от этого не становилось.
— Ещё… — проговорил Локи, смотря в стену невидящим взглядом.
«Хороший мальчик. Послушный.»</p>
Второй удар.
«Но не сможешь сопротивляться.»</p>
Гораздо сильнее первого. Он рассекает кожу так, словно по ней проводят остро заточенным лезвием, едва касаясь, невесомо. Выступают первые капельки крови. Они тускло блестят, как крохотные рубины.
— Ещё…
«Хороший мальчик. Послушный.»</p>
Третий удар.
«После каждого удара ты будешь просить «ещё».»</p>
Кнут прорезает кожу. Теперь это не пара рубиновых капель. Рана тонкой чертой теперь украшает бледную с выступающими позвонками спину.
Локи сжимает зубы так, что скулы буквально сводит, превращая в камень. Руки в кандалах дёргаются под аккомпанемент звона тяжелого металла. Но асгардец не издаёт ни звука, кроме…
— Ещё…
«Хороший мальчик. Послушный.»</p>
Четвертый удар.
«Ведь ты плохо себя вёл.»</p>
И снова ни звука, кроме того, единственного «ещё…». Локи терпит. Терпит несмотря на то, что раны становятся все глубже, что с каждым новых ударом слышит треск внутри себя. Глубоко. И этот треск лишь набирал силу.
— Ещё… — хриплым шепотом, на грани слышимости.
«Хороший мальчик. Послушный.»</p>
Пятый удар.
«А когда питомец ведёт себя плохо, он получает наказание.»</p>
Физическая боль… она есть. Ее не проигнорировать, не уменьшить. Тело слабо реагирует, инстинктивно дергает. Мышцы сокращаются под звон кандалов. Но терзает Локи не эта. Та боль, что внутри, ударяет гораздо сильнее, обжигает нутро каленным железном после каждого покорного «ещё…». Эти раны не залечить никакой магией, никакими целительными зельями, от них не избавиться. Они будут кровоточить, теряясь в знакомых петлях бесконечности.
— Ещё…
«Хороший мальчик. Послушный.»</p>
Удар следовал за ударом. Паузы слишком выверенные, короткие — длинной в один рванный вздох и три, будто бы заговоренные буквы, которые срывались с его языка, как на повторе. Первый тихий и болезненный стон звучит лишь после седьмого удара. Именно тогда Локи не выдерживает, а с прокушенной нижней губы скупо сочится кровь.
Чужая рука запутывается в волосах, сжимает их, оттягивает, заставляя невольно запрокинуть голову, выгнуть шею.
— Как думаешь… закончим на этом? — до слуха доносится вопрос. — Или считаешь свое наказание недостаточным? — чувствовалась насмешка, неприятно оседающая на обнаженном, словно оголенный и незащищенный нерв, теле.
Эти два вопроса всегда звучали, стоило первому стону сорваться с губ — своего рода кульминация. Они могли считаться бессмысленными, должны были считаться таковыми. На деле это было ещё одним ударом, по-своему заключительным, контрольным и… унизительным, ломающий асгардца до хруста, который слышал лишь он и больше никто. Его словно заставляли признать вслух, что он не заслужил пощады, лишь больше ударов. Приводили к пониманию и принятию того, что согласен с тем, что вёл себя недопустимо, что заслужил наказания, хочет его, нуждается в нем. И это разъедало изнутри, практически убивало.
— Ещё… — почти просяще.
Оглушающе громкий смех, больше похожий на скрежет, заставивший содрогнуться, был ему ответом. Оборвался он лишь с новым ударом, что без жалости рассек кожу. И он был не последним…
***</p>
Мерное капание воды. Совсем тихое, но сейчас оно казалось чем-то оглушающе громким.
В камере кроме Локи уже никого не было. Собственный голос сорван от криков. Руки больше не скованы, но разодранные в кровь запястья беспрестанно саднили, становясь напоминаем, что все это не кошмар, не бред воспалённого сознания, а самая, что ни на есть, реальность. Сам же асгардец лежал на холодном полу, прижав колени к животу. Он дрожал. Зубы мелко стучали. И каждая рана на коже, казалось, пылала, буквально горела, разъедающим плоть, огнём. Локи будто бы лежал на ковре из плотоядных шипов, что вгрызались в него, пытаясь отхватить от него кусок побольше, и яд их отравленных, кривых и изъеденных гнилью зубов просачивался все глубже, достигая сердца.
Действие чар спало, позволяя столкнуться с жестокой действительностью. И воспоминания вонзились в него с силой, что была способна раздробить в мелкое крошево все кости… до единой. От этого не отмахнуться, не забыть. Оставалось лишь лежать со всем тем, что осталось. Вот только… у него не осталось ничего. Лишь слова отца, которые звучали в голове, как насмешка, ещё одна изощрённая пытка, коим здесь не было числа.
«Локи стоял спиной к отцу. Он мог обернуться. Но не хотел. Не хотел видеть глаза того, кто лгал ему каждое мгновение его проклятой жизни, зовя своим сыном, наследником, искусно и низко утаивая правду.
Смешно.
И после всего этого… именно его, Локи, называли Богом Обмана и Хитрости?…