Глава 1. Hold on (Acoustic) (2/2)
Но она лишь мычит, когда адская боль, словно она сгорает заживо, разносится по венам, заставляя глаза лезть из орбит.
А можно? … не больно…
***</p>
22.07.2002
Она сидит. Не лежит, а сидит, оперевшись о пуховую подушку спиной. Такое положение очень непривычно, но Гермиона потихоньку привыкает. Она ко всему привыкает. Теперь она может видеть всю комнату и даже крутить головой.
Вчерашняя боль стоила того, знает она.
В ее руках новая книга. Это так странно, что она хмурится, прощупывая желтые страницы кончиками пальцев. Сгибать их уже не так больно, но кулаки сжимать у нее не получится. Пока…
Она листает пару страниц. Просто так. Пытается вспомнить былые ощущения. Когда она в последний раз читала просто потому, что хотела? Просто так… Никогда?
Гермиона не обращает внимание на шрамы на руках, хотя взгляд каждый раз скользит по ним. Их много. Она лишь догадывается, сколько их увидит в зеркале.
Девушка поворачивает голову влево и смотрит на небольшой букет полевых ромашек. Она не хочет думать, кто их сюда поставил. Но она любит эти ромашки.
Оставшееся время она читает.
Вроде, это роман о любви. Или… А, черт там поймешь с этим «Война и Мир».
Обед, к ее удивлению, приносит Джинни. Она входит в комнату с тихим:
— Привет.
Девушка широко улыбается, стараясь смотреть Гермионе в глаза. Она проходит, медленно ставит поднос с едой на тумбу, давая Гермионе время убрать книгу.
— Привет, — также тихо отвечает Гермиона.
Сейчас ее голос стал намного лучше, но хрипота так и не прошла до конца. Она не любит говорить. Но все к этому привыкли. Она уже давно не любит просто говорить…
— Как у тебя дела? — невинно спрашивает Джинни, а потом резко откашливается, когда понимает всю глупость вопроса.
Гермиона хочет съязвить. Хочет сказать что-то по-настоящему слизеринское, но ловит себя за язык, в последний момент.
— Я жива, Джинни. Так что… хорошо.
Джинни незамедлительно кивает и прикусывает губу. Ставит поднос с едой на специальные ножки. Гермиона только недавно начала есть сама. Сложно, но ей надоело есть с рук Мадам Помфри.
Суп. Как замечательно.
Гермиона набирает немного жидкости в ложку, боясь что-то пролить. Плечевой сустав зудит, когда она подносит ложку супа к губам и проглатывает его.
К боли привыкаешь…
— Прости, что не зашла к тебе раньше, — произносит Джинни через пару минут, и Гермиона опускает наполненную супом ложку обратно в тарелку. Смотрит на девушку. Понимает, что Джинни просто не могла. — Ты же знаешь. Гриммо не для меня, — Оооо, Гермиона знает.
Джинни рассказывает о жизни, что происходило пока девушка была без сознания, в то время, как Гермиона ест свой суп. Она не слушает ее. Пропускает фразы Джинни через фильтр на наличие нужных слов, но ни одно из них не попадается.
Чертовы монологи теперь как смысл жизни…
***</p>
23.07.2002
— Я могу сама! — грубо обрывает она Помфри, и женщина лишь хватается за голову, ругая неистовую пациентку.
Гермиона делает еще один шаг, сжимая зубы, так, что еще чуть-чуть, и они начнут крошится. Первые шаги даются ей с невыносимой болью. Левая нога даже не сгибается, принимая на себя вес половины тела. На ней все еще тот черный фиксатор, что не дает колену заново развалиться.
Гермиону заебало лежать. Да! Именно так. Она больше не может.
Желание встать и вновь войти в ряды Ордена гонит ее вперед, заставляя вновь учиться ходить с невероятной скоростью.
Она делает еще шаг и упирается о подоконник сваливаемая болью. Жалобный стон вырывается из ее рта. Мадам Помфри тут же подбегает к своей пациентке, давая ей опору на свое плечо.
— Я же тебе говорила. Глупая девчонка. Опять себя ломаешь, — причитает Поппи, ведя Гермиону к кровати.
— Я должна, — сквозь зубы произносит Гермиона, хватаясь за изножье кровати.
— Все! — грубо произносит Поппи, когда Гермиона садится на край кровати, выставляя больную ногу вперед. — Ты довоевалась, — также строго произносит она.
— Мадам Помфри, — с болью говорит Гермиона и смотрит на женщину.
— Что, Мадам Помфри? О чем ты вообще думаешь? Неужели думаешь, что тебя выпустят на поле боя?
— Они не могут оставить меня здесь, — почти выкрикивает Гермиона, понимая, что война ждет ее.
Мадам Помфри смотрит на нее так, что Гермиона хочет провалиться под землю. Женщина качает головой. Отходит к шкафу, в котором стоит множество склянок.
— Я. Ничего тебе не обещаю, Гермиона, — с этими словами она протягивает ей пару бутылочек.
Гермиона выпивает их все. И они все отвратительны.
***</p>
25.07.2002
Она стоит в ванной. Это рекорд.
Гермиона смотрит на наполненную горячей водой ванну, цвет воды которой похож на лазурное море, где-то на югах. Специальное зелье, которое должно помочь облегчить боль и заставить мышцы нормально работать. Поппи сказала, что это как наркотик, что впитается в твое тело через кожу и пройдет по всем слоям, размораживая их.
Гермионе плевать, что именно будет происходить, лишь бы помогло. Хоть немного. Ведь боль… она так и не отступала.
Она присаживается на стул, что предварительно оставила здесь Мадам Помфри, потому что Гермиона напрочь отказалась мыться с ее помощью. А долго стоять она все еще не может.
Руки трясутся, когда она расстёгивает чертовы пуговицы на рубашке от пижамы, в которую ее когда-то одели. Она бежевая. И Гермиона терпеть ее не может.
Она с досадой выдыхает, когда одна из пуговиц вот уже в десятый раз не выходит из злополучной петельки, потому что пальцы на руках слишком трясет. Ей нужно привыкать, понимает Гермиона, но от такого бессилия она лишь сглатывает и делает глубокий вдох, набирая побольше кислорода в легкие.
Не плачь. Не сейчас.
Наконец, у нее получается избавиться от этой чертовой рубашки, и она кидает ее на пол. С силой и небольшим выкриком недовольства, от того, как эта часть одежды ее взбесила.
Гермиона не смотрит вниз. На живот и грудь, что скрывались за тканью. Раньше, там тоже были повязки. Чертовы повязки везде. Она ненавидит белый цвет!
Девушка не снимает трусы, просто потому, что если что-то пойдет не так, кто-то должен будет достать ее оттуда. А она совсем не хочет предстать перед этим человеком обнаженной. Она и так слишком уязвима.
Кто блять ставит большое зеркало в золотой раме в ванной? Зачем?
Почему Гермиона не может не смотреть в него? Почему?
Это первый раз.
— Блять, — вылетает у нее, когда она смотрит на свое отражение. Не узнает.
Поднимает левую руку. Медленно. Делает шаг вперед к зеркалу, и лишь тогда касается, подушечками пальцев, лица, сразу натыкаясь на бурые полоски шрамов. Поппи сделала все, чтобы шрамы были более тонкими и аккуратными, но черт… их слишком много. Они везде. Буквально.
Девушка прикрывает рот, когда с губ почти слетает протяжный стон боли. Она девушка, в конце концов. А ее тело покрыто шрамами так, что нет и пяти сантиметров здоровой чистой кожи.
Глаза предательски увлажняются, и слезы мигом начинают рисовать дорожки на щеках, падая с подбородка на кафель. Она дает им волю. Здесь. В ванной. Где никого нет, и никто ее не видит.
Она смотрит на грудь, где под мелкими шрамами спрятался глубокий разрез. Дальше, опускает взгляд вниз, на плоский живот изрезанный полосками тонких шрамов, и затем один продольный. Почти от одной тазовой косточки до другой.
Гермиона усмехается, когда понимает, что эти два самых глубоких пореза, почти незаметны под слоем сотни других шрамов. Но блять…
Девушка отворачивается от зеркала, зная, что ноги выглядят также. Шрамы. Шрамы. Шрамы… Ее тело — одни сплошные шрамы. Не только снаружи, но и внутри.
Она подходит к умывальнику с золотым краном и берет толстую резинку для волос. Убирает кудри в низкий пучок, сжимая губы в тонкую полоску, когда неприятное натяжение развивается в лопатках.
Подойдя обратно к ванной, она присаживается на край и, лишь затем, опускает правую ногу в воду, чтобы потом опереться на нее. Она погружается в ванну, медленно. Вода для нее похожа на молоко. Она утопает в ней. Голубая жидкость скрывает ее израненное тело под своим полотном. Горячая вода щиплет кожу, а раствор, что добавила Поппи, обжигает.
Девушка облокачивается головой о бортик и прикрывает глаза. Ей нужно провести так пятнадцать минут. Сейчас. И так всю жизнь.
Для нее это навсегда. Поэтому она привыкнет. Она же Гермиона Грейнджер — она ко всему привыкает.
Когда в колене начинает пульсировать, она лишь сильнее сжимает кожу на бедрах, проникая ногтями в нежный слой эпидермиса. Пальцы тоже болят. Каждый в двух местах. В каждой фаланге, потому что вывернуты были все.
Она выдыхает, опустошая легкие, когда боль становится сильнее. Прикусывает губу, когда понимает, что начинает опять плакать.
Гермиона плачет. Тихо и почти незаметно.
***</p>
Она выбирается оттуда лишь спустя тридцать минут. Долго сидит, обмотавшись полотенцем, на стуле перед зеркалом. Пока ее не находит Помфри и не отводит к кровати.
Женщина что-то говорит о том, что она красивая. Что-то о том, что она сильная. Но она не такая. Гермиона знает.
У нее есть силы лишь на то, чтобы выйти в последний бой. Встретиться с Мальсибером и Яксли, вспороть им животы и вытащить оттуда кишки, а потом, когда они будут почти мертвы, бросить в них Круциатус. Она хочет этого. Жаждет выйти туда и убить их.
Ей неважно что будет с ней, лишь бы убить этих двоих собственной рукой.
Мадам Помфри гладит ее по плечу, приводя Гермиону в сознание. Последние пару минут, она просто смотрела в одну точку и неловко улыбалась.
— Все в порядке, — говорит Гермиона, смотря в голубые глаза женщины. Она улыбается ей. По-матерински.
Гермиона сама берет зелья с тумбочки и говорит, что ванна помогла. Боль, и правда, стала меньше. Теперь только тянет. Не сильно. Вполне терпимо. Для нее это словно рай. Блаженство, стоящее на краю пропасти.
Мадам Помфри помогает надеть Гермионе очередной фиксатор колена. Этот намного меньше, но тоже с железными вставками. Он снижает нагрузку на суставы.
Поппи сказала, что они нашли все это в магловской аптеке, куда совершили вылазку, сразу после ее возвращения. Она так и не узнала полной истории. Лишь то, что привезли ее на Гриммо в ночь на первое июля, а похищение случилось двадцать первого июня — в день солнцестояния.
Когда женщина почти выходит из спальни девушки, Гермиона бросает ей тихое:
— Спасибо.
Мадам Помфри прикусывает нижнюю губу и кивает, аккуратно прикрывая за собой дверь.
В этот день, Гермиона засыпает лишь тогда, когда за окном появляются первые признаки рассвета нового дня. Она погружается в сон, что на самом деле лишь воспоминание, которое не дает ей получить долгожданный покой.
***</p>
26.07.2002
В двенадцать часов утра Поппи заходит к ней с тарелкой каши и чаем. Сегодня первое утро, когда ей не нужно принимать зелья, что так усердно варились в подземелье Гриммо.
Она славно идет на поправку. Именно так всегда повторяет Мадам Помфри. Обнадеживает.
Когда женщина невзначай упоминает, что сегодня на Гриммо будет собрание, Гермиона замирает, понимая, что это ее время. Понимая, что она должна быть на нем.
С воспоминаниями.
Она должна.
Медленно проглатывая вязкую субстанцию каши, она неловко спрашивает во сколько именно будет собрание, и Поппи, немного подумав, все же отвечает:
— В семь вечера.
Гермиона переводит взгляд на свои ноги. Двигает ступней, зарываясь ею в одеяло.
— Поппи, — ласково начинает она. — А где моя палочка? — Гермиона поворачивает голову к женщине.
Мадам Помфри стоит сложив руки на белом переднике, в карманах которых можно найти таблетки и бинты. По тому, как женщина прикусывает губу, Гермиона все понимает.
У нее нет палочки. Та, хоть и не была ее первой, но все же…
Вообще-то, это была уже двенадцатая.
— Мне… мне надо, — Гермиона сглатывает ком в горле, — мне нужно извлечь воспоминания. Могу я… могу я воспользоваться твоей?
Гермиона смотрит на женщину своим умоляющим взглядом, который разучила пару лет назад. Взгляд котенка, которому все всегда прощают и дают. Взгляд, перед которым почти нельзя устоять.
И вот, Поппи уже протягивает ей свою палочку, достав ту из-под передника.
Ивовая палочка странно ощущается в ее руке, и пальцы немного хрустят внутри, когда она сжимает ее. Разряд магии, что проходит от прикосновения, слишком низкий, но Гермиона надеется, что этого хватит. Она не может позволить сделать это Ей. Не может дать ей увидеть то, что она знает.
Слишком…
Верните ей палочку с драконом. Пожалуйста. Верните ту Гермиону…
Она прикладывает палочку к виску. Ее рука опять дрожит, но она сильнее надавливает на кончик палочки, так, что кожа вокруг теперь обволакивает древко. Лишь бы не так тряслось.
Ей нужно сделать вдох. Успокоиться. Привести дыхание в норму и выстроить нужные воспоминания по порядку.
— Сконцентрируйся, — вспоминает она голос Снейпа. — Дай магии делать свою работу. Успокойся. Вдох. Выдох. Думай о том, что тебе нужно. Представь, что других воспоминаний просто не существует.
Снейп всегда был с ней терпелив.
Она пробует, но в первый раз ничего не получается. Гермиона лишь раздраженно выдыхает и пробует снова. Ее рука начинает трястись все сильнее.
Она пробует до тех пор, пока амплитуда движения трясущейся руки не достигает сантиметра, и лишь тогда опускает древко. Смотрит обессиленным взглядом на Мадам Помфри.
Женщина неловко улыбается, сидя в кресле, что теперь стоит у кровати. Пододвигается ближе к Гермионе и берет ее руку в свою. Закрывая шершавой ладонью девичье запястье. Ее хватка крепкая, но не болезненная.
И тогда она пробует еще раз.
Выбирает все то, что видела в голове этого урода и то, что нужно им. Вот она прокручивает несколько домов, где скрываются оставшиеся старшие Пожиратели, пропуская моменты с сотнями оргий, в которых те принимали участие. Она знает где находятся дома, и никакие чары Фиделиуса их не спасут.
Гермиона вытаскивает из памяти его разговоры, где упоминаются крестражи. Девушка не зацикливается на том, что это. И так знает.
Идет дальше.
Резиденция Темного Лорда… ее бы стошнило, но она слишком быстро пропиливает эту информация прямиком к острию древка, что приставлено к ее виску.
Девушка скидывает в воспоминания все собрания на которых был Мальсибер.
От его воспоминаний противно, и, когда она отдает палочке все, что нужно, вырываясь из собственной памяти, ее тошнит. Прямо на пол, рядом с кроватью. Она прикрывает рот рукой, пока Мадам Помфри гладит ее по спине. Это. Про-тив-но.
Кажется, все было быстро, но когда Мадам Помфри уходит, оставляя склянку с воспоминаниями на тумбочке, часы, что стоят на комоде показывают четыре часа дня. Рядом с ними лежит домашняя одежда, в которую Гермиона может одеться. Серые штаны и черная толстовка. Все, что позволит скрыть ей собственное тело.
От себя. От других.
Она сама попросила принести ей что-то подобное. И Мадам Помфри выполнила ее просьбу идеально. На самом деле, Гермиона стала слишком привыкать к такой размеренной жизни, в которой у нее есть только комната и Мадам Помфри.
Гарри и Джинни она больше не видела. Драко тоже к ней не приходил. По крайней мере, они не виделись. Остальные… Зачем они ей?
***</p>
Перед тем, как спуститься вниз, Гермиона снова принимает ванну с раствором. Она не может показаться слабой иначе ее просто оставят в запасе. Пусть без палочки. Пусть так. Она готова лезть в схватку хоть с голыми руками, если это будет означать, что они победят.
Она натягивает на себя штаны, не забывая о фиксаторе колена, накидывает черную толстовку. Смотрит в чертово зеркало с золотым обрамлением и произносит в голове четкое: Аба-спекту.
Все шрамы тут же исчезают с ее лица и рук, показывая гладкую кожу. Теперь они скрываются под тонким слоем миража. Мерлин, спасибо, что она владеет невербальной и беспалочковой палочкой на достаточном ей уровне. Аба-спекту несложные чары, придуманные Снейпом, чтобы тот мог скрывать свои бесчисленные шрамы.
Кудрявые волосы волнами спускаются на ее плечи, и девушка улыбается, замечая, как искажается улыбка из-за шрама. Ее не видно, но кожу и мышцы не обманешь слоем волшебного грима.
Захватив с тумбочки флакончик с голубой жидкостью, она выходит из комнаты ровно в семь часов пять минут. Это ее второй выход из комнаты за все это время.
Первый, она совершила пару дней назад. Ночью. Где-то в четыре утра, Гермиона спустилась на кухню по старой лестнице, пройдя три этажа. Обратно она вернулась лишь к шести, с учетом того, что на кухне провела лишь десять минут.
Чем ближе она подходит к столовой, в которой всегда проходили собрания, тем громче раздаются голоса. Она сразу узнает голоса Гарри и Кингсли. Они самые активные. Гарри что-то упорно почти кричит, а Кинглси пытается его урезонить. Ничего не меняется.
Гермиона сходит с последней ступеньки, ступая на новое покрытие ковра. Дверь в столовую, как ни странно, открыта. И Гермиона даже с расстояния в десять метров, может видеть рыжую шевелюру Джинни, что сидит с края спиной ко входу.
Столовая — самое дальнее помещение дома. Даже кухня ближе, хоть и вход туда ограничен обзором великой лестницы. Все-таки женщины на кухне Блэков бывали редко.
Она идет не спеша, слушая, как Гарри причитает.
— Мы не можем больше ждать! — выкрикивает Гарри и бьет по столу, когда Гермиона подходит ко входу и опирается о дверной косяк, не привлекая к себе внимания.
Кроме Гарри, Джинни и Кингсли еще множество главных членов Ордена. Те, что остались, по крайней мере. Во главе стола стоит Кинглси с повязкой на глазу, которой не было, когда Гермиона видела его в последний раз.
Мартин — бывший заместитель начальника Аврората — стоит сложив руки на груди и смотрит в одно из окон, за спиной Кингсли. Его черные волосы коротко острижены, а на ноге висит кобура с палочкой. Мартин чем-то напоминает ей Грюма.
Гарри сидит по правую руку от Бруствера. Его кудрявые волосы растрепаны, а костяшки пальцев разбиты. Гермиона лишь может догадываться что за стена пострадала от его ударов.
Рядом с ним сидит Ария. Ей сорок, и она бывший невыразимец. Именно она отвечает за крестражи и нахождение домов Пожирателей. Начальник их разведгруппы.
— Поттер, — произносит ледяной голос, в котором Гермиона узнает Малфоя. Вот он. Сидит рядом с Кингсли в черной водолазке, рукава которой закатаны до локтей. Смотрит своим пронзительным хмурым взглядом прямо на Гарри. — Мы все знаем, что ты самоубийца… Как ты собираешься это делать? У нас нет ни ресурсов, ни возможностей.
— Малфой прав, — подает голос Ария, — мы не можем так рисковать. В последний раз это дорого нам обошлось.
Гермиона видит, как Гарри хмурится, не в силах отвернуться от правды. Они проигрывают. Их максимум — это сдерживать, чтобы хоть кто-то выжил. По крайне мере, был.
Билл сидит молча. Лишь иногда постукивая пальцами по столу, действуя на нервы Блейзу, что сидит напротив.
Забини… Мулат пришел к ним почти в самом начале, после того, как Пожиратели убили его мать в Италии. Его привел Снейп, как лучшего зельевара курса. После этого, он стал зельеваром Ордена. Шрам, что идет по его лицу через бровь и заканчивается у уголка губ, сморщивается, когда Блейз щурится смотря на руку Уизли.
В комнате находятся еще Луна, Артур Уизли, Невилл, Флер, Микос, Мария и Александр Мартинес, Алик Аверо и Боб. Микос и Артур, как знала Гермиона, отвечали за дома в Шотландии. Они здесь, чтобы распространить планы остальным — у себя дома. Мария и Александр бойцы — закончили Хогвартс вместе с Тонкс, у них тоже свои отряды. Аверо и Боб — отвечают за тактику и почти никогда не покидают тройку домов.
— Мои малыши узнали, что Псы планируют устроить теракты в Манчестере и Ливерпуле, — начала Ария, и Гермиона знает, что та права.
— Мы может отправить отряд Сильвы и Бурого, — раздался глухой бас Боба. Мужчина откашлялся, из-за того количества сигарет, что он успел выкурить за жизнь, — Но в Ливерпуль…
— Мы не успеем, — подытожил Алик и подошел к столу. Мужчина указал пальцем на кусок карты, что лежала раскрытой на столе. Со своего места Гермионе было не видно куда тот указывает. — Здесь, — он тыкает пальцем, — Здесь. И здесь. Самые близкие Бурые.
— Ты знаешь, когда? — вмешивается Мартин Кинг, так и не повернувшись от окна.
— На следующей неделе. Хотят устроить очередное отличное начало месяца.
Ах да, точно. Та операция…
— Ну вот! — восклицает Гарри. — Мы знаем где и когда они будут. И мы ничего опять не сделаем? Вам не хватило Бристоля?
— Вот именно, что нам хватило, — сквозь зубы почти рычит Малфой. Его скулы режет от злости, что он сдерживает в себе.
— Отправляй отряды, — голос Кингсли неимоверно тверд, и Гермиона не удивляется почему они его слушают. — Но… Это все бессмысленно, если мы не найдем их базы. Они готовят новобранцев лучше, чем в Аврорате. Мы не может позволить, чтобы это продолжалось. Наши ресурсы ограничены.
И когда она перестала волноваться насчёт того, что людей называют просто ресурсом? Когда одна человеческая жизнь перестала значить для нее все. Когда?
— Я знаю, — подает она наконец голос.
Она смотрит вперед, прямо на Кингсли, гордо подняв подбородок. Замечает, как даже Мартин оборачивается и поднимает бровь. В комнате зависает тишина, пока Гермиона идет за спинами Уизли и подходит к Гарри.
Девушка кладет пузырек на стол рядом с его рукой.
— Это… — раздается голос справа. Ария.
— Воспоминания, — заканчивает глухим голосом Малфой, и Гермиона переводит взгляд на него.
Малфой хмурится осматривая ее лицо, и Гермиона лишь надеется, что это не он забирал ее из подвала. Его губы сжимаются в тонкую линию, но он все же кивает ей головой в знак приветствия.
— Рады видеть тебя, Гермиона, — строгим голосом произносит Бруствер, и теперь Гермиона та, кто кивает. — Могу я узнать, чьи это воспоминания?
— Мальсибер, — легко отвечает Гермиона.
В столовой на Гриммо поднимается шум. Тихий шепот от услышанного разрастается до почти выкрикиваний. Гермиона не обращает на это внимания.
— Там…
— Все! — прерывает его Гермиона. — Там все, что вы хотели знать.
Блейз свистит, начиная смеяться. Гермиона слышит тихое «Не может быть» от Арии. Замечает краем глаза неверящий взгляд Гарри, что направлен на нее.
Да, она бы тоже не поверила. Маленький бутылечек с ответами на все их вопросы. Маленький пузырек который может привести их к победе.
— Молодец, — тихо произносит Мартин, что уже успел подойти, и забирает со стола заветные воспоминания. Мужчина кладет руку ей на плечо и сжимает.
Гермиона не знает, что именно он знает. Она вообще ничего не знает. Но, кажется, он только что выразил ей свое восхищение. Девушка не улыбается, боясь выдать чары, что на ней наложены, и лишь кивает, прикусывая нижнюю губу.
— Позволите.
Кингсли и Мартин выходят из столовой, забирая с собой Арию и оставляя остальных томится в ожидании, пока они просмотрят ее воспоминания.
Гермиона стоит, оперевшись спиной о стену, под пронзительным взглядом серых глаз, который так успешно избегает вот уже десять минут. Когда вскоре, ее пальцы начинают дрожать, и она чувствует эту пульсирующую вибрацию в руках, она натягивает рукава толстовки, благо те и так длинные, пряча в ней руки.
Блейз о чем-то увлеченно беседует с Луной, и только идиот не заметит его влюбленный взгляд. Флер пытается что-то объяснить зятю, впутывая в разговор еще и Марию.
Через полчаса к ним возвращается Ария и забирает с собой Аверо с Бобом и старшим Уизли. Они с Гермионой обмениваются многозначительным взглядом.
Знает.
Когда ее колено начинает пульсировать, отдавая резкой болью, она сжимает глаза и впивается ногтями в ладони. Ей даже не нужно открывать глаза, чтобы увидеть строгий взгляд Малфоя. Она чувствует его. Всем телом. Каждой клеточкой души. Он злится.
— Сядь! — рявкает голос у нее в голове, и Гермиона слегка улыбается. Хмыкает, когда до натяжения шрама остается миллиметр и облизывает пересохшие губы.
— Это был ты, — отвечает она голосом в котором слышна насмешка.
— Я! — грубо бросает Малфой. — А теперь сядь, дура.
Открыв глаза от такого вопиющего издевательства, Гермиона опасно прищуривается, но делает шаги по направлению к стулу, когда Кингсли врывается в комнату.
И лишь тогда она уходит.
Оставаться с ними бессмысленно. Ей Кингсли все равно скажет все лично. Не здесь. Она там не нужна. Не с ними. Не сейчас. А в ближайших операциях все равно ей нет места.
Она идет прямиком на кухню. Ставит чайник и берет персик из тарелки с фруктами. Видимо недавно была вылазка в магазин.
— Ты как? — спрашивает Невилл, когда чайник почти вскипел.
Гермиона сидит за небольшим столом, краска на котором давно потрескалась, положив ногу на соседний стул, чтобы, хоть как-то, снять боль.
— Нормально, — пожимая плечами отвечает девушка.
Невилл подходит к чайнику. Снимает его с плиты и ставит на специальную подставку. Достает две идиотские кружки, закидывает в них чайные пакетики и заливает горячей водой.
Гермиона откусывает большой кусок мягкой плоти персика. Фрукт тает во рту, и девушка блаженно мычит, пока Невилл ставит перед ней кружку и садится на свободный стул.
— Ты ведь знаешь? Мы все через это проходили.
Она не успевает даже дотронуться до чашки, когда эти слова вылетают из его рта.
Он, блять, что, серьезно?
Гермиона переводит суровый взгляд на Невилла. Ее глаза способны сейчас метать молнии, и будь у нее палочка, она обязательно бы запустила чем-нибудь интересным в этого придурка.
Как будто, ее, блять, никогда до этого не похищали? Да? Как будто, это, блять, впервые. Сука…
— Невилл, — цедит она сквозь зубы, стараясь не сорваться, — я благодарна, за твою заботу, но… Не надо. Хорошо? Со мной все в порядке. Так что…
— Да. Д-да, ты права. Прости. Не стоило. Я, наверное, пойду.
И он встает, оставляя нетронутую чашку с чаем, от которой идет пар. Гермиона устало вздыхает. Проводит руками по волосам, зачесывая те назад. Берет в руки чашку и делает глоток обжигающей жидкости.
Она не замечает, когда он появляется у ее кресла. Не замечает, пока он стоит и терпеливо ждет, пока она посмотрит на него. Не замечает, потому что, ничего не замечает. Смотрит пустыми глазами в чашку, пока в ее голове всплывает воспоминание.
Гермиона пытается выбраться. Закрыть эту мерзость того, как они вдвоем, на пару с Сивым, насилуют маленького мальчика. Гермиона пытается сбежать, но не может.
Она задыхается.
Кожа покрывается потом, потому что ей становится холодно. Все замирает. Кровь, что бежит по ее венам, превращается в тысячи иголок. Хочется кричать, но изо рта вырывается лишь несчастное мычание.
Черт! Черт! Черт. Блять. Твою.
Она чувствует, как кто-то ее обнимает. Прижимает ближе к себе. Она чувствует тепло. Оно словно спасение.
Пожалуйста… Остановитесь. Не надо. Пожа…
Ее сознание отключается, и если бы не Малфой, что все это время был рядом, она бы просто свалилась на пол. Именно он обнимает ее, успокаивает, шепча нежные слова в макушку. Знает, что она не понимает. Знает… но продолжает.
Он бережно берет ее на руки. Прямо как тогда. Несет наверх и укладывает на кровать.
Ее руки намертво вцепились в его кофту, поэтому он ложится рядом, и она прижимается к нему.
— Все будет хорошо, — шепчет он, прижимая ее руками к груди.
Драко…