Глава 3. эхо далекого времени разносится по песку (1/2)

«Стрелять сложно», — понимает Порко.

Но только не для Бертольда — он почти никогда не промахивается и командир Магат всегда его хвалит. Это происходит каждый день: Бертольд поражает цель точно в центр, промахиваясь может быть раз или два из каждых двадцати или около того пуль, затем командир рычит что-то о таланте, мышлении, одаренности и других сложных словах, которые смущают Порко, и все вокруг стонут, потому что нет ничего более раздражающего, чем слышать, как взрослый хвалит ребенка, который не ты. Порко знает это очень хорошо.

Он видит, как Энни становится способной конкурировать с ним благодаря фокусированию на дыхании и осанке: она тоже хорошо стреляет, и командир Магат хвалит ее, как и Марселя. Зик и Пик не ходят с ними на практические занятия, и из всей группы остаются лишь Райнер и Порко, заряжающие последние пули в винтовки, чтобы посмотреть, кому достанется следующая похвала.

Порко попадает в цель один раз; Райнер не попадает вообще и ругается на собственное дыхание, когда опускает винтовку. У Порко нет времени грустить о неудаче Райнера, потому что он уже готовится слушать, как его будет хвалить командующий…

— Занятие окончено! Забирайте винтовки и идите чистить их, и как следует, — лает командующий, разворачиваясь и возглавляя их маленькую группу по пути со стрельбища.

В реальность Порко возвращает постоянное шмыганье Райнера. Он небрежно хватает винтовку и они ускоряются, догоняя остальных.

Он не уверен, что произошло, но время остановилось на несколько секунд, и все, что он слышал, было другим, словно далеко отсюда, щеки горели, а сердце билось быстрее, чем ему хотелось бы.

Он не знает, что это было, но было… Страшно.

— Я ничего не могу сделать нормально, — рыдает Райнер; когда они догоняют группу, он уже плачет, не скрываясь. Он был не в себе уже несколько недель, вечно хмурился или стирал с глаз слезы, и не похоже, чтобы хоть кто-то собирался спросить у него, что случилось.

Кроме Зика: тот угрожает, что сообщит командиру Магату о поведении Райнера, если застанет его плачущим.

— Можешь попросить совета у Бертольда, — предлагает Порко нейтральным, странным голосом, которого он у себя никогда раньше не слышал. Это пугает, тоже; ему кажется, что его что-то преследует, и он боится обернуться.

— Я останусь последним, — продолжает он, и Порко чувствует, как его сердце колотится быстрее от слов Райнера, — если я не улучшу результаты в ближайшее время, они меня выгонят, и мама расстроится. Я не могу с ней так поступить.

Слабость Райнера раздражает — настолько, что Порко сжимает зубы перед тем, как высказать свое мнение.

— Тогда работай усерднее, — выплевывает он и удивляется привкусу горечи на языке.

— Я пытаюсь, честно, но это так трудно… Мы ведь просто дети…

— И что? — перебивает Порко, и, к его удивлению, у него на глазах слезы, но ему все равно: Райнер единственный, кто может видеть его плачущим, даже когда он раздражает. Порко не возражает. — У нас лишь один шанс, и мы не можем упустить его, даже если мы — маленькие дети. Это не оправдание.

Райнер, все еще всхлипывая, спрашивает Порко, и его тонкий пронзительный голос срывается:

— Значит, я не прав?

Он хочет сказать Райнеру, что он прав, что имеет значение, что они всего лишь маленькие дети, которые могут просыпаться рано утром и ускользать играть на пустых улицах, пока никто не смотрит; они могут смеяться вместе прямо сейчас, играть, веселиться, болтать о сотнях разных глупостей. Они могут ходить друг к другу в гости и сидеть там до комендантского часа, есть родительскую выпечку и в обед, и за ужином, и не только, они могут никогда в жизни не притрагиваться к винтовке и не пинать другого ребенка в голень ради высокой оценки…

Но они собираются стать воинами. Ради своих родителей.

— Да, ты ошибаешься.

Он замечает лишь через несколько дней, что Райнер начинает скрывать от него свои слезы: он обязательно тщательно протирает глаза перед тем, как они заговорят, и отворачивается, если нижняя губа у него начинает дрожать. Словно ему стыдно за это; словно он боится, что Порко накричит на него, как тогда, после урока стрельбы.

Живот Порко ни на час не перестает болеть с тех пор, как он замечает это, и это настолько настолько сбивает с толку, что он старается об этом больше не думать. Это отвлекает.

— Итак, — во время разговора начинает Пик, и ее мягкий голос мгновенно привлекает внимание Порко. — Допустим, ты отвечаешь за оценку. Кто получит титана?

Они отдыхают под одиноким деревом в центре двора, и пот сохнет на их коже: провести свой пятиминутный перерыв на отдых так далеко от командующего Магата, насколько возможно — лучший выбор из всех существующих, и Порко рад, что последовал примеру Пик, когда она впервые заговорила с ним на прошлой неделе. Это редкость — настоящий разговор, который не слушает кто-то еще.

— Хм, — он останавливается на секунду, по привычке поджимая губу, и глубоко задумывается. Это сложно. — Зик, конечно, потому что он — самый старший и у него во всем лучшие оценки. Потом Марсель. Потом… Бертольд и Энни, я думаю. И мы с тобой.

— В этом порядке.

Порко пристально смотрит на Пик: она все еще нежно улыбается.

— Да. Бертольд и Энни, как мне кажется, на одном уровне.

— И они получат по половине одного титана?

— Нет, — смеется Порко. Коротко: просто хихиканье, но это больше, чем кому-либо удалось выжать из него за последние месяцы. — Я имею в виду, они чертовски хороши. А потом мы. Ты не любишь бегать, а я — уроки.

Улыбка Пик становится шире, но не из-за намека Порко, а словно она ожидала другого ответа:

— Отлично. Никого не забыл?

— Райнер не получит титана, — объявляет Порко, и он так уверен в этом, что немедленно добавляет: — Он умеет только болтать и писать то, что офицеры хотели бы видеть. Он прилично обращается с винтовкой и неплохо бегает, но во всем остальном — отстой.

На этот раз реакция Пик холоднее: она снова улыбается, но улыбка натянутая.

— Как самоуверенно.

— Это правда.

Перед тем, как заговорить снова, Пик начинает собирать волосы в лохматый хвост, и Порко, непонятно, почему, не может отвести взгляд.

— Скажу тебе так. Может быть, марлийцы ценят верность больше, чем способности, но это зависит от солдата.

Порко отрывает взгляд от ее затылка и бормочет:

— Какой толк от верности, если на поле боя ты отстой?

— Верный солдат сделает все, что ему прикажут, чего не скажешь о способном, — вмешивается Зик откуда-то сзади Порко: он чуть не ругается вслух, а Пик тихонько хихикает.

— Ты напугал Порко.

Зик смотрит на него долгую секунд перел тем, как открывает рот в маленьком «о”и красноречиво произносит «о» от изумления. Он поворачивается к Порко, удивленный, и произосит:

— Извини, что напугал, — но ему слишком весело, и Порко чувствует себя еще более раздраженным, чем обычно.

— Ты должен попытаться поладить с Райнером, — говорит она, и это один из тех редких моментов, когда она выглядит на свой возраст: старше Марселя, но младше Зика. — Нам здесь и так тяжело, и было бы лучше дружить друг с другом.

— Но вы ведь раньше ладили, не так ли? — снова вставляет Зик, и Порко закатывает глаза. — Что случилось? Вы сейчас почти не разговариваете друг с другом…

— Не твое дело, — выплевывает он, и встает и уходит, оставляя позади и хихикающую Пик, и очень растерянного Зика.

Это и правда не их дело. Марсель тоже его спрашивал: почему он больше не разговаривает с Райнером, что случилось, почему всегда пялится, когда Райнер задает вопросы на уроках, почему больше не садится рядом с ним на обеде. Так много вопросов, на которые Порко может не отвечать.

Это происходит на уроке истории, когда инструктор — не командир Магат, к счастью, он на этой неделе отсутствовал на дежурстве, — решает зачитать вслух сочинения потенциальных кандидатов.

Им предстояло написать целых четыре страницы на тему самопожертвования — тему, о которой Порко никогда даже не задумывался, или, по крайней мере, не давал этим мыслям имени. Он спросил Марселя, и маму с папой тоже перед тем, как написать хоть слово, и сидел почти всю ночь перед датой сдачи, успев выжать из себя три с половиной страницы текста, так что он надеется, что новому инструктору этого будет достаточно.

Никого не удивляет, что сочинение Марселя зарабатывает высшую оценку. Инструктор даже использует новые слова, которых Порко никогда не слышал, например «проницательный», и черт его знает, что это значит. Порко знает много ругательств; значит ли это, что он тоже сможет стать учителем?

Также никого не удивляет, что сочинение Райнера хвалят даже больше, чем Марселя, пусть и оценивают ниже. Целых шесть страниц того, что говорила ему мама все эти годы, выбрасывая лучшие стороны Райнера и оставляя лишь плохое, такие как постоянные проповеди о грехах их народа, островных дьяволах, и то, как его оценки медленно, но неуклонно растут. Скоро он перестанет быть худшим в группе, и Порко не может допустить даже мысль о том, что теперь он заменит Райнера, станет вместо него самым последним, навсегда. Этого просто не может произойти, не с ним, не из-за прямоугольного мальчишки с его смешной кожей и волосами, и широкими глазами.

И это именно та причина, по которой Порко больше не может говорить с Райнером: он того не стоит. Порко просто расстраивается из-за того, что Райнер становится лучше, оставляя его позади — так же, как уже сделали все остальные.

В тот момент, когда Райнер улыбается на похвалу инструктора, краснея ушами и щеками, Порко клянется себе, что никогда и ни в чем не будет вторым после Райнера.

Смятые листья всех оттенков красного и оранжевого лежат на краях центральной улицы, ведущей к воротам: Порко уже видел эту дорогу в любую погоду. Прошло уже много месяцев, и уже совсем скоро у него день рождения. В этом году ему исполняется девять.

Они встают даже раньше, чем обычно: теперь, когда они становятся старше, тренировки жестче, слова похвалы реже и скуднее, а оценки у всех постепенно снижаются. Марсель каждый раз говорит, что они это делают для мотивации, проверить их силу духа, или что-то в этом роде: кажется, что он всегда знает об отборе больше остальных.

Они, как обычно, идут к воротам молча. Вставать по утрам становится для Порко рутиной: его суставы все чаще хрустят, когда утром он встает с кровати, и он, кажется, не может держать глаза открытыми. С другой стороны, кажется, что Марсель переносит это лучше, но это, скорее всего, из-за того, что он старше: мама и папа говорят, что это из-за того, что они растут, и это нормально — чувствовать себя уставшим.

— Дерьмо, — бормочет Порко и ухмыляется, услышав сонное фырканье Марселя.

— Что?

— Что — «что»?

— Что — «дерьмо»?

— Утро, — зевает Порко. — Оно просто дерьмо.

— Ага. Мы звучим такими старыми и усталыми, — смеется Марсель, потирая уголок глаза.

— Да, усталые. Но не старые. У меня нет бороды.

— Сомневаюсь, что ты вообще сможешь ее отрастить. Ты же блондин.

— Я не блондин, — возражает Порко и закатывает глаза, потому что сейчас Марсель смеется, а никто в здравом уме не способен смеяться, когда солнце еще не взошло. — Я слегка рыжий.

— Слегка рыжий. Отлично.

— Отвали. Еще слишком рано для этого.

— Если Райнер блондин, то это не значит, что ты не можешь быть им…

— О, черт, — стонет Порко. — Почему все, что я говорю или делаю, имеет отношение к нему?

— Грязный рот, — вот и весь ответ Марселя между приглушенными смешками. Порко снова закатывает глаза. Бесполезно.

Поддразнивание Марселя портит настроение Порко большую часть утра. Он решает бороться с этим, глядя на Пик.

В последнее время он делает это все чаще. То, как ее волосы спадают на плечи, ее полуприкрытые глаза, ее бледная кожа: она отличается от других девочек, которых знает Порко. Он знает это. Энни тоже отличается, но Пик больше с ним говорит.И она на самом деле его слушает.

Хотя сам Порко слишком рано разрушает чары: он быстро находит закономерность того, что он смотрит на Пик, когда его начинают тяготить мысли о Райнере, или после хорошей дозы поддразниваний Марселя. Пик отвлекает, и это его расстраивает, потому что он не хочет, чтобы она была одной из них. Он бы хотел, чтобы все было по-другому. Для Марселя нет проблем в том, чтобы поговорить с Энни, тогда Почему у Порко не получается так же?

— О чем думаешь? — спрашивает Бертольд, вырывая Порко из размышлений.

— О. Ни о чем, — бормочем он, смотря вниз, на винтовку. Он все еще не зарядил пули. — Спасибо.

— За что?

— Я начал засыпать, — практично отвечает Порко и слегка улыбается, когда Бертольд смеется.

— Понимаю. Я бы все отдал, чтобы проспать всю ночь и до позднего утра, — отвечает он, потом быстро моргает и трясет головой: Порко смотрит на него и ухмылка на лице на секунду становится шире. — Все о чем я говорю — о сне. Это напрягает.

— Пока ты не начинаешь дремать на поле боя, это не проблема.

— О, нет, конечно этого не будет, — смеется в ответ Бертольд, и в его голосе чувствуется намек на сомнение. — Если я вообще туда доберусь.

— Конечно, доберешься. Ты хорош во всем.

— Не во всем. Но спасибо.

— Завязывай с ложной скромностью. Ты хорош; просто признай это.