Сам (2/2)

— Быть сильнее для того, чтобы сдаться? — Намджун тоже улыбается, иронично выгибая бровь. — В чем тогда сила?

— Чтобы бороться, а не сдаться.

— Бороться против чувств к тебе — для меня это значит сдаться, — у Намджуна в глазах чернильные воронки, в которых боль смешивается с обожанием. — В любой Вселенной.

— Даже если в итоге я стану, — омега громко сглатывает, взглядом указывает на собственные предплечья, покрытые синяками. — Таким?

— Даже если в итоге от нас ничего не останется, — склонив голову, Намджун прислоняется лбом к мокрому лбу Чимина. — От нас уже ничего не осталось. И все же мы здесь. Потому что я прихожу к тебе, а ты меня принимаешь. С этим ничего не поделать.

— У меня все горит, — Чимин всхлипывает и крепко зажмуривается. На ресницах набухают слезы, срываются, щеки намокают. — Тело горит, руки, зубы, голова, там… Там, под одеждой, все в огне, все в ожогах… Я так жалею, Намджун. Мне так жаль… — резко втягивает воздух носом, шумно сглатывает. — Я себя выжег. Уже — все. Я уже не человек, просто кусок плоти, медленно разрушающийся. Мне нужно… я больше без этого не могу. Не могу я… просто…

Намджун садится прямо на пол, стягивает к себе Чимина, прижимает к груди, баюкает, целуя то щеки, то макушку.

— Не представляешь, как мне жаль, — бормочет, всхлипывая. — Сам себя сломал.

Намджун молчит.

Ему нечего сказать. Ему просто больно, потому что этот прозрачный мальчик в его руках прав. Каждый из них

сам себя сломал.

***

Юнги останавливает машину у моста, выходит, приближается к ограждению и облокачивается о него локтями. Потом долго стоит, смотря вниз, на спокойную, темную воду. Пахнет тиной и влажностью. От этого запаха тошнит, хочется почувствовать другой, теплый, родной запах…

Боже, Мин Юнги. Это тебе не принадлежит.

Тэхён ему не принадлежит.

Любой другой запах, только не тот, не тот самый. Отвратительное чувство. Юнги хотел бы его из себя вырезать, и сделал бы сам, собственным ножом и без анестезии, но это невозможно. Это больше, чем невозможно, потому что Юнги с садистским чувством тыкает себя носом в этого омегу, зная, что никогда его не получит. Глупый мальчик.

Глупый, глупый мальчик.

Вздохнув, Юнги роняет лицо на ладони и с силой трет пальцами глаза, которые он плохого сна в последнее болят. В этот момент позади раздается шорох шин, хлопок автомобильной двери, тихие, на грани слышимости шаги. Наверное, Юнги не услышал бы эту поступь, если бы до этого не слышал звуки остановившейся машины.

— Медитируешь? — иронично спрашивает Чонгук, останавливаясь рядом с альфой и тоже опираясь руками о перила.

— Что ты здесь делаешь? — мрачно откликается Мин.

— Тебя родители не учили, что вопросом на вопрос некультурно отвечать, м? — чуть подавшись вперед, Чонгук пытается заглянуть в лицо Юнги, но у него не получается.

— А я вообще некультурный, — фыркает альфа. — Но не настолько, как ты, шкет.

— Ха-ха, — издевательски протягивает Чонгук якобы обиженно, но затем снова широко улыбается, сверкая темными глазами и ероша челку. — Да я мимо проезжал, смотрю, номера знакомые. Притормозил, и точно — ты!

— Я, — вздыхает Юнги, соглашаясь.

— Так что, — продолжает Чон, прекрасно замечая, что своим присутствием раздражает старшего. Вечно мрачный Юнги этой ночью на безлюдной дороге кажется особенно разбитым. — Что мне будет, если я рассмешу принцессу-несмеяну?

— В нос получишь, шкет, — беззлобно ворчит Юнги, отворачиваясь. — Не беси, свали по хорошему.

— Ну ты как дед старый, ей богу! — смеется Чонгук, поворачиваясь к перилам спиной и опираясь поясницей. — Сколько тебе лет? Семьдесят восемь?..

— Сто пять, — против воли Юнги тоже улыбается.

— Еба-а, теперь понятно, что за песок хрустел у меня под шинами! — притворно возмущается омега и слегка толкает альфу в бок. — Теперь ты должен мне техосмотр.

— Переигрываешь.

— Думаешь? — задумчиво покусывает губы. — А мне вот кажется, я все же слишком хорош. Вот прям… ну, признай, тебе не к чему придраться!

— О, у меня целый список! — Юнги тоже поворачивается так, чтобы стоять к омеге лицом, и загибает пальцы. — Первое: ты материшься, как портовая шлюха…

— Стоп, стоп, — Чонгук назидательно поднимает вверх указательный палец. — Ошибочка. Это портовые шлюхи матерятся, как Чон Чонгук!

— Ладно, допустим… Второе: у тебя скверный характер, — уголки губ Юнги растягиваются, хотя он очень старается удержать их в нейтральном положении. — И не спорь! Ты невыносим, шкет, точно тебе говорю.

— Пф, — Чонгук отворачивается, сложив руки на груди. — Да я незаменимый сотрудник!

— Третье: ты самовлюбленная залупа, Чон Чонгук, — фыркает Юнги. — А еще ты дылда, но это не входит в список.

— Просто у тебя, хён, рост, как у…

— Молчи! — Юнги уже открыто смеется. — Молчи, бога ради, доиграешься!

Чонгук широко улыбается, показывая зубы, и Юнги в какой-то момент думает о том, что и сам не помнит, когда в последний раз болтал с кем-то так легко. Омега откидывает голову, смотрит в небо и, кажется, про себя считает звезды. Мина это забавляет.

— Эй, — он криво ухмыляется и проверяет время. — Эй, звездочет, закругляйся, мне через два часа нужно быть в офисе.

— И ты стоял все это время здесь вместо того, чтобы пойти и поспать хоть немного? — округляет глаза омега. Юнги неопределенно дергает плечом. — Хён, хён, а ты знал, что с возрастом у людей появляются проблемы со сном?..

Той ночью Чон Чонгук все-таки отхватывает от Мина Юнги несколько дедовских подзатыльников.

У Чонгука рабочий день начнется позже, но он все равно доезжает до офиса наперегонки с Юнги, а потом приносит несколько чашек плохого кофе из автомата, а еще свежие булочки из столовой. Юнги решает думать, что это младший так извиняется за то, что накричал.

Младший же решает думать, это даже хорошо, что его детский флирт не поняли. Если бы поняли, было бы стыдно. И, может быть, самую капельку больно, потому что кому как не Чонгуку замечать, как босс Юнги в сложные или нервные моменты достает из кармана пахнущий Ким Мать Его Тэхёном платочек.