Истина (2/2)
Дункан отодвигается, оставляя между ними тонкую ниточку слюны, что, натягиваясь, подаёт каплей на ее подбородок, добивает словами:
— Я бы провёл пальцами по твоему лону, не погружая внутрь, но лишь сверху, чтобы ощутить, какая ты влажная. Ждущая. Жаждущая. Просящая, — руки с шеи спускаются на ключицы. — Провёл бы сильнее, заставляя потечь твоё желание ниже, пачкая внутреннюю сторону бёдер. Делая тебя липкой.
Она заходится новым стоном, чуть громче, чем предыдущий. Колено воина давит так правильно и так хорошо, что Т/И ощущает, как ткань пропитывается сильнее.
Стыд.
— А потом бы я остановился, — переносит вес на локти. — Ждал бы, пока ты не начнёшь умолять, пока не начнёшь гореть.
— Ты так говорил всем своим женщинам? — Т/И чувствует, как голос полнится ревностью.
Айдахо смеётся, проводит кончиком носа по щеке и выдыхает в самое ухо:
— Никому из. Их было много, но любовью, моя госпожа, я не занимался ни с кем.
Любовью.
— И в чем разница?
— В том, — он прикусывает мочку, — что с тобой хочется растянуть момент. До самой бесконечности. Поэтому, — дыхание опаляет горячим зноем, — в наши первые ночи я научу тебя заканчивать только от моего голоса, пальцев и языка, — усмехается. — Как сейчас.
Т/И закрывает глаза, не выдерживая реальности в которой находится, чувствует, как по щеке скатывается слеза, и понимает, что впервые плачет от такого сильного удовольствия.
От такой сильной любви?
Ее крюком возвращает в настоящее. Тело, намокшее под слоями одеял, неприятно липнет к простыни, и Т/И морщится. Голова гудит, а в глазах по ощущениям собирается колючий песок. Горло саднит, а во рту мерзко от сухости.
Она распутывает своеобразное укрытие и садится на кровати, укрытая распущенными волосами. Бросает взгляд на дверь и шумно сглатывает.
Стул, что поддерживал ручку, аккуратно отставлен в сторону, а у порога стоит очередной подарок.
Спальня больше не кажется безопасной.
***
Когда Т/И срочно зовут в главный зал, она лишь удивлённо вскидывает бровь, но послушно следует за солдатом.
На Арракис, укрытый лучами закатного солнца, ложатся тени от резиденции, и девушка сильнее кутается в платок.
Тишина кажется ей оглушающей, вбирающей последнии жизненные соки, но она упрямо следует за мужчиной, заранее готовясь к самому худшему.
Двери тихо отворяются, и Т/И замечает женщину, что сидит в центре зала. Оглядывается по сторонам, стараясь найти кого-то из Харконеннов, но голос ее отвлекает:
— Тут нет никого, кроме нас. Я попросила аудиенции.
— Преподобная мать Мохийям? — Т/И делает пару шагов, но резко останавливается. — Чем я заслужила ваш личный визит?
Гессеритка смотрит на неё долгим изучающим взглядом, и взмахнув рукой, приказывает.
— Что?
Вопрос тонет в тяжелом выдохе, и Т/И замечает, как один из сардаукар выводит из темноты ее кузена. Мальчик, напуганный неизвестностью и тишиной, горбится под тяжёлой рукой солдата, и шепчет бледными губами — координаты Дома — цифры.
— Как это понимать?!
— Присядь, леди Арейс.
— Как это понимать, Елена?!
Женщина опускает взгляд на ладони, ожидая, когда ребёнка подведут вплотную, и отвечает:
— Орден помнит, что случилось с одной из наших сестёр, — гостья медлит. — С доброй воли Императора я решила взять кузена в качестве гарантии безопасности.
Т/И видит, как Мохийям быстрым движением руки придвигает к шее мальчика острие иглы, и сглатывает.
Кузен дёргается, ощущая движения у кожи.
Молчит.
— Приятный ребёнок, Т/И, крайне разумный. Присядь, — женщина указывает на кресло напротив себя.
Девушка наклоняет голову набок, переступает на месте, и, щёлкнув пару раз пальцами, двигается к предложенному месту.
Напряжение, что витает в воздухе, можно резать ножом, и ведьма первой прерывает молчание.
— Стало быть, прошло достаточно времени со дня очищения. И мне, как я считаю, положено рассказать тебе правду.
— Правду о чем?
— О твоей матери, Т/И.
Тело наливается свинцом, и она ощущает, как буквально срастается с креслом, на котором сидит.
— Что тебе знакомо о видовой несовместимости?
Девушка бросает быстрый взгляд на кузена и ощетинивается.
— Мы тут будем проверять мои знания по генетике?
Гессеритка придвигает иглу ближе, и Т/И обрывает себя. Делает глубокий вдох, выплевывая:
— Неспособность совмещения двух видов между собой, или передачи болезни от одной особи к разительно отличающейся другой.
Елена кивает, удовлетворённая ответом.
— Видишь ли, то, что сделали с Тландитой и, — пауза, — мужчинами твоей семьи, было крайним вариантом. Никто не хотел к нему прибегать.
Т/И хмурится, не совсем понимая, к чему ведёт разговор.
— Я, прости, Елена, но я не вижу связи между твоим вопросом и…
Ее перебивают.
— Мы отослали Гвину к лорду Арейсу, чтобы уничтожить Дом изнутри.
Девушка переваривает услышанное — на это хватает ровно пяти секунд, — а после начинает громко смеяться.
— То есть, — переводит дух, — ты прилетела сюда, чтобы постараться убедить меня в том, что моя мама — шпион?
— Все было подстроено, Т/И. Встреча твоего отца с ней, его инициалы на платке, даже наши отказы передать Гвину Арейсам в качестве наложницы — все было ложью.
Ложью.
Т/И смахивает слёзы, что копятся в уголке глаз, и отрицательно качает головой:
— Они любили друг друга.
— Твой отец любил Гвину, — Елена чуть приподнимает уголок губ. — Она его не любила никогда.
Новость бьет наотмашь хлыстом. Девушка переворачивает воспоминания, рыскает в моментах, которые упустила, и снова возвращается в день своего отлёта перед трагедией.
Я останусь там, где твой отец назвал меня своей женой.
Останусь.
Там.
Где твой отец…
Лёгкие медленно заполняются противным жаром, и Т/И вдруг осознаёт.
Отец запретил страже выпускать Гвину с планеты. Ему нужно было, чтобы она умерла. Чтобы дочь не узнала, кем была ее мать.
Чтобы она всегда ненавидела его, а не Гвину.
Отец ее любил.
Любил даже после всего, что она натворила.
— Нет-нет-нет, — качает головой, — ты врешь. Ты путаешь меня специально, чтобы я приняла желаемое тобой, — тыкает пальцем, — за действительное. Мама не могла.
— Сестра ордена могла, юная леди, — Мохийям вздыхает, краешком глаза смотря на ребёнка подле себя. — Ей нельзя было иметь детей, но каким-то образом тебя все-таки зачали.
— Каким-то образом?
— У неё было много задач: понять, почему голос не действует на Арейсов, подставить твоего деда, чтобы убрать опасного противника с поля боя, а после изучить лорда. Изучить его так, чтобы изготовить яд, способный его убить.
Способный. Его. Убить.
Подставить. Твоего. Деда.
Т/И смотрит перед собой, толком не видя ничего, кроме неясной тёмной пелены.
— Моя мама убила дедушку?
Гессеритка молчит, и Т/И повторяет вновь:
— Гвина, — выходит слишком холодно, — убила моего дедушку?
Мохийям игнорирует вопрос и продолжает:
— Я не знаю, в какой момент, но твой отец догадался обо всем. Потому забрал тебя под свою полноценную опеку, не позволяя Гвине проводить даже небольшие промежутки время с тобой наедине.
— Отец сделал это ради того, чтобы отослать Дункана.
— Дункан никогда не был основной причиной.
Ходы ее отца вдруг становятся до очевидного простыми, выстраиваются, наконец, в единую линию событий и ведут ее красной нитью к финалу.
— Отец, — сглатывает, — папа взорвал планету только для того, чтобы я не узнала о матери?
— И для того, чтобы уничтожить все свои разработки.
Счёт в голове обнуляется, оставляя за собой абсолютную пустоту.
Мама никогда их не любила.
— Отец умирал?
Елена кивает, окончательно ставя точку в мыслях Т/И.
— Если бы лорд Арейс был здоров, он бы улетел на Арракис вместе с тобой. Гвине, хоть и с трудом, но удалось подпортить его самочувствие.
Гвине.
— Значит, — Т/И хмурит брови сильнее, чувствует, как шрамы натягиваются, — отец спас Дункана? Спас меня и… — смеётся, — …насолил Императору, заставив того использовать ядерное оружие?
Смех выходит слишком зловещим. Девушка чувствует, как вместе с ним разум заполняется обидой и ненавистью — к матери? — к себе.
— Всю свою жизнь я ненавидела отца и…
От тех, кого любишь, держись подальше.
Они-то тебя и убьют.
Гессеритка вырывает ее из раздумий:
— Гвина научила тебя многому, ей пришлось смириться с ролью любящей матери.
Любящей матери.
Ролью?
— Поэтому, Т/И, делай то, что делала твоя мать, даже под страхом смерти не рискнувшая идти против ордена.
Но рискнувшая идти против семьи.
— Спасибо, Елена. Ты только что вернула меня к корням. Раз.
Михайям удивлённо приподнимает бровь:
— К чему ты произносишь цифры?
— Считаю ошибки, — Т/И цокает. — Твои, — указывает на нее, — ошибки.
Девушка видит, как гом джоббар становится ближе к шее ее племянника, и переводит затуманенный взгляд на ведьму.
— Два.
— Прекрати и прислушайся!
— Одни только приказы и что? Попытки меня запугать, но чем? — она устраивается в кресле удобнее. — Вы уничтожили мою планету, веру в мою мать, забрали отца и деда, но, как смешно, Гвину вернуть тоже не получилось.
Мохийям двигает иглу ближе, и Т/И выплевывает:
— Три. Что твой гнев и попытки меня напугать в реалиях ненастоящего мира?
Реальность кренится, и Т/И видит, как ведьма оглядывается по сторонам, будто подмечая все детали впервые.
Фигура кузена пропадает, оставляя после себя лишь чёрный сгусток тумана.
— Ты думала, что я не просчитаю ваш чертов план с пленниками? Не додумаюсь, что вашего скудного ума хватит лишь на угрозу мне моим собственным кузеном?! Да кто разрешил тебе, ведьма, распоряжаться жизнями моих людей?!
Т/И наклоняется вперёд и хохочет, чувствуя неконтролируемую злость.
— Бум! Безумие, правда? Есть тут ребёнок? Нет? Был ли когда-то? Остался ли на Секунде? А? — напевает. — Где. Ты. Сама?
Зал снова меняется, и Т/И переводит ошалелый взгляд на Мохийям.
— Знаешь, что говорили про моего отца? Что ему не нужно находиться в конкретном месте, чтобы действительно быть там.
Шумно топает ногой.
— Елена, скажи мне, неужели мы снова в том дне, когда ты понесла от барона дочь? Или же… — она громко бьет в ладоши, утаскивая женщину под оглушающее эхо отдающее от стен. — Где мы, женщина? Где? Ты?
Т/И подмечает лёгкую дрожь иглы в руках у врага и улыбается.
— Странно, да? Дрожит иначе, словно, — встаёт с кресла, подходя ближе, — словно уже коснулась плоти, — щёлкает у самого носа. — Что, не пошевелиться?
Зал меняется в третий раз, и девушка видит, как острие плавно погружаемся в кожу Мохийям.
— Не может быть…
— Что вообще ваш орден знает о мутациях моей семьи? Я худшее, что вам удалось породить.
— Гвина не могла…
— Не могла что? — вскидывает бровь. — Не могла что?!
Она слышит булькающие звуки, что разносятся по залу, а после тихое:
— Не могла предать нас.
— Она, видимо, и не предавала. Ты ведь сама сказала, ведьма, что последние годы я провела под опекой отца.
Т/И смеется, ощущая пожар внутри себя, что разгорается жарче от осознания того, что главная женщина ее жизни была монстром.
— Арейсы превосходно играют в шахматы, я разве не говорила?
Откидывает сетчатую вуаль с лица женщины и вглядывается сильнее в ту, кто послужила причиной уничтожения всего ее прошлого.
Семьи.
Дома.
Правды.
— Ты, — Мохийям сглатывает ком, — не спасёшься. Спасёшь всех, но не себя, — белая пена мерзко пузырится в уголке губ. — Твоя сила тебя съедает.
— Я — наследница своего Дома, Е-ле-на, — девушка усаживается на корточки у ног гессеритки. — Никто из основной ветви не выжил, к чему мне быть исключением? — прикусывает палец. — Напоследок, чтобы умирать было не так скучно, — опускает глаза в пол, — твоё тело не найдут, а на борт корабля, — Т/И цепляет прядь чужих волос, словно оценивая, — взойдёт пустота.
Она ждёт, когда глаза напротив застелит холодный отблеск смерти, и поднимается на ноги, осматриваясь по сторонам.
Хочется плакать.
Просить прощения у отца.
И мстить.
Утирает потные ладони о ткань брюк, собирается с силами, и выкрикивает:
— Тугуз!
Из-за угла появляется высокая фигура сардаукара, отрывисто кивает ей и шепчет одними губами:
— Госпожа.
— Мне нужно, чтобы от тела ни осталось и кусочка, — задумывается на мгновение. — Кузен в порядке?
— Да, госпожа, как и Мартин.
Т/И кивает своим мыслям, и водит рукой, позволяя начать выполнять приказ.
— Госпожа, я могу задать вопрос? — солдат тушуется под пристальным взглядом. — Вокруг резиденции ещё осталась реальность?
Девушка медленно моргает, прикусывает щеку сильнее, удерживая себя в настоящем и отрицательно качает головой.
— Все вокруг — это я.