Мышиные норки (1/2)
Холодно.
Тэхён ежится и натягивает плед повыше, пряча подбородок и подтягивая колени к животу. Дверь в спальню приоткрыта, за нею темнота, но омеге кажется, что он различает неясные очертания кровати. Кажется, даже слышит низкое сопение. Ночь отступает, Тэхён просыпается с первыми зябкими лучами, но не двигается больше, потому что тогда чувство реальности ощущается неприятным покалыванием по всему телу. Ему не удалось проспать больше нескольких часов, но вместо усталости он чувствует только пустоту.
Проверяет телефон. Новые сообщения от Юнги игнорирует.
Пространство, холодное, застывшее, похоже на плохо высохший стекольный расплав. Искаженное, болезненно ранящее неровными гранями, оно впивается в кожу, проникает в подкорку, пронзает мозг — Тэхён чувствует почти физически, словно тонкие иглы царапают голову изнутри. Он не может понять, что это за чувство, боль или тоска, и чувство ли это в принципе… Потому что больше похоже на тупое эхо внутри огромной пустой полости, которая вроде как должна быть чем-то заполнена, но на самом деле нет. У Тэхёна нет сил рассуждать о том, насколько страшна эта пустота. Он знает лишь, что она похожа на бездну, и в нее лучше не заглядывать. Во избежание.
Тэхёну кажется, что дверь, ведущая в спальню Хосока, медленно приоткрывается. Проем становится шире, темнота оттуда, из комнаты с плотными пыльными шторами, выливается в гостиную и настигает прячущегося под одеялом омежку — но нет, на самом деле, ему это только кажется.
Ничего не происходит. Дверь остается недвижна. Тэхён думает о том, что слишком мало проспал, но снова уснуть не получается.
Холодно.
И отдаленной мыслью — холодно не в комнате. Холодно у Тэхёна под пледом. Он не греет. Он не может согреть то, что изнутри чистый, сплошной лёд, но омега все равно дышит на ладони и уходит под ткань с головой. Ныряет, но не может захлебнуться. По правде, ему бы этого хотелось. Если бы его смерть решила бы все проблемы, он свел бы с жизнью все счеты давно, еще в первый день после побега и первой вынужденной ночевки на улице. Но смерть Ким Тэхёна ничего не решит, потому что его жизнь абсолютно, до обидного не важна. Дело не в его жизни или смерти.
Дело в том, о чем он может сказать, пока жив, и о том, что унесет с собой, если навсегда замолчит.
Слов несколько, не слишком много, но они лежат на его плечах мертвым грузом, тянут ко дну, а он не может позволить себе размокнуть губы, чтобы не упустить хоть несколько глотков кислорода на этой экстремальной глубине. Вокруг чернота и сплошной холод, вокруг ни души, и это было бы похоже на страшный сон, если бы Тэхён мог проснуться.
Но он не может. Ни спать, ни бодрствовать.
Он должен двигаться, чтобы не умереть, но не хотел бы этого. Хотел бы, чтобы все было проще. На улице он утешал себя детскими мыслями о том, что все решится само собой. Теперь, в четырех стенах, под пледом, который ощущается тяжестью могильной плиты, Тэхён знает, что никто, кроме него самого, ничего не решит.
«Возьми на себя ответственность», — пишет Юнги.
Тэхён переворачивается на другой бок и прикрывает глаза.
«Не молчи, ТэТэ», — пишет Юнги.
Тэхён хотел бы не читать, но проглатывает буквы и чувствует, что этого мало. Ему нужно еще. Но он не станет просить, не станет отвечать. Говорят, молчание — золото. Молчание Тэхёна — спасение, тогда как голос его — бич, что ставит под удар семью, и отрава, которая разъедает его самого. Он не разомкнет губ. Он напуган, он ребенок…
Ложь.
Он трус, это правда, но он способен принимать взрослые решения. Решение поиграть в прятки к числу взрослых не относится. То состояние, в котором Хосок нашел Тэхёна, не было вынужденной мерой или гранью отчаяния, но было выбором.
«Напиши, когда будешь готов, — пишет Юнги. — Я заберу тебя.»
Тэхён может все это прекратить. Но не прекратит. Он растягивает губы в лисьей улыбке и открывает глаза. Взгляд упирается в спинку дивана, затертую и пахнущую множеством сидевших здесь тел. Он знает, что если закроет глаза вновь, под веками увидит выжженные чужими руками образы — родителей, брата, его. Эти образы Тэхён носит с собой повсюду. Их он воскрешал в памяти до мельчайших подробностей все то время, пока морозил зад на холодном и грязном асфальте. Тэхён мог это прекратить с самого начала, но тогда последствия были бы гораздо хуже.
Он ищет, так сказал Юнги. Тэхён не хочет давать возможность себя найти.
Тэхён вообще ничего не хочет. Ему все безразлично, он просто устал от собственной слабости и малодушия. В сухом остатке не важно, проиграл он или победил, поймают его или нет, жив он останется или мертв, не важны причины его поступков и их последствия, потому что итог в реальности Тэхёна всегда определяется в совсем другой мере. Итог определяется мнением. Если завтра в газетах напишут опровержение последней статьи о крахе семьи Ким, это будет значить, что Тэхён победил. Даже если уже к вечеру будет мертв.
Если завтра в газетах напишут новую статью такого же характера, как и предыдущая, это будет значить, что дно гораздо глубже, чем казалось. И до него еще можно достать.
Любое действие — выбор, и свой выбор Тэхён сделал, когда был слаб и напуган. Наверное, тот мир, в котором нет сомнений, можно назвать идеальным, как если бы любая вероятность худшего выбора была исключена вовсе, и любое решение, верное или ошибочное, приносило бы удовлетворение. Раньше Тэхён не задумывался о таких сложных вещах, как выбор или сомнения, для него никакого значения не имела их тяжесть как таковая. Сегодня он прибит к вонючему дивану гнетом, который сам же на себя и навесил. Может быть, завтра он сдастся и позвонит Юнги. Может, завтра он будет снова пользоваться всеми теми благами, которые с рождения считал своими по праву. Может, завтра одна чаша весов перевесит настолько, что Тэхён будет готов сменить безразличие на лояльность.
Может, завтра Ким Тэхёна не станет вовсе.
Но сегодня он будет молчать. Молчать и прятаться, как ребенок, потому что детям прощают страх и неопытность.
Детям прощают капризы.
Ким Тэхён уже больше не капризен, и он не ребенок. Скорее детская кукла, которой свернули шею. Сломан, треснут, сломлен. Разочарован в идолах, распят у подножия свергнутого божества без права на спасение, потому что итог действительно определяется мнением общества, и в этом случае у Тэхёна нет права на оправдание. Когда трон рушится под королем, принц тоже падает на колени.
Принц ТэТэ закрывает диалог с Юнги и переходит по ссылке на официальный новостной канал. Статья о скандале с семьей Ким на первой полосе. Он перечитывает ее в сотый раз, прикусывает кончик языка от раздражения, пялится в яркий экран смартфона до рези в глазах, но в итоге это ничего ему не дает.
Хорошо то, что новых заметок пока не опубликовали. Значит, дело медленно набирает ход. Значит, он обеспокоен и будет сдерживаться до тех пор, пока не доберется до принца ТэТэ. Тэхён умный мальчик, он знает, что если забирают что-то твое, нужно тоже что-нибудь забрать и не отдавать, пока тебе не вернут назад то, что отняли. Наука шантажа детьми золотой верхушки, такими, как Тэхён, усвоена с самого детства, потому что иначе в мире репутаций и мнений долго не продержаться.
«Подумай о Чимине, » — пишет Юнги. Тэхён почти уверен, что эту манипуляцию Мин печатал сквозь закушенную губу, переступая через себя в последней, отчаянной попытке убедить омегу выйти на связь. Тэхён не отвечает. Чимин справится, Юнги справится, глава семьи Ким, взятый под арест до выяснения обстоятельств, тоже справится. Они все будут справляться до тех пор, пока Тэхён хорошо прячется.
Плохо то, что Тэхён перестает видеть во всем этом смысл. Уже перестал. Но мнение Тэхёна не важно точно так же, как его жизнь — он может сомневаться, может быть недовольным, может бояться или разочаровываться в том, что делает… Все равно. Важен лишь итог.
Важно лишь то, насколько тяжело найти человека, если он оборвал все нити и распылен над городом мельчайшей пылью — ищи, рыскай, тыкайся носом в землю в слабой попытке взять след и терзайся поражением, потому что в городе с лабиринтом из улиц и массой безликих людей никто не разглядит в измученном мальчике сломанного принца.
«Я заставлю его отозвать обвинения», — печатает Тэхён. Потом чертыхается и стирает. Прячет телефон в складке между подлокотником и подушкой и снова смотрит в черноту дверного проема.
На часах половина шестого, Хосок, должно быть, все еще крепко спит. Тэхён снова накрывается пледом с головой и пробует проспать еще немного. В зыбком, неверном сне он видит лишь пустоту за тонкой деревянной дверью, и лицо Хосока за густой чернотой.
***
Лицо Хосока становится первым, что видит Тэхён, когда просыпается.
— Ух ты ж, блять, ебанный рот!.. — альфа вырывает Кима из неясной полудремы своим нервным возгласом, хватаясь за сердце и тяжело дыша. — Боже, напугал, чудик…
— Я? — Тэхён сонно щурится, садясь на диване и потирая ноющие виски. Поднимает на хозяина квартиры немного рассеянный спросонья взгляд. — Я ничего не… О, признай, ты просто забыл обо мне, — фыркает, рассматривая тоже помятого после сна и выпитого вчера алкоголя альфу.
— Ничего я не забыл, — потирает лицо Хосок. — Так, ладно, — обреченно вздыхает. — Как спалось?