Мои мольбы, твои приказы (2/2)
Нельзя сказать, что он готов отказать. Просто не может. Этого у него нет в природе, нет в программном коде, где подкоркой записано, выбито, выжжено непреложное правило. Мин Юнги не может отказать Ким Тэхёну. Перед этим омегой он слаб, и с этим ничего не поделать.
«Какого рода помощь?»</p>«Некий Нам Фуонг угрожает его семье…»
«Хосок помог мне, я не могу оставить его в таком положении»
«Я не стал бы просить тебя, если бы мог сам»
Строго говоря, Тэхёну достаточно приказать. Он не должен оправдываться, но все же его чувство вины перед Юнги сильно.
«Я сделаю», - коротко, по прежнему дрожащими пальцами.</p>Конечно, сделает.
Если Ким Тэхён прикажет выкосить половину города, Мин Юнги сделает.
А тут — пустяковая просьба.
Если Ким Тэхён прикажет застрелиться, Мин Юнги сделает.
Все, что угодно — это, буквально, все, что угодно.
***
Конечно, он находит Нам Фуонга. Конечно, они разговаривают. Точнее, разговаривает Юнги, а Фуонг слушает, привязанный к стулу, и может только кивать да мычать в тряпочку.
Конечно, вымывая из-под ногтей кровь в тесной рабочей душевой с зеленоватым освещением, Юнги не может не думать о том, насколько ему вредят собственные слабости.
От Тэхёна у него жар и лихорадка, бред и сумасшествие, и он, конечно, не имеет никаких прав на эти чувства. Не имел бы даже в том случае, если бы они были взаимны, но… Но это безответно. А значит — без шансов. И каждый раз, когда Юнги хоть немного привыкает к этой мысли, голос Тэхёна или даже просто мысли о нем швыряют Мина обратно в пучину.
Хочется напиться. Хочется одолжить у Чимина немного порошка, который у него всегда лучший и почти без примесей, хочется лишить себя сознания хотя бы на один короткий вечер. Хочется, но Юнги знает, что откат потом будет в сто раз хуже. Жахнет так, что не выкарабкаться.
Поэтому он, конечно, давит в себе все порывы, сминает сердце под прессом и молит зверя в себе не скулить так жалобно. Потому что это невыносимо. До дрожи, до нервного тремора — невыносимо.
Истинность — болезнь?..
Если так, то должно быть лекарство. Или противоядие.
Но Юнги его не находит, не может найти. Как бы сильно он не желал, Ким Тэхён — его приговор. Смертный.
«Нам Фуонг пообещал не беспокоить семью твоего Хосока»— печатает, потом, перечитав, стирает это едкое «твоего». </p>Тэхён со своей просьбой не делает ничего плохого, Юнги мог ему отказать, если не хотел помогать. Его ревность — его проблема. Тэхён его чувства не принял, они друг другу ничего не должны. И все же Мин до дрожи, до белых пятен под закрытыми веками представляет, как этот омега столько дней провел в квартире чужого альфы, как они оставались там наедине… Юнги себя мучает этими мыслями так, что хочется содрать кожу, выломать ребра и выскоблить из грудной клетки заходящееся в бешенном ритме сердце.
«Спасибо:)»
Тэхён отвечает не сразу, но от этого смайлика в конце на душе у Юнги тепло. Ему всего достаточно, если принц ТэТэ будет так улыбаться и в реальности, а не просто отправлять пустой смайлик.
Конечно, Юнги сам себе врет.
Ни черта ему этого не достаточно.
Ни-чер-та.
***
Чимин, который сейчас находится на другом конце города, тоже думает о слабостях. Думает, думает, принимая решение. Вспоминает кровь на лице Намджуна, удары, крики Ким Бона. Вспоминает тот страх, который сам испытал. Он знал о том, что происходит в их семье, но впервые при этом присутствовал. Это выглядело ужасно, а ощущалось еще хуже. Ощущалось горечью под языком и липкой тошнотой, холодом на коже и под кожей.
Чимин не хотел верить в то, что подобное действительно может происходить, но страшная картина возникала под веками каждый раз, когда он закрывал глаза.
Он сидит на полу в номере, перед ним на низком столике несколько неровных дорожек. Организм требует дозу, но морально Чимина от белого порошка воротит. Воротит от состояния беспомощности и вседозволенности, воротит от мыслей о кайфе, когда, он точно знает, его альфе плохо. Чувствует душой, сердцем, кожей, умоляет отдать его боль, умоляет о справедливости, а потом вспоминает, что не имеет права даже на это. Не имеет права ни на просьбы, ни на мольбы.
В какой-то момент… Вернее, в тот самый момент, когда впервые увидел, как отец избивает собственного сына, для Пак Чимина осталось только действие.
***
Чимин подходит к спящему Тэхёну на полупальцах. В спальне приглушен свет, только голубой ночник на полу едва рассеивает темноту. Тэхён спит красиво, как ангел. Чимин нависает над ним темной тенью, нависает черным демоном, болезненно-бледный и вымотанный, высушенный напряжением последних месяцев.
Он приближается, проверяет, насколько глубок сон брата, а потом тянется к телефону, лежащему на тумбочке у изголовья кровати. Его рука в каких-то сантиметрах от смартфона. В темноте тонкие пальцы отбрасывают длинные тени, становятся похожими на щупальца. Чимину становится страшно от ощущения, что огромное морское чудовище стоит прямо на его спиной… Словно ребенок, который боится ночью вставать с постели, он боится находиться в темноте без спасительного одеяла, а потом к нему резко приходит осознание — ему нечего бояться. Единственное чудовище в этой спальне — это он сам.
Предатель.
Урод.
В этот момент Ким Тэхён открывает глаза.
Чимин отдергивает руку, успевает отскочить.
— Что ты делаешь? — вопрос старшего звучит сухо.
— Ничего, воды встал попить, — бормочет Чимин, делая голос сонным. — Спи, еще ночь.
— У-гм, — Тэхён причмокивает и переворачивается на другой бок.
Чимин, выдохнув и стерев со лба испарину, тихонько выходит из комнаты, прикрыв за собой дверь. Оказавшись в коридоре, переводит дыхание и прислоняется спиной к холодной стене. Ударяется об нее пару раз затылком, приводя себя в чувства. Боже. Боже…
Тэхён же проваливается в сон, а потом, спустя несколько минут, снова открывает глаза. Привстает на кровати, сонно потирая веки. Чимин ему приснился?.. Иначе зачем бы ему быть в этой квартире, если он живет в отеле, более того, даже если бы… Зачем он заходил попить в комнату старшего брата?
Может, Тэхёну и правда приснилось. Все может быть. Вот только в воздухе отчетливо стоит запах лайма. Так пахнет Чимин.
Он здесь был.
А зачем?..