Глава 2. и глубоко под катящимися волнами в лабиринтах коралловых пещер (2/2)

— Дай ему передышку, Энни, — смеется Марсель, но Порко ему не одурачить: пусть он и ведет себя так, будто ему смешно, но слова Энни зацепили его — да и всех зацепили, это понятно.

Райнер сглатывает, очевидно нервничая. Он немного колеблется, почти отвечая, потом останавливается, словно не может сказать правду — и тут их прерывает девушка, которую Порко раньше никогда не видел; она со вздохом плюхается на скамейку рядом с Райнером.

— Можно сесть здесь? Вы единственные, кто разговаривает, и я хочу поболтать, — говорит она с легкой улыбкой на лице. Она намного выше остальных, почти как Бертольд, и волосы у нее тоже темные. Они выглядят похоже, и говорят спокойными, расслабленными голосами. — Кстати, я Пик.

— Пик чего?<span class="footnote" id="fn_32304323_0"></span>, — отвечает Порко, подперев подбородок обеими руками. Он не может удержаться от того, чтобы не заметить, как Райнер сжимается — рядом с ней и от того, как Энни заканчивает их разговор, приподняв бровь.

— Нет, «Чего» — это не моя фамилия. Но мне нужно познакомиться с вами, если мы будем в одной группе.

Она знает много слов. Она сразу же начинает нравиться Порко.

— В группе? — спрашивает Марсель, смотря на Пик широко распахнутыми глазами, словно не может поверить тому, что она сейчас сказала. — Так мы прошли?

Пик пожимает плечами:

— Я еще не знаю. Но это хорошо, что ты зашел так далеко.

Позже Марсель объясняет Порко, что их первый тест — от момента, когда они получили форму и до первой недели занятий в классах — почти пройден. За ними наблюдают все время, даже на обеде, и Порко задается вопросом, не могут ли его оставить вне группы из-за того, что он не сидел с Марселем и остальными.

— Значит, они собрали нас, потому что мы знаем друг друга? — спрашивает он, когда они поворачивают за угол по пути к дому

— Может быть. Я не знаю, почему они держат Райнера, так что это может быть причиной.

Порко не нравится новая манера Марселя говорить. Он использует все больше и больше сложных слов с каждым днем, и все они звучат неправильно в его голосе, неправильно отражаются на его лице.

— Что с ним не так?

— Ну… Он не очень хорош. Наверное, в чем угодно.

— Он учится, — выплевывает Порко, пока открывает дверь, и ему не нравится, к чему Марсель клонит: кажется, что он говорит о ком-то еще, что Райнер — лишь предлог, а речь на самом деле о Порко, что он недостаточно хорош, что он всегда среди последних, кто идет обедать, и что он не может долго слушать речь командира, не отвлекаясь. — Мы все научимся всему, просто сейчас мы не готовы.

— Да, но некоторые талантливее остальных, — возражает Марсель, закрывая за собой дверь. Их маленький спор прерывают мама и папа, которые начинают задавать бесчисленное множество вопросов о том, как прошел их день, об оценках, о том, что они делали в классе, и отвечает лишь Марсель: Порко тихо моет руки и идет ужинать, оставляя ванную свободной для их любимого Марселя, если она так ему нужна.

На следующее утро они идут к воротам в тишине.

Порко замечает их краем глаза: двое детей, бегающих и пинающих старый, изношенный мяч, кидающих его друг другу и смеющихся. Никто не окликает их за то, что они шумят так рано утром: они далеко от ворот, так что охрана не станет их ругать, да и взрослые не возражают: они уже встали и готовят завтрак своим детям, или помогают пожилым, или готовятся к работе.

Раньше они тоже играли на улице рано утром — до того, как Марсель вступил в программу. Потом Порко остался один и играл сам по себе, а все остальные дети интересовались обществом Марселя больше всего на свете. Даже старым друзьям недостаточно было только Порко: он не заслуживал того, чтобы встать пораньше и безмятежно играть в мяч посреди дороги. Наверное, сейчас он слишком взрослый для этого… Хотя кажется, что он одного возраста с этими детьми. Порко кажется, что это имеет смысл.

Теперь им это уже не удастся. Они не могут пойти играть с другими, с теми, кто никогда не вступал в программу или сдался после первых дней бега по двору: Порко и Марсель, Энни, Райнер, Бертольд — все они другие, и всегда такими будут.

Порко на ходу бросил взгляд на руку Марселя. Можно схватиться за нее, как он делал, когда боялся, но он — почти кандидат в воины. Ему нельзя бояться, больше никогда, так что он не собирается брать кого-то за руку, особенно Марселя.

Печаль быстро превращается в боль в животе, когда Порко показывает свой пропуск охранникам, так же, как Марсель, и они проходят через ворота. Она не проходит во время утренних занятий в классе, и Порко даже не может переварить обед.

В эту ночь Порко плачет до тех пор, пока не засыпает, и делает это тихо, чтобы Марсель не заметил.

Он даже не знает, почему ему так грустно.

Пик всегда выглядит так, словно хочет спать.

— Итак, мы будем заниматься вместе: и в классах, и на ежедневной пробежке, и все такое. Просто слушайте меня и командира Магата, и все будет хорошо, — объясняет она, и кивают все, кроме Порко, который стоит, скрестив руки на животе, и с гримасой на лице. Он ничего не может с этим поделать, его все еще тошнит и ему все еще грустно, и он надеется, что никто не спросит, что с ним.

— Значит, ты — лидер группы? — спрашивает Энни, спокойная и собранная. Пик улыбается ей, но не получает ответной улыбки; впрочем, кажется, ее это не смущает.

— Нет, это не мое. Вы встретитесь с лидером сегодня после обеда; он будет наблюдать за нами, так что выложитесь по полной.

Райнер тяжело сглатывает, настолько громко, что Порко это слышит. Он переминается с одной ноги на другую и, столкнувшись с локтем Порко, бормочет:

— Меня сейчас выгонят.

— Нет, не выгонят, — отвечает Порко, надеясь, что его слова смогут ободрить Райнера. Тот стонет, держась за живот, совсем как Порко, и добавляет:

— Тоже боишься, так ведь? Нас снова будут оценивать, каждый день и до тех пор, пока мы не получим наших титанов. Нас будут оценивать месяцами, а, может, и годами.

Тишина. Потом Райнер добавляет еще тише:

— Я не готов.

Порко хочет — он просто невероятно хочет, — чтобы он мог сказать то же самое вслух, но он никогда не сделает этого. И, его все еще тошнит

Зик Йегер выше, чем кто-либо из них, даже Пик; к тому же он намного старше них. Он не сказал насчет своего возраста, но Порко думает, что ему где-то между пятнадцатью и семнадцатью. Когда он говорит, его голос сильно ломается; это смешно и в то же время немного грустно, потому что если он в свое возрасте все еще потенциальный кандидат, то это значит, что его так никто и не выбрал; Порко надеется, что, как бы то ни было, ему не придется так долго ждать своего титана.

Кроме того, Зик — тот, кого Марсель назвал бы мудаком. Он говорит то, что ему приходит в голову, не беспокоясь от том, что думают другие. Порко не считает его мудаком, потому что ему нравится такая честность.

— Пик, ты стала выше? — спрашивает он однажды, пока идет между их столами: все они, опустив голову, разбирают винтовки, чтобы потом собрать их как можно быстрее.

— Не уверена, Зик. Может быть, так кажется, потому что я окружена детьми? — отвечает она сразу же, не отрывая взгляда от винтовки Энни, пока та уверенно выполняет все нужные движения. Зик стоит перед столом Порко, смеясь, и его голос хрипит, как почти всегда.

— Да, в этом году — самые талантливые, — добавляет он, и Порко дуется, замечая, что Зик ухмыляется, заканчивая фразу. Разве они не лучшие? Хорошо, может быть, кроме Райнера… Он уронил ствол дважды за пять минут. И он отстой во всем, кроме уроков истории.

Порко бросает на него взгляд, давая себе пару секунд перед тем, как начать снова: Райнер берет ствол из рук Зика, после того, как тот наклонился, чтобы подобрать. Глаза у него влажные и опухшие, как и все утро. Кажется, он все время плачет с тех пор, как их передали под командование Зика.

— Эй, нас стало намного меньше.

Порко отрывает взгляд от миски на слова Бертольда: он прав, на обед осталось всего пять или шесть групп детей. Вчера было значительно больше.

— Выбывают один за другим, — подтверждает Марсель; его рот полон хлеба. Он продолжает жевать, оглядывая комнату, словно ищет кого-то. Райнер, который сегодня сидит рядом с Порко, ерзает на своем месте и играет с ломтиком яблока. Он сегодня даже не притронулся к еде.

— Такой быстрый отбор… Интересно, для нас что-то изменится? — недоумевает Бертольд и поворачивается к Энни, которая сидит напротив него. — Энни, я хотел попросить… Может показать мне прием, который ты использовала сегодня? Я бы хотел научиться.

Раньше этим утром у них были короткие спарринги, в которых Энни смогла нокаутировать всех — даже Зика. Командир Магат закрыл рот только когда Энни прокашлялась, глядя на него в ответ, в ожидании оценки.

— Я никого этому не учу, — отвечает она, но поправляется, заметив хмурый взгляд Бертольда, добавляя короткое «прости» для большей вежливости.

Потом Порко опять начинает нравиться Марсель. Он говорит с ним, когда они в академии: сначала он думает, что это оттого, что они в одной группе, вынужденно, но теперь у них дома нет никаких споров. Марсель такой же добрый, как тогда, когда они были маленькими, он помогает Порко как может, всегда сохраняет для него второй кусок хлеба на обед и дает полезные советы о том, как зарядить винтовку быстрее или как лучше держать осанку во время ежедневной пробежки во дворе.

Он не знает, что произошло, но подозревает, что попадание Порко в группу как-то связано с этим: это доказательство, что Порко тоже талантлив, что он может достигнуть уровня Марселя или даже превзойти его, что они оба могут получить титанов и что у мамы и папы будет самая хорошая жизнь, какую они только смогут себе позволить. Должно быть, он наконец произвел впечатление на старшего брата.

Не то чтобы он был зол на него, но…

— Ты знал? У нас в группе ранговый порядок. Командир Магат обновляет его каждое утро, — говорит Марсель как-то вечером, когда они идут домой. Порко поджимает губы: Марсель никогда не говорит об этом, когда они не на занятиях, это негласное правило — думать об академии только тогда, когда они там.

— Да? И кто первый? — спрашивает Порко, скорее из вежливости, чем из интереса. Если он не на первом месте, то и знать не хочет.

— Попеременно Зик и я, — признается Марсель с намеком на самодовольство в голосе, и Порко остается лишь закатить глаза. — Я могу соперничать с подростком.

— Ну, Зик — отстой. Ему столько лет, и он все еще здесь, — отвечает Порко, и Марсель смеется над его словами и легонько подталкивает.

— Не говори так! Он — лидер группы, ты должен уважать его.

— Дай угадаю, — перебивает Порко, меняя тему. — Я ведь последний? Вместе с Райнером? Мы оба отстой. Я имею в виду, я не отстой, но я не так хорош во всем этом, как ты.

Марсель больше не смеется, он даже не улыбается. Может быть, Порко прав? Он не уверен, что хочет знать, но…

— Я просто могу делать вещи, которые хорошо получаются, — добавляет он, рискуя взглянуть на брата: Марсель все еще не улыбается.

— Этого более чем достаточно, Порко, — бормочет он, — и… Я не знаю, кто последний. Но, пожалуйста, больше не говори такого.

— Про меня?

— Про Райнера, — отвечает Марсель, и теперь Порко полностью сбит с толку. — Он не отстой, как и ты. Никто не отстой, если мы все здесь и они дали нам в руки винтовки. На следующей неделе мы начнем учиться стрелять, у нас будут сдвоенные уроки и новый инструктор… Мы почти у цели.

Порко молчит: Марсель редко говорит так — словно подросток, которым он становится, словно взрослый, которым однажды станет. Он серьезный, и одновременно думает о таких разных вещах — то, чего Порко пока не может… И он добрый, даже с Райнером, который в их группе слабейший, что бы ни говорил Марсель, но, видимо, это не то, что можно сказать Марселю в лицо.

Он так защищает Райнера, что Порко понимает, что немного завидует. Райнер его друг, он всегда разговаривает с Порко обо всем, когда он грустит, или радуется, или напуган. Чего хочет Марсель? Они даже не говорят толком. Не как с Порко, совсем не так.

— Хорошо, — соглашается он, обнаружив, что хмурится — как и Марсель.