Удел дураков (2/2)
— Спасибо, конечно, за еду… Но я не думаю, — тут Ким запинается и краснеет. — Вернее, думаю, что… Спасибо за то, что привел меня… в свой дом? — альфа мрачно кивает. — Да, в свой дом… Короче говоря, я лучше пойду.
С этими словами Тэхён бережно складывает плед и поднимается с дивана, осматриваясь.
— Так где у тебя тут выход?
Хосок обводит фигуру Кима проницательным взглядом.
— А тебе есть куда идти?
Вопрос прозвучал грубее, чем должен был. Омега краснеет еще больше и опускает голову.
— Я что-нибудь поищу, — бормочет он пристыженно.
— Ты что-нибудь поищешь, — зачем-то повторяет Хосок задумчиво. — Ты этим и занимался все это время?
— Не твое дело.
— Конечно, не мое, — кивает альфа. — Ты чуть не подох у меня на руках, малец. У тебя проблемы.
— Даже если и так, — Тэхён бочком отходит в сторону дверного проема. — Какое тебе дело?
— Бога ради, пацан! Я не стану тебя уговаривать… Но спрошу. Один раз. Ты хочешь выжить?
Тэхён чувствует, как глаза и нос вновь защипало, и склоняет голову еще ниже.
— Ну же. Я жду ответа.
— Нет… — выталкивает из себя Ким, обхватывая плечи руками и пятясь. Хосок, напротив, подступает ближе.
— Что — нет?
— Я не хочу, — плечи омеги мелко дрожат. — Ничего не хочу…
На мгновение Тэхён застывает, не дыша, ощущая, как самообладание утекает сквозь пальцы, как тяжесть пережитого ложится на плечи неподъемным грузом. Подняв на Хосока беспомощный взгляд, омега хлюпает носом и хватается рукой за стену. Все его тело, измученное длительной голодовкой и стрессом, содрогается, скручивается так, что он почти касается лбом колен, пригибаясь к полу.
Тэхён плачет, как ребенок. Мокро и с надрывом. Жмурясь, раскусывая в кровь обветренные губы, не думая о позоре, о том, что эта истерика постыдна и недостойна. Чаша переполняется. Он должен был захлебнуться, ждал этого, запечатав в себе всю эту отвратительную соленую жижу, которая теперь жжет и выжигает на щеках соленые борозды.
— Я не знаю, что я здесь делаю, не знаю, кто ты такой… Может ты убийца или насильник, хотя я, наверное, не против, чтобы, или… — сквозь рыдания омега что-то бормочет, но Хосок не может разобрать слов. Просто стоит на расстоянии нескольких шагов, сжимая в руках края пустой тарелки и растерянно наблюдая за тем, как Тэхён перед ним размазывает себя по пыльному полу, пропуская вдохи. — Не знаю, как все дошло до этого, и я думал… то есть, я думаю так и сейчас, что мне не стоит помогать…
Хосок слушает, не говоря ни слова, и делает выводы. У омеги истерика, он слаб и потерян. А еще, очевидно, кто-то поступил с ним очень плохо, иначе откуда взялось это полное безразличие к собственной участи? Оказаться в сточной канаве и не предпринять ничего для того, чтобы из нее выбраться — подобное Хосоку незнакомо. Он привык бороться за свою жизнь, зубами выгрызать себе если не место под солнцем, то хотя бы жалкое его подобие.
Этот мальчишка просто забил на себя и медленно умирал. А еще на душе у него лежит неподъемная тяжесть, это Хосок видит в его глазах и слышит в его голосе. Тэхён напоминает ребенка с телом юноши и глазами старика.
В какой-то момент Хосок ставит тарелку на пол и подступает ближе. Опускается на корточки, кладет ладонь на затылок омеги и прижимает к себе. Тэхён замолкает. Вскоре дыхание его становится ровным, а тело перестает дрожать. Тогда альфа выпускает его из объятий и, выпрямившись, немного отступает.
Щеки омеги горят от стыда, и Хосок ловит себя на мысли о том, что парень перед ним чертовски милый даже сейчас, когда боится и наматывает сопли на кулак.
— Послушай, — медленно начинает Хосок, собираясь с мыслями. — Я не убийца и не насильник. И не то, чтобы я горю желанием тебя спасать… Но ты можешь остаться, — он широким жестом обводит пространство вокруг себя. — Здесь.
Тэхёну кажется, что он ослышался.
— Красть у меня нечего, дома я почти не бываю. Приведешь друзей — выпорю. Всех. Мне притона и на работе хватает… А так можешь пожить пару дней. Хорошо, конечно, что ты до сих пор не попадал в неприятности и остался цел, но на улице всякое бывает.
— Кто сказал? — хрипло произносит Тэхён. — Ну, что я не попадал в неприятности.
Хосок трет переносицу, устало прикрыв глаза.
— Короче, малец, не еби мне мозг и решай сам.
— А что, если я — убийца и насильник? — с вызовом спрашивает Тэхён, при этом по прежнему смотря куда-то в сторону. — Что, если я тебе наврежу или еще что-нибудь, и ты впустил меня, а я…
Голос омеги вновь меняется так, словно он вот-вот заплачет.
— Если бы все убийцы и насильники были похожими на тебя, этот мир стал бы немного лучше, — ухмыляется Хосок. Тэхён на миг зависает, а затем уголки его губ, дрогнув, растягиваются. Хосок начинает смеяться, его забавляет столь невинная, почти детская реакция.
— Что, если я не шучу? — тихо спрашивает Тэхён.
— Ну все тогда, пиздец боюсь, — продолжает заливаться альфа. — Ночью от страха уснуть не смогу.
Не прекращая смеяться, Хосок достает из шкафа чистое полотенце и какую-то одежду и швыряет все это Тэхёну.
— На, помойся иди, ванная в конце коридора.
Ким прижимает к себе вещи и неловко двигается в указанную Хосоком сторону. Ванная оказывается небольшой и довольно старой, но чистой. Почему-то в голову омеги прокрадывается мысль о том, как хозяин квартиры моется здесь, за полупрозрачной шторкой, а затем выходит и смотрит на себя в небольшое затертое зеркало чуть ниже уровня его лица. Как капли стекают по его коже, попадают на темный кафель, скапливаются у ног.
Мотнув головой, Тэхён быстро раздевается и складывает грязную одежду прямо на пол. В зеркальце отражаются его плечи и грудь. Светлая кожа покрыта ссадинами и кровоподтеками, кое-где от холода и длительной голодовки начала отслаиваться кожа. Парень касается синяка у шеи и морщится. Кожа холодная и сухая, как у мертвеца. А он и есть мертвец.
Оболочка и больше ничего.
На полочке возле ванной стоят несколько баночек с шампунем, гелем и еще чем-то, на что Тэхён даже не обращает внимание. Быстро смыв грязь и кровь, он долго трет кожу полотенцем, до тех пор, пока она не становится красной. Кажется, улица намертво впиталась в него, въелась в кожу вонью нечистот и жженного мусора, и от этой липкости теперь так просто не отмыться. Ким смотрит в зеркало, но видит там не себя. Человек по ту сторону худее, злее. Под глазами пролегли глубокие тени, губы алеют кровоподтеками, волосы отросли и уродливо топорщатся. Таким он прежде никогда себя не видел. Чужим и отчаявшимся. Словно сам себе враг. Может быть, так и есть.
Может быть, теперь он все же не больше, чем жалкое подобие прежнего себя. Отраженная в зеркале пустота, скорлупа, покрытая трещинами и неловко склеенная. Как будто стержень выдернули, и теперь тело без него расплывается, рассыпается — Тэхён сдался, проиграл, сумел смириться со своим положением. Что делать теперь?
От мрачных мыслей Кима отвлекает тихий стук в дверь.
— Эй, малец, утопился ты там, я не пойму? — скребется Хосок.
— Выхожу уже, — Тэхён быстро одевается и вываливается из ванной, окутанный паровым облаком.
Хосок окидывает его придирчивым взглядом и только хмыкает, отметив, насколько велики омеге его вещи. Так он стал только еще больше похожим на ребенка. Высокий, почти одного с Хосоком роста, но болезненно худой, и смотрит из-под налипшей на лоб челки, как побитый котенок.
Почему-то захотелось… Очень захотелось узнать, какой на вкус этот напуганный мальчик. Альфа чуть подается вперед, сокращая расстояние между собой и омегой, шумно втягивает воздух, но зверь в его груди безразлично отворачивает морду. Ничем не пахнет, даже запаха шампуня нет. Просто мокрая кожа.
— Иди за мной, — быстро произносит альфа, стараясь, чтобы разочарование в голосе не звучало очень уж явно.
Пока Тэхён мылся, Хосок достал из запасов бутылку хорошего коньяка и нарезал один более ли менее приличный на вид лимон.
— Только вот пить придется из чайных кружек, — усмехнается, жестом приглашая омегу пройти к импровизированному столу. Омега смотрит на сдвинутые ящики, поводит плечами и обхватывает себя руками.
— Я пить не буду.
— Почему это? — искренне удивляется Хосок, плюхаясь на подушку и утягивая за собой на пол омегу. — Давай, глотни, для тебя достал. Продезинфицируешься хоть, а то бог знает, какой заразы ты мог нахвататься!
Тэхён фыркает и демонстративно делает большой глоток. Горло обжигает горечью, глаза слезятся. Омега жадно глотает воздух и чуть ли не умерает от огня, что с удвоенной силой полоснул по внутренностям.
— Не вдыхай ты сразу, малец, — смеется Хосок. — Это хорошая штука, забористая.
— Смерти моей хочешь? — хрипит Тэхён, пытаясь вдохнуть еще раз.
— Нет, — альфа делает большой глоток из своей кружки. — Хочу, чтобы ты мне все рассказал.
— О таком под мухой не рассказывают, — Тэхён справляется с собой и чуть подается вперед, прищурившись. — Начни лучше ты — что ты вообще за человек такой, раз уж решил притащить домой бомжа?
— Ну а что мне еще надо было, скажи на милость, с тобой сделать? — восклицает Хосок, наполняя опустевшие кружки. — Ты выглядел, как зомби в припадке! Я уж подумал, все, спета твоя песенка.
Тэхён фыркает и делает небольшой глоток, прокатывая коньячную горечь по языку.
— Может, и спета.
— Говоришь, как человек, который теряет смысл жизни.
— Может, и теряю… — Тэхён ухмыляется, но глаза серьёзные, спокойные. Совсем не глаза ребёнка.
Хосок задумывается, залпом выпивает и наливает себе ещё.
— Извини, что напугал и причинил неудобства, — тихо и очень серьезно произносит омега, впервые смотря Хосоку прямо в глаза. У Хосока глаза уже мутные, влажно блестят. — Меня, кстати, Тэхён зовут.
Альфа широко улыбается и перегибается через стол, чтобы легонько стукнуть краешком своей кружки кружку Тэхёна.
— Выпьем тогда за это!
— За что? — не понял младший.
— За тебя, Тэхён! И за то, что у тебя все-таки есть имя.
— Боже… — Тэхён отставляет кружку и трет глаза большими пальцами. Затем вновь подносит напиток к губам. — Ладно, давай выпьем.
Тэхён не пьёт много, просто греет кружку в руках, представляя, что в ней шоколад из кофейни напротив его старого дома. Спать почему-то не хочется, только странная легкость охватила тело, словно и не было множества бессонных ночей на холоде и мучительных часов самоистязания. Хосок что-то увлеченно рассказывает, но Тэхён не слушает. Не вслушивается. Ему нравится голос альфы, низкий, бархатный тембр успокаивает.
Странной, неприятной мыслью в поплывшем сознании омеги проносится, что он не должен здесь находиться. Не должен пить этот коньяк, не должен говорить с этим альфой о всяких глупостях. Бессмысленные разговоры, бессмысленные истории о жизни Хосока, о большой семье, которая осталась в его родном городе — у него пять братьев, двое альф и три омежки… Рассказывает Тэхёну о всяких глупостях, а тот не понимает, как человек вообще может так открываться перед незнакомцем. И не горит желанием открываться в ответ. Ему просто тепло сидеть на этой тонкой подушке на холодном кафельном полу, цедить коньяк из кружки с чайными разводами и слушать этот приятный голос.
Тэхён не позволяет себе опьянеть.
Он благодарен Хосоку за помощь, поэтому, когда у того начинает заплетаться язык, он помогает ему подняться и дойти до спальни. Не включая света, в потемках нашарив матрас и расстелив одеяла, омега кладет Хосока, накрывает, тихонько выходит, прикрыв за собой дверь.
Достает из кармана телефон и пользуется зарядным устройством, которое находит воткнутым в розетку на кухне. Включив смартфон, сразу получает множество сообщений и уведомлений о пропущенных звонках. Все удаляет, не просматривая. Вздохнув, сжимает корпус и прикладывает уголком к виску. Думает. Оценивает свое положение, косится на спальню, в которой спит человек, решивший помочь просто так, который простодушно впустил в свой дом незнакомца, позволил себе опьянеть в его присутствии. Это в понятии омеги больше смахивало на глупость, нежели доброту, но он не судит. Потому что сам дурак. Потому что, наверное, у этого альфы действительно нечего воровать, а ещё он, наверное, совсем не боится за свою жизнь. Тэхён понимает. Чувствует то же самое.
Еще Тэхён остатками ободранной, выпачканной в грязи совести не позволит себе втянуть хорошего человека в плохую историю. А история у Тэхёна плохая, даже более чем.
Самому от себя мерзко.
Он облокачивается руками о ящики, имитирующие Хосоку банальный предмет кухонной мебели, и думает о том, что этому альфе, должно быть, не легко живётся. Работает в таком месте… Не от хорошей все это жизни. Тэхёна это не должно волновать, но он, положив щеку на ладони, думает о том, что было бы, если бы сам родился в таких условиях и вынужден был выживать таким образом. Наверное, тогда ему было бы проще, чем сейчас.
Тэхён не боялся нищеты просто потому, что никогда с ней не сталкивался. Столкнулся. Теперь боится. Но нищета — пол беды.
В случае Тэхёна даже деньги его семьи, к которым, к слову, доступа больше нет, были бы бессильны. Они и были бессильны, поэтому сейчас младший Ким сидит на этой задрипаной кухне, в доме абсолютно чужого человека, хлещет какой-то дешёвый, пахнущий рыбой коньяк и смотрит на последнее полученное сообщение.
Оно от Юнги.
«Где ты?»
Тэхён не отвечает.
Он блокирует телефон, ждёт, пока он зарядится до ста процентов, и тихонько крадется мимо спальни к дивану в гостиной. Там по прежнему лежит тот самый плед, омега натягивает его на себя, сворачиваясь калачиком, и старается не вдыхать исходящий от обивки запах. Так и засыпает.
В темноте экран телефона загорается, высвечивается новое сообщение.
Оно тоже от Юнги.
«Он ищет».
Утром Тэхён не ответит. Ему нечего ответить.
Он это и так знает. Как и то, что в итоге он найдёт.