Пей до дна (1/2)

— Я бы свихнулся. Перестал бы существовать, — Чимин смотрит на человека, сидящего напротив. Смотрит на Хонга, но видит другого. — Разрушился до атомов и молекул, до мельчайших частиц. Я опустел бы до самого дна, понимаешь?

— Понимаю, — и Хонг правда понимает. Позволяет другу выговориться, прекрасно зная, что в ресторане, куда они пришли этим вечером, на расстоянии меньше чем десять метров также ужинает Ким Намджун.

И Чимин его видит. Потому не может молчать.

— Я бы упал, — продолжает, упрямо сжимая палочки. — Летел бы так долго, что Земля разрушилась бы, Вселенная бы разрушилась, пока я летел бы, потому что меня некому поймать. Понимаешь?

— Понимаю, — Хонг смотрит теплыми глазами на Чимина, который его не видит. — Понимаю…

— Я падаю, веришь? Уже падаю, — у Чимина ресницы мокрые. — Я заблудился. Потерялся. Почему я должен оставаться потерянным? Почему я должен быть вдали от своего дома?.. — Намджун чувствует чужой взгляд, замирает, медленно поворачивает голову. Чимин сидит так, что с первого взгляда на зал его не заметить, но Намджун смотрит пристальнее, щурится на тень. И замечает. — Это невыносимо. Немыслимо, я распадаюсь на куски, он их склеивает, я снова распадаюсь, я предаю его, отталкиваю и обижаю, а он все равно вот так смотрит… Я сойду с ума, понимаешь?

— Понимаю.

— Каждый раз я думаю, что достиг предела, но он оказывается глубже, — омега прикрывает глаза и опускает голову. Темная челка падает на глаза, отрезая его от всего мира вокруг. — Как бы я не был груб, насколько бы острыми ни были мои осколки, он их собирает и склеивает, ранит пальцы, теряет кровь, но склеивает… Понимаешь?

Хонг молчит, протягивает руку, накрывая ею дрожащие и холодные пальчики Чимина. Тот не реагирует, только опускает голову еще ниже, мечтая уйти или спрятаться под столом. А Намджун уже на него не смотрит. Он ужинает с двумя омегами, он предельно вежлив и не позволит им заметить, что отвлекся на кого-то другого.

— Подобные встречи неизбежны, — мягко произносит Хонг таким тоном, словно уговаривает ребенка не расстраиваться из-за порванной игрушки. — Вы из одного общества, ты должен привыкнуть к тому, что будешь видеть его часто, Чим-Чим.

— Мы с разных полюсов одного общества, — поправляет Чимин, морщась. — Мы как магнит с противоположными зарядами. Кто-то нас перепутал, и нам теперь нужно как-то с этим жить, так что ты прав, — фыркает, отводит от глаз челку и улыбается. Эта улыбка выглядит грустной, но настоящей. — Ким Намджун платит свою дань семье, я плачу свою, и это не просто плата. Это имидж, репутация, все такое прочее… Не такая уж великая цена за то, чтобы оставаться на вершине, понимаешь?

— Не понимаю, — Хонг поджимает губы. — Его мучаешь, себя мучаешь… Плевал он на имидж, если ты позовешь.

— Не позову, — улыбка становится оскалом. — Его семья строила образ, он его поддерживает. А я не разрушу.

— Прекрати считать себя кем-то… чем-то… — не может подобрать слово, запинается. Замолкает. Чимин знает — альфа хотел сказать «прекрати считать себя чем-то большим».

— Я не считаю, — с едкой уверенностью. — Я такой и есть.

— Ты сводишь людей с ума, чтобы получить желаемое… — Хонг подается вперед, почти перегибается через стол, приближая лицо к лицу омеги. — В тебе столько яда, Чимин.

— Я настолько ядовит, что ты все равно приходишь ко мне? — выдыхает Чимин, щурясь. Скашивает взгляд за спину Хонга — Намджун снова смотрит. Поджимает губы, Чимин на расстоянии ощущает его гнев. — Ты знал, где у меня болит. Из-за кого. И все равно пришел.

— Верно, — Хонг улыбается, сжимает руку Чимина крепче. — Потому что я знаю, какой ты. Понимаю тебя, Чим-Чим. Ты на меня не действуешь.

И Хонг действительно понимает. Он незаметно достает из внутреннего кармана пиджака небольшой пакетик и подкладывает его под сумочку Чимина. В пакетике белый порошок, Чимин сам попросил Хонга об этом прежде, чем пригласить на ужин.

— Принимай осторожно, — улыбается альфа. — Это потяжелее твоей обычной диеты.

— Пойду, воздухом подышу, — омега резко отодвигает стул, поднимается с места.

Он спешно выходит, и Хонг не идет следом, вздохнув и решив не мешать. Пусть подышит, пусть подумает.

В конце концов он все равно вернется назад.

***

Чимин выползает из здания на улицу, выскребает себя из коридоров через безумно узкие дверные проемы, которые давят и душат даже больше, чем чокер на шее. Он устал от законов такого общества, от рамок и канонов, от истинной важности репутации и от того, насколько сильно может навредить любой, даже мельчайший скандал. Устал от правил и запретов, от темных игр семьи и интриг принца ТэТэ, возомнившего себя всеобщим спасителем, устал от осуждающих взглядов и пересудов в сети, где имя Пак Чимина полощут на все лады, впрочем, как и всегда. Ему не привыкать. Хорошо хоть, что напрямую он в эту историю не сунулся, иначе вообще всех псов спустили бы. Пак Чимин — непризнанный сын, и только это сейчас дает ему моральное право шастать по клубам и ресторанам, пока остальные члены семьи Ким переживают свои худшие времена.

Общество, СМИ, деньги и влияние… Все это дается взаймы. Все это очень легко отобрать. Низвергнуть с небес на землю, втоптать в грязь, вывернуть перед массами незнакомых людей все грязное белье, и они будут осуждать, закидают камнями, перекроют кислород — такого Чимин Намджуну никогда не желал.

Беда Чимина в том, что он может стать причиной для грандиозного скандала. Связь наследника SonSoung Group c внебрачным сыном главы семьи Ким, который мало того, что в принципе человек с противоречивой репутацией, так еще и на данный момент взят под арест… Нет, такую связь публика никогда не одобрит. Намджун будет втянут в плохую историю, Чимину от этой мысли физически плохо. Он не позволит. Имя этого человека даже рядом с его именем стоять не будет и… Да, так правильно.

Так хочет Чимин.

Еще Чимин хочет закурить, хлопает себя по карманам пиджака и понимает, что оставил сигареты в помещении. Возвращаться не хочется.

На улице ветрено, омега подставляет лицо и прикрывает глаза. Потом резко приседает, обхватив голову руками и оттянув волосы, так, словно физический дискомфорт поможет стабилизировать мысли. Очевидно, это не поможет.

Очевидно, Пак Чимин запутался.

Он думает о том, что было бы, если бы они с Намджуном были бы обычными людьми среднего достатка, или, возможно, даже бедняками. Как они встретились бы в мире без правил и условностей, полюбили друг друга и смогли дать волю чувствам. Как могли бы быть счастливы вместе, преодолевая трудности, встречая друг друга с работы, готовя вместе еду, ложась ночами в одну постель… Или что было бы, если бы они не встретились вовсе. Полюбили бы людей, с которыми у каждого из них может быть будущее, например, Намджун мог бы полюбить одного из тех омег, с которыми пришел поужинать, или же любого другого подходящего ему человека. Подходящего больше, чем Пак Чимин, скандальный сынок скандального бизнесмена. От таких мыслей почему-то становится спокойнее. Чимин представляет себе лучшие варианты, это приносит ему облегчение — у Намджуна еще есть шанс на счастье. И Чимин принял бы его счастье в любом виде, даже если бы сам не являлся причиной.

Прежде чем вернуться в зал, Чимин собирается с духом. Собирает себя по кусочкам сам, потому что знает, как тяжело будет опять держать лицо. А будет тяжело, каждый раз тяжело. Хонг прав. Такое случается, будет случаться постоянно, и если Чимин не сможет привыкнуть…

Не может быть никакого если.

Чимин не привыкнет.

Чимин обречен на любовь к человеку, жизнь которого может разрушить одним фактом своего нахождения поблизости. С подобным невозможно смириться. Но подобное можно пережить.

От любви не умирают.

Если Пак Упрямец Чимин и умрет, то точно не от неё.

***

— Зачем ты размениваешься по мелочам?

Чимин вздрагивает, выпрямляется. Намджун становится плечом к плечу, протягивает полупустую пачку сигарет. Тех, которые курит омега.

— О чем ты? — закуривает, щурится в небо.

— Я наблюдаю со стороны за тем, как ты разрушаешь себя, — голос у Намджуна глухой, но спокойный. — Это причиняет мне боль. Этот человек… Ты ходишь с чужими людьми, принимаешь от них какую-то дурь…

Ну конечно. Он заметил.

— Я не… фу, — Чимин нервно прикусывает фильтр. — Звучит так, словно я какая-то сторчавшаяся блядь.

— Не говори так о себе.

— Нет, — колечко дыма тает в темноте. — Это ты говоришь так обо мне, Наму.

Намджун молчит. Прячет руки в карманах брюк, переносит вес тела с пятки на носок и обратно, и не говорит ни слова. В тишине заднего дворика ресторана они один на один. Нет лишних свидетелей, нет никого и ничего.

— Мне жаль, — выдыхает Чимин, не выдерживая этой тишины. — Я не хотел, чтобы ты видел меня с чужими людьми. И, — сглатывает, пересекается с Намджуном растерянным взглядом. — Я не пришел бы, если бы знал, что ты будешь здесь сегодня.

— Почему ты делаешь это с собой?.. — и прежде, чем Чимин успевает ответить, поспешно, от переполняющих чувств не сдержавшись, прикладывает пальцы к губам омеги. — Не говори мне, пожалуйста, что это твой способ забыться, потому что это никакой не способ. Не говори, что тебе так легче.