Война. Часть 2 (2/2)

— О Харконеннах? — тот наконец останавливается, бросает быстрый взгляд в ее сторону и хмурит густые брови. — Что может привязать сильнее, чем спасённая жизнь? — отворачивается. — Когда ты только появилась на свет, — усмехается, — радовались все. Праздник не смолкал ещё долгие-долгие недели. И я радовался не меньше, потому что верил, что кто-то из будущего поколения все-таки станет похож на Орма.

— Я… — Т/И сглатывает, щурит глаза, чувствуя, как туман в голове рассеивается быстрее, — …не было такого. Никогда не было.

— А потом, — мужчина игнорирует, — ты стала старше. И да, тут стоит отдать тебе должное, ты не любила отца так, как следует любить па-пу, но ты слушала его так, как слушают главу Дома.

Т/И снова мотает головой, дергает, пытаясь согнать дрожь с лица, и голос в голове, просыпаясь, влезает в разговор.

Не верь ему.

— Я потому и спрашиваю, Т/И. Ты все ещё дочь своего отца или наследница Арейсов?

Т/И спрыгивает с лошади, повторяя за Полом, проваливается босыми ногами в чёрный песок и заливисто смеется.

Юный Атрейдес бежит в сторону моря, оставляет за собой следы, что напитываются водой и исчезают спустя мгновение.

Буцефал, взмахнув гривой, взбивает землю под копытами, громко ржёт, мешает голос с Инцитатом и бежит быстрее.

Т/И ускоряется. Ткань лёгкого платья обвивает бёдра, развевается позади неё, напоминая туманный шлейф.

Она бежит за Полом, смотрит, как кудряшки взмывают при каждом движении, как рубаха, наполненная воздухом, напоминает ей парус, и улыбается.

Солнце мешается на горизонте с водой, растворяется в золотом пятне и она, задерживая дыхание, ныряет в синюю глубину.

Кони погружаются в море по пояс, мнутся, не желая потерять опору под копытами, фыркают от капель и снова ржут.

Пол выныривает рядом. Волосы его прилипают ко лбу, он смотрит на неё своими зелёными глазами и улыбается шире. Кричит:

— Я так тебя люблю!

Т/И ныряет снова, мочит волосы, убирая налипшие пряди назад, выныривает, глядит на мальчика сквозь влажные ресницы и смеется.

Он смотрит на неё не моргая, ждёт ответа.

И Каладан кажется ей раем, и Пол кажется ей Богом, и мгновение кажется вечностью. Она смеется в ответ, чуть путаясь в полупрозрачной ткани.

— Я тоже тебя люблю.

Я тоже тебя люблю, но я видела сон и рядом с тобой была девушка с Дюны. И рядом была не я.

Т/И повторяет слова в реальности:

— Я люблю Пола.

— Правда? — Гурни проводит свободной рукой вдоль шеи. — Его любишь ты, или тебе сказали его любить?

Отец стоит на краю небесного пика. Полы плаща развеваются на ветру, и Т/И подходит чуть ближе, ощущая, как ветер подхватывает свободные прядки волос, копирует движения, что укутывают лорда.

— Что ты планируешь сделать?

— Ничего, что могло бы тебе навредить, Т/И.

Она хмурится, глядит вперёд на заснеженные равнины.

— Ты нашла иной способ спасти наш Дом?

— Нет.

Ваурум хмыкает, и Т/И привыкает к тому, как непринужденно они говорят о конце целой планеты, как все превращается в запутанные клубки, которые — она не хочет — ей лично придётся распутывать позже.

— Отпускай хлеб твой по водам, потому что по прошествии многих дней опять найдёшь его, Т/И.

Позволь себе проиграть, чтобы подняться вновь.

— Кому мы приносим наш хлеб, чтобы позже снова найти ростки?

Отец поворачивается в ее сторону, улыбается, заправляя волосы за ухо, щурит чёрные глаза, отвечает:

— Всем бедным, Т/И, и нуждающимся.

— Атрейдесы не просили о нашей защите, сам герцог пребывает в шоке от твоей за-бо-ты. Навязанное благо таковым не является, отец.

Мужчина улыбается шире.

— Благом для них оно не было никогда. Верно.

Девушка замолкает, глаза на мгновение покрываются плотной пленкой, и она спотыкается, не успев рассмотреть под ногами кусок мрамора. Промаргивается, щурится, стараясь сконцентрироваться на фигуре впереди, но все плывет.

Планета покрывается трещинами. Т/И видит линии, что прошивают Дом. Тяжёлые облака не скрывают наступившего конца, и девушка касается холодного стекла корабля.

— Я чувствую дыхание льда, Мартин, — от ладони остаются следы. — Оно прерывается.

Планета разгорается изнутри красным цветом.

— Госпожа, так было нужно.

Т/И упрямо качает головой, перестаёт моргать, запоминая наизусть все, что сотворил Император.

На что Императора надоумил ее отец.

Дыхание родной планеты обрывается. Девушка смотрит ещё долгие три минуты на осколки, застывшие в космосе, и отворачивается.

— Ведь, — он сглатывает, — так и правда было нужно?

Голос Мартина глух. Ему больно.

Ей нечего ответить. Ей кажется, что ответ был, но, задумываясь на секунду, она понимает, что он успевает от неё ускользнуть.

— Узнаем после смерти герцога Лето, друг мой.

Ноги подкашиваются сильнее. Т/И плотнее прижимается к стене, давит раскрытой ладонью на шершавую поверхность, цепляется за ускользающую реальность и резко выдыхая встаёт на ноги.

Гурни останавливается, смотрит на расходящийся в два туннеля коридор, чеканит:

— Выберешь?

— Соглашусь довериться тебе.

Мужчина цокает и, не дожидаясь ее, уходит налево.

Т/И собирает силы, чувствует, как пальцы постепенно немеют. Сип при вздохе звучит все сильнее, но ей остаётся совсем немного, и потому — она уверена — сдаваться сейчас никак нельзя.

— Что мне делать, если я стану той, кого будут бояться, но не будут любить?

Отец мнёт в ладонях снег, сжимает в плотный шарик и бросает в сторону, задевая тяжёлую ветку ели.

— Ничего на самом деле не изменится, Т/И. Будут те же толпы чужих людей, которые будут тебя чему-то учить, будут кланяться, на самом деле не склоняя голов, и все при этом будут лгать. Поэтому делай то, что наша семья умеет лучше всего.

— Воевать?

— Если выберешь дедушку. Но если меня, то говорить правду.

Т/И вздыхает снова, давится скопившейся во рту кровью и, моргая несколько раз, возвращает четкость зрения. Туннель справа медленно тает, оставляя лишь резкий изгиб влево.

Выбор без возможности выбирать.

Копье в руке тянет вниз, она подкидывает его несколько раз, разминает запястье и идёт следом.

Девушка нагоняет Гурни за две минуты, смотрит под ноги, вспоминая, как различать походку по следам. Отмечает, что мужчина выдыхается. Сплошная стена за ее спиной отдаёт чужими голосами, и Т/И громко кашляет, отвлекая Халлека от других звуков.

— Второй вопрос, — кашляет снова. — В чем я могла быть похожа с отцом?

— Преследовать собственные цели, но прикрываться благими делами.

— Потому тебя так удивила месть за Бхет?

Халлек разворачивается на пятках, и Т/И удовлетворенно кивает, видя, что мужчина встал на нужном месте.

— Не смей говорить о ней.

— Почему? — наклоняет голову набок. — Отец отомстил за твою сестру, а я бы хотела отомстить за сына Пола. Дети не должны умирать на войне, Гурни.

— Он не сделал этого просто так.

Она сильно жмурит глаза, кусает губу, вспоминает.

— Старое стареет, молодое растёт. Шаддама IV свергнут, и это случится на твоём веку, — отец грустнеет. — Когда что-то длится слишком долго, оно имеет свойство заканчиваться по собственному ли желанию, по желанию ли других.

Т/И вздыхает, аккуратно обводит пальцем вены на запястье и кивает в знак согласия.

— Пойми, — Ваурум откашливается, — нас тоже захотят свергнуть. Мы слишком долго владели колониями, и сейчас, когда в игру снова вмешались Харконенны, смятения среди других Домов посеять еще легче. И мы не отделаемся обычной смертью или заключением на той же Секунде, дочка. Нас разберут на кусочки, чтобы изучить, а после сделают то же самое с нашим Домом, — переводит на неё взгляд, почти прожигая насквозь. — Я не хочу, чтобы ты, чтобы наше наследие хранилось подобно тому, как хранится мясо в холодильниках Барона.

— Я… — девушка сглатывает, — …неважно. Почему ты все-таки отомстил за сестру Гурни? Это притянуло лишние взгляды в нашу сторону.

— Дети не должны умирать, Т/И.

— Это не было начальной причиной. Так в чем дело: твоя ненависть к Харконеннам?

Арейс устраивается удобнее, прикрывает глаза и выдыхает, собираясь с мыслями.

— Когда останетесь только вы с Полом, Гурни все ещё будет жив, — усмехается. — Он очень живучий. И тогда ты потребуешь с него долг.

— Долг?

— Спасение его сестры, Т/И, сделало его обязанным перед нашим Домом, — отец ткрывает глаза. — Все в этой вселенной можно купить, только нужно знать цену. Даже если человек якобы не продается.

Т/И кривится, закусывает губу, стараясь не оспаривать поступки отца. Чеканит:

— Что я смогу потребовать с Халлека?

— Любую соразмерную плату за мой благой поступок.

Т/И переводит ладонь выше, теребит пуговицы на пиджаке и шепчет:

— Меня тоже можно купить?

— Можно, Ваурум снова прикрывает глаза, вдыхая разряженный воздух. — Но я не уверен, что у кого-то найдётся достойная плата.

Т/И трясёт головой, возвращаясь назад, сипит:

— Не ищи подвоха там, где его нет, Гурни.

Халлек сплёвывает на пол по старой привычке — теперь она вспоминает, — чеканит:

— Хочешь сказать, что это было продиктовано добрым порывом?

— Хочу сказать, — она снова затихает, переводит дыхание, — что ты можешь с ней попрощаться.

— Что? — Мужчина хмурится. — С кем?

— С Бхет.

Гурни роняет оружие под ноги, и Т/И замечает, как заметно у него дрожит нижняя губа.

— Третий вопрос, Халлек. Ты хочешь попрощаться с сестрой?