9. В предверии беды (1/2)

Наташка распахнула дверь, стоило только щелкнуть замку, и, тряхнув кудрявым темным каре, на котором мелкими каплями рассыпалась осенняя морось, окинула меня взглядом.

— Пила?

— Нет.

— Плохо.

Я пожала плечами. Наташка тем временем повесила на вешалку свое пальто, развязала шарф на шее и скинула с ног сапоги на высоком каблуке. Горькова по-хозяйски прошлась по коридору и с грохотом и характерным звяканьем бутылок поставила на стол маленькой кухни пакеты. После чего деловито заглянула в холодильник. Хмыкнула и, щедро налив в ладошку средство для мытья посуды, используя его вместо мыла, начала мыть руки.

Безучастно забившись в угол стола, привалившись спиной и затылком к стене, оставила подругу хозяйничать.

Наташка уже шуршала пакетами, выставляя на стол «Santo Stefano» и что-то там еще дополнительно к алкоголю.

Водка бы подошла лучше. Хотя по факту пить не хотелось.

Мысли были где-то далеко. Они бродили рядом с не разгруженной от постиранного белья стиральной машинкой, соскальзывали на магнитики на холодильнике и возвращались к окну, покрытому каплями, за котором хмурилось небо.

Щелчок зажигалки, следом щелкнуло, открываясь, окно, впуская в кухню влажный холодный воздух, что пробежался мурашками по коже, заставляя ежиться.

Горькова сидела на стуле верхом, упираясь своим пуш-апом в высокую спинку, на которой тут же сложила свои худые руки с длинными ногтями, делая затяжки, задерживая дым, после выдыхая его в сторону открытого окна.

Запах сигареты мешался с запахом осеннего мокрого города, со звуками проезжающих с шумом по улице машин где-то внизу и общей атмосферой равнодушной апатии.

— Ты дура, знаешь? — голос у Наташки усталый, хрипловатый. Волосы влажные, кое-где висящие сосульками-кольцами. — Тебе сколько? Кто-то рожает и за сорок. И ничего — пятнадцать, десять лет лечатся, чудеса случаются, в конце-то концов!

— Правда, что ли? — едкая улыбка выползает на лицо.

— Есть вариант усыновления…

— А ты можешь дать гарантию того, что этого ребенка будешь любить как своего? Вот прям сейчас. Что сможешь его воспитать? Вырастить? Вот скажи мне, Наташ?

Наташка отводит глаза, стряхивает пепел, после чего, будто раздумывая, тушит сигарету и выбрасывает ее в окно.

Одергивать ее за некультурие не хочется. Хотя мусорка с пепельницей стоят в двух шагах.

— Нет, — голос у Горьковой тихий.

— Вот и не учи меня как жить.

— Но муж-то твой тут причем? — Наташка повышает голос, но еще не переходит на крик. — Это чистой воды эгоизм! Ты лишаешь его выбора!

— Относительно. Я даю ему свободу.

— Да нахуй не нужна такая свобода! — ладонь с грохотом приземляется на столешницу. — Строишь тут из себя бедную-несчастную! На хрен никому не сдались твои трагичные жертвы!

— Жертвы?! — подскочив на ноги, уперлась руками в туже столешницу. — А мне, думаешь, нужны эти ебучие жертвы с его стороны?! Ну десять лет мы проживем, двадцать, тридцать, до сотки доживем, и что?! Мне всю жизнь смотреть на него и чувствовать себя виноватой перед ним? Наблюдать, как у всех растут дети?! Взрослеют, влюбляются, похожие и непохожие, глупые, молодые. А потом внуки? Правнуки вдруг?! Всю жизнь! Всю чертову жизнь наблюдать за всей этой хуйней?!

— Но он же тебя любит!

— Бывает. Проходит.

— А у тебя пройдет?!

Пауза длинная и напряженная.

— Время лечит.

— Ты дура. Просто идиотка, — Наташка обнимает, цепляется больно своими ногтями за мои нерасчесанные волосы. Гладит, как ребенка, по голове, покачивает в объятьях. — Вот как ты такой уродилась? С виду дитя дитем, а как припрет — рубишь так, что ни пришить ни прилепить, на корню.

— Если любишь — отпусти.

— А сможешь? Ты ведь самое дорогое вырываешь, идиотина? Думаешь, я не знаю? Смотреть на него счастливого сможешь? На ту, что с ним рядом? На его новое счастье?

— Придется.

— Уверена?

— Я уеду.

— Куда?

— Да какая разница? Хоть на край мира, света. Туда, где наши дороги никогда не пересекутся. Так будет правильно. Верно.

У него будет чернявая дочка с кучерявыми темными волосами и серыми глазами. А у меня целый мир. Приключения. То, о чем мечталось в детстве.

Наташка осталась до утра.

Кольца на пальце больше не было. Сумка, билет в другой город, сигарета у окна напоследок.

Придется.

Любовь хороша, когда она не в тягость и не пригибает тебя к земле.

А время… время лечит.

В тот день я видела ее в последний раз. Она долго в родном городе тоже не задержалась и потерялась где-то у Москвы. Искать ее с дочкой и мужем я не стала. Не знаю почему.

Ал, кок, к которому я была приставлена, схватил меня за руку и решительно оттолкнул в сторону от стола.

— Иди-ка ты отсюда. Не доводи до греха.

Сил возмущаться не было. Была бы на его месте, тоже бы себя прибила. Мотнула головой и бочком, пониже пригибаясь к полу, прокралась мимо работающих людей прочь от камбуза.

Пираты были оживленными и даже какими-то веселыми. Слухи, казалось, распространялись быстрее, чем чума, и уже вовсю по кораблю гуляла легкая атмосфера веселья и радости за своего товарища. Татча хлопали по плечам, дружески подкалывали и постоянно спрашивали о том, что комдив собирается делать со своей находкой. В этом вопросе был чистый интерес, в конце концов, дьявольский фрукт зачастую та еще лотерея и даруемые им способности всегда интересовали окружающих.

Я Татча не поздравила. Даже сил не нашла подойти к нему. Сразу же из каморки шмыгнула на камбуз и крутилась где угодно, лишь бы подальше от него. К счастью, на камбуз в этот день было целое наступление интересующихся пиратов, что жаждут узнать подробности из первых рук, и до меня не было дела.

Татч всех ненавязчиво посылал и отшучивался, говоря, что, в общем-то, еще не решил, что делать с этим даром моря.

У меня же случилось полное нежелание что-либо делать, на плечи давил невидимый груз, но самое страшное — стоило мне проснуться, как я ощутила в себе смутные ощущения какой-то решимости. Той самой решимости, которая в любом случае ничего хорошего не несет.

Так же я однажды утром уже просыпалась. После чего подала на развод. И тем самым, будем честными, совершила одну из самых больших глупостей в своей жизни. Дурой была, как есть идиоткой.

— Девонька, а ты чего здесь одна-то? — знакомый голос заставил вздрогнуть и вскинуть голову, вглядываясь в бородатое лицо Маршала Д. Тича.

Растерянно оглянувшись, я моргнула в непонимании, так как место, куда забрела, совершенно не узнавала. Липкий страх заворочался где-то под ребрами.

— Я… кажется, задумалась…

Задумалась, блядь.

Большая рука, приземлившаяся мне на макушку, казалось, едва не довела меня до разрыва сердца.

— Понимаю. С корабля Белоуса совсем не хочется сходить на берег, правда? — смех у него был громкий, хрипловатый и такой добрый-добрый, что хотелось поверить. Если бы не мороз по коже. — А пойдем-ка со мной, девочка.

Мне хотелось сбежать, но мужик ненавязчиво придерживал меня за плечо. Куда мы шли, я не представляла. Мысли метались в панике, и воображение рисовало мне картинку с моей расчлененкой под злобный смех Черной Бороды.

— Куда мы?..

— Сейчас увидишь.

Не хочу даже смотреть.

Когда где-то за поворотом раздался дружный смех, я дернулась в испуге. И было от чего.

По правде сказать, я по большей части обитала в компании офицерского состава. Или прямо под крылом Татча на камбузе, иногда теряясь среди мед.сестричек, и если сначала я старалась так делать специально, то потом уже получалось практически непроизвольно.

В компании Татча и Харуты легко было почувствовать себя в безопасности. Они хотя бы явно не выказывали интерес меня разложить на ближайшей горизонтальной поверхности, а вот рядовые… а кто там знает рядовых?

— Мистер… — голос дрогнул.

— Да не бойся ты, чего как крольчонок? — смех пирата разнесся по коридору, после чего он резко открыл дверь в одно из довольно просторных помещений. — Просто познакомлю тебя с несколькими ребятами. Хей, народ! Смотрите, кого я привел!

Мама.

Я попятилась назад, натыкаясь спиной на Тича.

Толпа весело ржущих мужиков дружно повернулась в нашу сторону.

Мамочка моя…

— Хей! Да эта же та лихая девчонка, что обставила Эйса! — раздалось спустя минуту молчания.

— Она?

— Точно говорю — она!

— Ееее!

Грянул хохот.

— Не пугайте ее, оболтусы, — хохотнул Тич, после чего, вообще не напрягаясь, обхватил своими ручищами за плечи и поднял чуть ли не над головами пиратов, в два шага преодолевая расстояние под мой испуганный писк до одной из лавочек и усаживая меня на нее. Место, к слову, досталось мне между двумя неуловимо похожими парнями, которые поспешили потесниться.

— Я Эш!

— А я Эн!

— Будем знакомы! — хором выдали парни и дали друг другу «пять» прямо над моей головой, заставляя дернуться.

— Это Улик, сокровище нашего четвертого комдива, — представил меня Тич.

— Да знаем! Нам Эйс уже все уши прожужжал!

— А это часть второй дивизии под командованием Портгаса Д. Эйса, — махнул рукой Тич, показывая собравшихся.

— Малая часть, — мужик с саблями с интересом посмотрел в мою сторону одним глазом. — Гордон, к вашим услугам, миледи.

— Оче-е-ень малая часть! — совсем еще молоденький парнишка, едва вышедший из возраста знакомых мне юнг, сверкнул щербатой улыбкой. — Я Сой.

Дальше последовала череда имен, теряющихся на задворках моей памяти.

Я же продолжала сидеть на месте и изображать себя предметом интерьера. Мимикрировать. Сливаться с местностью.