Война. Часть 3. Финальная (2/2)
— Что это значит?
— Что когда ты можешь отщипнуть от своей любви лишь небольшую единичку, оставшуюся девятку другой будет отдавать безвозмездно.
Т/И выдыхает, замечая, как фигура Фейда становится все ближе.
Бесконечность — думает Т/И — я бы отдала Полу бесконечность.
***
Пол забегает в главный зал резиденции, мелкие крупинки мрамора хрустят под ногами и отдают эхом от разрушенных стен.
Он все ещё ищет, все ещё пытается найти Т/И, уверенно отгоняя от себя мысль о ее смерти.
Иллюзии над Арракином осыпаются сухими листьями, утаскивают за собой лживые волны морей Каладана и тают первым снегом Тландиты.
За одним из крупных обломков потолка раздаётся шорох, и Атрейдес дёргается, выкрикивая ломанным голосом:
— Покажись!
Предрассветные лучи солнца не успевают заполнить зал полностью, потому фигура кажется ему чернее ночи, но чем ближе она становится, тем больше у него спирает дыхание.
Пол узнает мужчину.
Пол узнает отца.
Лето двигается мягкими шагами, хмурит густые брови, словно видит мальчика впервые.
Пол шепчет:
— Отец?
— Отец? — пришелец повторяет интонацию, словно спрашивает сам себя, словно пытаясь удостовериться. — Нет.
Нет.
Нет.
Нет?
— Отец…
Слово больше похоже на звенящий выдох. Пол отбрасывает нож в сторону, топчется на месте, порываясь побежать навстречу, но мужчина полностью выходит из тени, и юный Атрейдес замечает кинжал в его руке.
— Мальчик мой, — бывший герцог останавливается, с трудом оглядываясь по сторонам. — Ведь я называл тебя так?
Что-то внутри Пола ломается с громким треском. Он глупо открывает рот, закрывает, не имея возможности подобрать нужных слов, и отступает назад.
Мужчина повторяет:
— Ведь он правда называл тебя так?
— Называл.
Ответ вырывается, неподвластный контролю. Пол двигается ещё дальше, отпинывает нож прочь, замирает.
— Кто ты?
— Гхола твоего отца, — тот устало пожимает плечами, словно сомневается в том, что говорит. — Или твой отец?
— Как такое возможно?
Свет прорывается сквозь зияющие глазницы обрушенной стены, бывший герцог выглядит искусственным в лучах просыпающегося солнца, на фоне разрушенного Арракина, с этим кинжалом в руках.
— Как такое возможно? — крик Пола заполняет собой пустоту, он вжимает ногти в мягкость бледной ладони, почти скулит. — Где Т/И?
Лето придвигается ближе, сокращает между ними расстояние слишком быстро, выставляет оружие вперёд. Желая напасть.
Желая ранить.
— Ты говоришь о той девушке со шрамом, мальчик? — он наклоняет голову набок, так, как отец не делал никогда. — Она мертва.
Пол чувствует, что вместе с этой фразой умирает и он сам.
Что-то голубое пролетает за стенами зала, и юный Атрейдес переводит взгляд на небо, стараясь рассмотреть предмет.
Где-то под ложечкой начинает сосать.
В нежно-розовом небе виднеется очертание воздушного змея, что он запускал ребёнком.
Что они с отцом запускали вместе.
Жива.
Гхола герцога переводит взгляд следом, хмурится сильнее, и рука, держащая кинжал, начинает дрожать. Он сипит:
— Я помню.
Пол переводит полубезумный взгляд на клона и смаргивает накопившиеся слёзы.
— Помнишь?
Тот кивает, кинжал дрожит сильнее, и юноша замечает, как у него дёргается кадык.
— Ты помнишь летучего змея?
— Нет, — трясёт головой, — нет. Я помню тебя.
Пол делает шаг навстречу, выставляет перед собой руки в защитном жесте, когда слышит шум, раздающийся со стороны главного входа.
Голос Джессики, истерично-напуганный, бьет по ушам, и гхола дёргается.
— Пол! Пол, где ты? Пол! — женщина спотыкается, сталкиваясь взглядом с гхолой. — Лето?
Она переводит взор на сына, затем снова на герцога и, напрягаясь всем телом, прячет Алию за собой.
Пол оборачивается к отцу, делает ещё один шаг, почти умоляет:
— Мы что-нибудь придумаем, мы все что-нибудь придумаем.
Но гхола словно не слышит, он заносит руку выше, блеск от кинжала отражается в его глазах, и он, хмурясь сильнее, почти выплёвывает сквозь плотно сжатые зубы:
— Не придумаем.
— Папа? — голос Алии мешается с удивлением в глазах. — Это папа?
Пол хочет попросить их всех замолчать, хочет приказать оставить их вдвоём, но вместо этого делает ещё один шаг навстречу, повторяет:
— Мы придумаем.
Гхола смотрит на него так неправильно знакомо, так неправильно по-отцовски, что кончики пальцев начинают неметь.
— Он говорил тебе, мой мальчик… — Лето сглатывает, — …я говорил тебе, что что бы ты ни выбрал, ты навсегда останешься для меня самым главным — моим сыном.
Ты все ещё остаёшься.
Лезвие снова кидает блик на бледную кожу мужчины, а после медленно проходит по горлу, окропляя ворот рубахи красным.
Джессика заходится громким криком, и Пол чувствует, как прошлая жизнь на Каладане ускользает навсегда.
— Я хотел быть лётчиком.
— Лётчиком? — Пол смеется, глядя в доброе лицо отца напротив. — Никогда бы не поверил.
Герцог кладёт тяжёлую ладонь на плечо сыну и добавляет, становясь серьезнее:
— Да. Но, к сожалению, мы не выбираем, кем нам быть.
Пол пожимает плечами, неуверенно поджимая губу.
— На Арракисе все будет хорошо?
Отец кивает.
— Все будет хорошо, мой мальчик, на Арракисе все будет хорошо.
***
В главном зале Арракина стоит тишина.
Т/И ступает по желтым плитам босыми ногами, замечая красные разводы и следы от тяжелых подошв.
Правая стена, полностью обрушенная, зияет пустой глазницей на фоне рассветного неба. Т/И обводит взглядом всех присутствующих, стараясь игнорировать Пола.
Потому что знает, что сорвётся, как только увидит его.
Потому что знает, что бросится к нему, как только поймёт, как ему было больно.
Как ему больно до сих пор.
Она чувствует легкое касание тландийца к своей руке. Тот шепчет, устало говоря на родном языке:
— Mor, skal vi flyve hjem?<span class="footnote" id="fn_30258605_4"></span>
Т/И обводит костяшки юноши пальцем и медленно кивает.
Отпускает его, двигаясь глубже в зал.
Переводит взгляд на Джессику, ведёт взглядом по фигуре женщины, цепляется взором за девочку, что стоит подле нее, и замирает.
Девочка ей улыбается.
Т/И смотрит на ребенка, и ребенок тянет к ней пухлую ручку, чтобы коснуться. Она отшатывается, делая полноценный шаг назад.
Каждому Атрейдесу свой Арейс.
Сестренка Пола успевает лишь сжать пальчиками воздух, но затем слишком по-взрослому кивает и возвращается в прежнюю позу.
Т/И всматривается в такое детское лицо напротив, и никак не может понять, почему столь невинные черты никак не вяжутся с той осознанностью, что таится в глазах ибада.
Цифры мельтешат над тёмной макушкой, а после останавливаются, вгоняя Т/И в ступор.
Двадцать два.
У цифр ребенка идентичное барону число.
Т/И приподнимает уголок губ. Почти по-доброму.
Об этом нужно сказать.
Нужно.
Нет.
Забота о сестре Пола не должна ложиться на ее плечи.
Чани прячется в тени, стараясь слиться с толпой, и Т/И лишь предполагает, какие чувства и эмоции роятся в голове фрименки.
Т/И решается, позволяет себе в последний раз вздохнуть полной грудью, а после переводит взгляд вперёд, смотря на изломанную болью фигуру Атрейдеса, что укачивает на своих руках тело герцога Лето.
Т/И наклоняет голову набок, делает небольшой шаг и замирает.
— Я подслушала ваш разговор с посланником Императора.
Отец устраивается удобнее на полу тренировочной комнаты и хмыкает.
— Он назвал тебя лжебогом, — Т/И переворачивается со спины на живот, заправляет за ухо распущенные волосы и смотрит на отца напряженным взглядом. — Что это значит?
Ваурум повторяет за ней. Чёрные взъерошенные пряди падают на глаза, и девушке кажется, что они с отцом одного возраста.
— По мнению Шаддама, — он медлит, — Арейсы провозгласили себя выше правил и выше законов самой Империи, — щурится. — Как будто все эти законы — не полный бред.
— И как, по их мнению, можно свергнуть, — дочь закусывает губу, — богов?
Арейс отрывает руку от пола и медленно ведёт пальцем по щеке Т/И. Улыбается.
Девушке снова кажется, что ему чуть больше, чем ей самой.
— Боги боятся одного, дочка. Что от них отвернётся первый, кто в них поверил.
— Потому ты так боишься потерять герцога Лето? — она отодвигается от касания. — Потому они настроены против Атрейдесов?
Мужчина переворачивается обратно на спину и вздыхает, отрицательно качая головой, тянет:
— Первым, кто в меня поверил, был мой отец, — замолкает, подбирая слова. — Моя опора была выбита из-под ног давным-давно, Т/И, — усмехается. — Но ничего, — закрывает глаза, — старым богам нужно уходить вовремя. А ты, дочка, нашла того, кто будет в тебя верить?
Т/И выдыхает, ещё немного стоит на месте, а после, срываясь, преодолевает расстояние между ними, садится рядом, и, дергая за плечи, прижимает Пола к груди.
Он безвольной куклой бьется о ее тело, наполняется дрожью, и Т/И обнимает его крепче, плотно прикрывая глаза.
— Ты правда здесь? Ты правда вернулась ко мне?
Она хочет ответить, что всегда будет стремиться только к нему.
Сама.
Почти по собственному желанию.
Что придёт и останется. Что всегда будет возвращаться. Что любовь ее непоколебима. Что с места не сдвинешь и не сможешь прогнать.
Что ей жутко от того, как прочно они связаны.
Пол сжимает ее сильнее, второй рукой цепляясь за остывшее тело герцога. Голос у него надломлен и тих, он шепчет:
— Теперь я один, Т/И.
Она жмурит глаза, и придвигаясь ещё ближе, кладёт ладонь поверх его на грудь бездыханного Лето.
Она хочет сказать ему, что теперь он первый.
Усталость наваливается тяжёлым грузом, и Т/И, накренившись, утыкается лбом в плечо Пола. Горло горит огнём, вместе со слюной мешается кровь, и девушка проглатывает противную массу.
Рука съезжает по ноге вниз, ударяется костяшками тыльной стороны о шершавую поверхность, и Т/И расслабляется полностью.
— Почему ты молчишь?
Т/И прикрывает глаза, чувствует, как из носа начинает капать, хочет поднять руку, но тело не слушается.
Она хочет ответить.
Грязная ткань одежды пропитывается красным — ненавистным — цветом, и вокруг резко темнеет.
Хочет его успокоить.
Она пытается открыть глаза, взглянуть на Пола ещё раз, но веки наполняются свинцом, и грудь, отдавая болью, простреливает в районе сердца.
Но сил больше нет.
Меланж разносится все дальше по организму, и Т/И не уверена, что в этот раз сможет пережить отравление.
Кровь из носа идёт сильнее, она заваливается на Пола полностью, и сознание ещё успевает улавить мелкие звуки, прежде чем ее покинуть.
— Первым, кто в меня поверил, был мой отец, — всплывает в голове. — Моя опора была выбита из-под ног давным давно, Т/И. — вспоминается усмешка отца. — Но ничего, старым богам нужно уходить вовремя. А ты, дочка, нашла того, кто будет в тебя верить?
Т/И поднимается на ноги, отряхивает брючину, впервые улыбаясь отцу. В этот раз нет смысла спорить, ответ слишком очевиден для них двоих.
— Пол, — она останавливается у двери, добавляет: — Я тоже в тебя верю, отец.
Ваурум улыбается в ответ, выглядя ещё моложе. Выглядя, как тот, кому ещё слишком рано умирать.
Внешность впервые становится настолько обманчивой.
Новый день на Арракисе наступает без неё.