Глава 8. Прощение (1/2)

Олег стоял на перроне с накинутым на одно плечо рюкзаком, выглядывая из-за голов прощающихся парочек. По громкой связи объявили об отправке поезда через пять минут. Волков уже долго искал взглядом знакомое лицо, но большой надежды у него не было. Вот наконец показалась рыжая макушка.

— Я уж думал, ты не придёшь, — Олег выдохнул и потянулся к другу, но тот не ответил на объятия. Холодный неприятный взгляд спровоцировал першение и ком в горле. — Ну и что?

— Сам знаешь что.

— Мы уже обсуждали. Там у меня больше будущего, чем в этом универе.

— А я? — коротко и требовательно.

— Доучишься, получишь образование, будешь свой проект мечты воплощать, — спокойно, с расстановкой. — Ты же хотел делать всё для людей.

— Ты бросаешь меня.

— Глупости не говори. Ты сам прекрасно справишься, сколько лет справлялся. А я вернусь через год, вместе всё продолжим, да? — на последних словах Олег начал хрипеть, но старался сохранять спокойный тон. Он очень хотел верить в сказанное, но последнее время поддерживать такой позитивный настрой по поводу их отношений было всё сложнее и сложнее.

Серёжа продолжал буравить ледяным взглядом. Олег насилу преодолел желание отвернуться. Сейчас было бы проще всего выбить последний кубик, держащий пирамиду их отношений, но ему очень не хотелось этого делать. Он надеялся, что многолетняя дружба сильнее подростковой импульсивности и эгоизма. Надеялся, что самый близкий человек не способен причинить ему столько боли, но сейчас он смотрел в холодные глаза напротив и больше не видел там друга детства — это был чужак.

По громкой связи объявили, что поезд отправляется и пассажирам пора занять места. Началась толкотня, будущие армейцы разбрелись по вагонам, а их возлюбленные слали им воздушные поцелуи. Волков с надеждой взглянул на Разумовского.

— Серёж, скажи лишь одно слово, и я останусь с тобой. — Он смотрел полными надежды щенячими глазами. — Навсегда. Слышишь?

— Катись к чёрту, Олежа.

В горле снова запершило, а внутренности будто вывернули наружу. Олег коротко кивнул Разумовскому и зашёл в вагон.

***

Средство от болезни Серёжа уже не искал: не видел смысла. Решил, раз жить ему осталось недолго, поможет миру хоть какими-то мелочами. Он помогал готовить и раздавать еду в столовых, посещал обычные палаты с больными онкологиями детьми. Интересно было общаться с такими ребятами: они очень по-взрослому относились к своим болезням, но при этом смотрели на жизнь оптимистично, продолжали играть, радоваться новым куклам и машинкам — они ценили простые моменты гораздо больше здоровых людей, оттого казались более живыми. Серёжа оглядывался на свои пролетевшие года, которые были наполнены только работой и стрессами, и понимал, что эти дети знают о счастье очень много, в отличие от него.

К слову, бóльшую часть личных сбережений он также перевёл на счета благотворительных организаций и больниц, а управление компанией взвалил на плечи секретарши и совета директоров.

Сейчас Серёжа возвращался из столовой для бездомных. Болезнь не только усложняла дыхание, но и забирала силы, поэтому к концу не слишком загруженного дня он ощущал, будто несколько недель подряд разгружал огромные мешки с цементом. Он добрался до дивана с своём офисе и рухнул на него.

— Тяжëлый день?

Серёжа удивился, как не заметил стоявшего у стены Олега.

— Пожалуйста, не сейчас, — прохрипел Разумовский и закашлял. Чтобы не выдать кровь с лепестками, скорее прикрылся плакатом, но это не особо помогло.

— Сейчас или никогда. — Он медленно подошёл, сверля грозным взглядом сверху вниз.

— Если ты сейчас не уйдёшь, я за себя не отвечаю.

Вместо ответа Волков схватил его руку и оторвал ото рта. Платок выпал, но кровь продолжала литься, будто у Разумовского внутри было сильное кровотечение. Олег увидел с десяток лепестков георгина.

— Почему сразу не сказал?!

— Потому что это не твоё дело! — Он с трудом поднялся и со всей оставшейся силы толкнул Олега в грудь, запачкав его одежду в крови.

Тут в комнату влетел разъярённый Вадик и схватил Разумовского за грудки рубашки. Олег попытался его успокоить, но тот слушать не стал и Сергея не выпустил.

— Сколько можно с ним цацкаться? Ты всё боишься чихнуть в его сторону, чтобы не навредить, а как он тебя изводил, забыл? — Вад посмотрел в глаза перепуганному Разумовскому и обратился уже к нему: — Ты Олежу больше не тронешь.

Схваченный хотел было что-то сказать, но Вад приложил ему к губам палец, чтобы тот молчал.

— Отношения, дорогой мой идиот, это сложная штука, над которой надо постоянно работать. На блюдечке тебе никто ничего не преподнесёт, как ты привык. Олежа тебе полжизни задницу подтирал, а как только пришлось сделать что-то самому, ручки крестом сложил и в гроб лёг.

— Никаких отношений не было, я ему не нужен, — прохрипел Разумовский.

— Да ты, брат, ещё и слепой. Этот мент давно на тебе дырку взглядом прожёг, а ты всё ждёшь, когда он из торта выпрыгнет с кольцом! Если бояться строить с кем-либо отношения, проще сразу из окна выпрыгнуть. Мне лично плевать на тебя, но вот Олеже — нет, так что будь добр взять жопу в руки и по-человечески поговорить.

Вадик разжал хватку и, присвистывая, удалился.

Через некоторое время Серёжа спокойно сидел на диване, наблюдая, как Олег оттирает с пола кровь и собирает лепестки. Тишина напрягала, но ещё большее неудобство вызывала возможность сделать ситуацию хуже всего одним неверным словом.

— Никогда бы не подумал, что грозный полицейский может любить такие нежные цветы, — на пробу бросил Олег. Всё же разговор надо было с чего-то начать.

— При чëм тут это?

— У больного в лëгких растут любимые цветы объекта воздыхания. Не знал?

Серёжа отрицательно покачал головой.

— Похоже, наш майор куда чувствительнее, чем кажется на первый взгляд.

— А откуда ты всё это знаешь про болезнь?

— Ничего ты так и не понял. — Олег выдохнул и выбросил лепестки в урну.

— Что Вадик говорил? Как я навредил тебе?

Он поймал полный сожаления взгляд Волкова, и тут наконец-то дошло.

— Ты любил меня? И из-за меня харкал цветами? Боже... — Серёжа закрыл лицо руками. — Почему же тогда сбежал?

— Ты всё больше отдалялся, чаще выискивал поводы для ссор. — Олег присел рядом. — Мне казалось, своей заботой и любовью я только надоедаю тебе. Я был готов вырвать сердце и отдать тебе, если бы это сделало тебя счастливым, но я видел, что был не нужен.

— Вовсе нет! Просто мы покинули детдом, поступили в универ, всё так стремительно начало меняться... Мне было тяжело, столько всего навалилось... Я думал, ты поможешь освоиться в новой жизни, как помогал всегда, но ты объявил, что выбрал армию вместо... меня.

У Серёжи перед глазами пронеслось всё их юношество. Он помнил только обиды и гнев на самого себя, на Олега, на весь окружающий мир, и сейчас они казались насколько глупыми и бессмысленными, что самому становилось смешно. Он доставил столько боли самому близкому человеку, и из-за чего? Из-за эгоизма и гордыни?