Мгла (2/2)
Кто-то безвозвратно ушёл.
— Муаханди.<span class="footnote" id="fn_29610794_0"></span>
Девушка дергается от слова, что выучила наизусть — нарицательное имя для всех жертв, которых убил Раббан.
Которым повезло быть просто убитыми.
— Она служила Харконеннам?
Фримен слишком резко соскальзывает с бархана, и Т/И кренится, падая на колено, хватается за веревку, что снова идёт напряжением, и заставляет юношу остановиться.
Тот упрямо двигается вперёд, почти вырывается, и девушка знает, что именно гонит его к месту крушения.
Боль и желание мстить.
Она прикладывает чуть больше силы и тянет сильнее, почти сбивая добровольца с ног. Тот оборачивается, смотрит недовольно, но видя, что та сидит, вздыхает и плюхается рядом.
— Мы не опаздываем?
— Она служила Харконеннам?
Фримен молчит, Т/И тоже. Ждёт. Считает. И смотрит на линию горизонта.
— Служила, — он пинает носком ботинка песок. — Пыталась добыть воды, чтобы превратить Дюну в рай, — смеётся. — Почему-то решила прислушаться к словам Мессии.
Девушка удивлённо смотрит на юношу и щурится.
— Не удивляйся, Йичойя, не все в восторге от политики, что ведёт, — задумывается, — Пол.
— Не говори таких слов, ты ведь знаешь…
— Что в пустыне у всего есть уши, — тот заканчивает фразу за неё. — Ее тело выкинули за пределы щитов Арракина. Свалили в общую кучу, как те влажные полотенца, что господа привыкли кидать нам после трапез.
Девушку воротит, но пустой желудок лишь слабо ноет, и она ощущает неприятный привкус желчи во рту.
Т/И достаёт кинжал и прикладывая к толстой нити — перерезает на две части, убирает обратно в ножны и валится на спину, вглядываясь в рассветное небо над головой.
— Иди домой.
Мягкие голубые и розовые цвета наполняют ее забытыми чувствами счастья и спокойствия. Она замечает, как песок мерно осыпается, и рядом ложится ещё одна фигура.
— Дома ведь нет, Йичойя, без сестры дома нет.
Т/И вздыхает, чувствует, как середину грудной клетки простреливает острым, и закусывает обветренную губу:
— Никогда не замечала, как прекрасна ваша планета.
Юноша смеётся.
— Ты замечала всегда, потому и не пыталась ее изменить, — замолкает.
Небо на горизонте покрывается новыми оттенками: переходит от алого до ярко-оранжевого, слепит желтизной, а после и вовсе погружает в глубочайшую синеву зарождающегося дня.
— Ее звали Нали.<span class="footnote" id="fn_29610794_1"></span>
Фримен рядом напрягается, и Т/И знает, что угадала. Слишком яркие черты лица, слишком похожий характер для того, чтобы не найти сходств.
— У неё были длинные рыжие волосы, такие редкие для Арракиса, светлая кожа, всегда чуть шелушащаяся на крылышках носа, острые, как копье, ресницы и ровные дуги тонких бровей, — девушка пытается проглотить слюну, но в горле стоит ком. — И глаза ибада у неё были совершенно другими.
— Какими?
— С маленькой чёрной точкой истинного цвета, — горло рвёт от тяжести слов, но Т/И добавляет: — Ступай назад и передай Стилгару, что он ужасный стратег.
— Я не хочу возвращаться, — юноша садится, отряхивает дистикомб от песка и, хмурясь, отворачивается.
— Мне тоже не хочется возвращаться, — Т/И смаргивает и зеркалит позу сидящего рядом. — Но сейчас мы все делаем то, чего не хотим.
— Что это значит?
— Что тебе нужно идти домой.
Голос расслаивается, как образ пустыни перед глазами, и спутник, подвластный приказу, встаёт, разворачивается и не прощаясь исчезает в начинающем дребезжать воздухе. Т/И бросает взгляд на небо, поднимается и, окончательно отрывая от себя нить, двигается в сторону места крушения.
Имя девушки прочно отпечатывается в сердце.
До места крушения на удивление остаётся чуть меньше двенадцати километров, и это — почти прогулка.
Т/И мягко давит на плоский диск в ладони, чувствуя, как тело мерно покрывается тонкой защитной броней. Браслет щита отдаёт тяжестью на запястье, но в пустыне от него нет проку, и девушка, снимая, убирает его в карман.
Лишний вес сказывается сразу: шаги становятся тяжелее, утягивают ее как зыбучие пески, но она находит в этом особую лёгкость.
Смертельная ловушка, которой могла стать Дюна, обрастает красивыми образами тишины и благодати. Ей вдруг становится ясно, отчего все пророки «приходят» из песков.
Рождённым в лишениях легче увидеть светлые пути, чем тем, кто привык жить в довольстве.
Т/И переводит взгляд на горизонт, подмечая чёрную точку приближающегося джета, всматривается в лобовое стекло, но солнечные лучи преломляются, не давая возможности узнать, кто сидит за штурвалом.
— Умирать больно, отец?
— Нет, — Ваурум щурит глаза, ощущая, как натягивается обветренная от мороза кожа. — Страшнее то, что может быть до неё.
Она делает шаг вперёд и наконец замечает отблеск светлой пряди, что падает на лоб. Горло снова стискивают железные обручи и девушка четко понимает, что за ней прилетел Фейд.
Барон лично отправил за ней кузена.
Джет, вздымая облачко пыли, вылавливает ее за семь километров до предполагаемого места встречи.
— Кузина!
Голос Фейда расходится мягкими волнами над тишиной пустыни, и Т/И покрывается липким потом.
— Мы так волновались, — он спрыгивает, покидая кабину, вскидывает руки в приветственном жесте и улыбается. — Как повезло, что буря наконец улеглась.
— Мне очень хочется пить.
Т/И шумно сглатывает, краем глаза следя за пространством вокруг.
— Конечно, — кузен отцепляет флягу от ремня и протягивает девушке. — Ты одна?
— Но моя жажда терпит до Арракина, — Т/И откидывает косу назад. — Тебе не видно?
— Почему так далеко отошла от места крушения? — Фейд-Раута игнорирует вопрос и мягко пританцовывая двигается в ее сторону. — Ну-с… — медлит. — Ужасная жара, и даже некого допросить.
Т/И ощущает вибрацию, что идёт под ногами, и выплевывает:
— Ты много говоришь, Фейд.
— Я не виноват, Т/И, что слова льются из меня песней, — он улыбается ей почти ангельской улыбкой.
— Арейс-старший назвал бы это недержанием словесного стула и посоветовал бы обратиться к лекарю, — девушка заправляет локон за ухо и отворачивается. — Мы летим?
Она слышит, как на-барон<span class="footnote" id="fn_29610794_2"></span> разочарованно выдыхает от услышанного и замедляется рядом, изучающе глядя сверху вниз.
— Мне сказано вернуть тебя, на счёт других гостей указа не было. Так что, — он разводит руки в стороны, — все, вроде, верно.
Т/И выдерживает взгляд до тех пор, пока Фейд, не потеряв интерес, оборачивается к джету.
— Летим?
Туда, где фримены не оставляют следов.
— Летим.
Она набирает полную грудь воздуха, уже начиная ощущать, как в легких копятся мелкие песчинки пряности, и с шумом выдыхает, подходя к заведённому аппарату. Осматривает место крушения, что виднеется впереди, ещё раз пробегается глазами по обугленным телам и садится внутрь кабины.
Фейд довольно скалится.
— Расскажи дядюшке, так он не поверит.
— О чем ты?
— Что ты перебила тех, кто четыре года спасал тебе жизнь, — прыскает. — Все сардаукары разбились?
— Сгорели.
Мужчина цокает ещё раз и кивает своим мыслям. Т/И, хмурясь, интересуется:
— Что?
— Отправим на зачистку людей, на Арракисе должно быть прибрано, — бросает быстрый взгляд за спину. — Да и Император захочет отчёта о неисправности корабля.
Он сталкивает их взглядами, и на мгновение, только лишь на секунду Т/И кажется, что Фейд умнее и благоразумнее, чем все, кого укрывает Дюна, но морок исчезает, и тот смотрит на неё своей привычной хитрой улыбкой.
— Он ведь был неисправен?
— Несомненно, кузен.
Снова цокает и, хватаясь за штурвал, наконец отрывает джет от земли. Пространство вокруг заполняется шумом.
***
По возвращению в Арракин Т/И почти теряется на границе сна и реальности, желая лишь закрыться в покоях и не выходить из них до самого прилета Императора. Глупо надеяться, что ее желания могут быть учтены хоть кем-то из Харконеннов, но она лелеет надежду до последнего ровно до того момента, когда безмолвная служанка, открывая дверь без дозволения, заносит в спальню небольшую коробку с вечерним платьем.
— На-барон распорядился, чтобы вы были в этом одеянии во время трапезы.
Т/И только успевает вскинуть бровь, когда девушка, растворяясь в тишине, исчезает.
Она медленно двигается в сторону подарка, что отправил Фейд, приподнимает крышку и даже остаётся довольной. Ярко-красный цвет напоминает ей огромные поля маков, что она видела в книго-фильмах.
Ткань на ощупь кажется странной и незнакомой. Т/И чуть растягивает материю и замечает странный узор, которым вьются нити.
Осознаёт.
Платье сделано из меланжа. Переработанного в несколько этапов, отфильтрованного и плотно сбитого, но все ещё меланжа.
Вздыхает.
Достаёт подарок полностью, подмечая, как точно Фейд угадал с длиной, и оглядывает закрытый ворот, украшенный еле заметным серебристым узором. Ведёт по нему пальцами, ощущает шероховатость другого типа нитей и остаётся удовлетворённой.
У неё не было четкого представления о том, какими именно нарядами ее снабдят Харконенны по прилёту на Арракис, а брать те немногочисленные платья, что остались на Секунде, — как минимум глупо из-за невозможности носить плотные ткани в столь жарком климате.
Фейд приятно удивляет.
Когда платье садится как вторая кожа, Т/И немного напрягается, не совсем понимая, как точно можно было снять мерки с человека, которого ты видел несколько дней, но не имел возможности прикоснуться или сосчитать параметров. Девушка отмечает для себя, что кузен, несмотря на всю свою весёлость, остаётся очень внимательным и впитывает зрительные образы сильнее.
Кузен настораживает ещё больше.
Т/И проверяет пуговки на прочность, причесывает гребнем волосы и сплетает их в косу из пяти прядей. Оглядывает себя в зеркале и, фальшиво улыбаясь отражению, отправляется на ужин.
Коридоры резиденции обманчиво пусты, и девушке впервые неуютно от того, что ее не сопровождает делегация из служанок. Пол из желтого камня отдаёт эхом, наполняя пространство лживыми звуками жизни.
Распахнутая дверь в столовую напоминает ей створки в открытую ловушку, и Т/И, ведомая вынужденным послушанием, заходит внутрь.
Помещение, укрытое наступившей ночью, тонет в приятном свете летающих ламп, и стол, затянутый светлой скатертью, ломится от угощений. Она замечает Фейда, что переводит на неё восхищенный взгляд, быстро пробегаясь по фигуре, и громоздкую фигуру Раббана.
— Выглядишь превосходно, кузина.
— Как и положено отродью дорогой шлюхи.
Т/И озадачено смотрит на Глоссу, присаживаясь на стул, что находится ближе к выходу. Она узнаёт в этой фразе слова ментата обо всех женщинах ордена Бене Гессерит и скалится:
— Чего же ты уродился таким дерьмом, Глоссу?
— Что?
— Что?
Девушка немного приподнимает рукава платья, кивая Фейду в знак благодарности, и только собирается надкусить кусочек овоща, когда Зверь, подрываясь с места, протаскивает стул за собой и садится почти вплотную.
— А может, нашей кузине стоит рассказать, что скрывается под ее одеждой? — обнажает красные десна. — Если дядюшка заплатит за тебя достаточно, сама Арейс сможет разделить с нами ложе, как и ее мать с бывшим лордом.
Она переводит взгляд на Раббана и откашливается, все ещё стараясь держать себя в руках и не поддаваться на провокацию.
— Недопустимые вещи, братец, — Фейд хмурит брови. — Нехорошо говорить подобное леди.
— Твоя леди, — старший кузен злобно смотрит на Т/И, — голыми руками замочила больше сотни фрименов.
Фейд усмехается, и Т/И снова чувствует тошноту от того, как его гнилая суть вяжется со столь светлой и чистой внешностью.
— Тем более, братец, когда моя леди столь прекрасна.
Девушка вздыхает и думает о том, что нахождение в Арракине — глупый сюр, что держит в напряжении, швыряя ее из страха быть убитой в карикатурную комедию.
— Обычное женское тело, Раббан, — Т/И откидывает косу назад.
— Что именно есть на этом теле? Что твоя семьи успела на тебе отметить? — Глоссу кривит губы в подобие улыбки.
Она откидывает вилку в сторону, так и не распробовав обеденного блюда, смотрит на Раббана высокомерно, чувствует, как терпение лопается, и шепчет:
— Координаты наших колоний, кузен, в том числе и Арракиса. Так что Владимиру не хватит всех его солярисов с продажи пряности, чтобы купить меня для милых племянников.
Фейд чуть слышно хихикает, и Глоссу щурит от злобы глаза:
— Арракис — мой.
— Да? А я думала, что младший братец сгодится для этой роли больше.
Она видит, как тот сжимает кулаки, наклоняется в ее сторону, и голос Фейда раздается слишком громко и чисто, будто не он вёл себя подобно ребёнку:
— Раббан, брат, ты плохо обучен манерам. Я не хочу, чтобы Т/И осталась недовольна временем, что гостила у нас, — он медлит. — Мне не нравится, как ты себя ведёшь.
— Можешь засунуть своё недовольство себе в задницу, Фейд, — Раббан снова разворачивается в ее сторону. — Предлагаю стереть с твоей кожи координаты восьмой планеты.
Он встаёт с места, опираясь рукой о стол, и Т/И чувствует, как ей пытаются угрожать. Она хватает со стола вилку и с силой, метя ровно в середину запястальной складки, вонзает зубчики в плоть.
Глоссу переходит на рёв, отрывает кисть от стола, окропляя пол каплями, и движется в ее сторону. Т/И чувствует, как язык присыхает к небу, и не может вымолвить и слова. Слабость всех дней и отсутствие возможности нормально восстановить силы дают о себе знать. Мужчина хватает ее за конец косы и тянет на себя, перехватывает выше и с силой бьет о стол.
Голос Фейда разносится фоном, отражаясь от мерзкого хруста хрящей:
— Остановись! Что ты творишь?!
Она замечает краем глаза небольшую прядь светлых волос, что мелькает рядом, а затем острую боль от того, как ее снова дергают за волосы.
— Мразь.
Девушка сплевывает на пол, путается в складках платья и, разворачиваясь в руках Раббана, впивается зубами в район локтевого сгиба. Кожа от укуса лопается, наполняет рот противным металлическим привкусом, и Т/И, резко дергаясь, отрывает кусок. Глоссу выпускает ее волосы из рук, зажимает рану, кренится, пошатываясь, рычит и снова движется в ее сторону.
Т/И поднимает руку к лицу и пережимает переносицу, морщась от резкой боли. В глазах все плывет, она теряется в окружающей обстановке и слишком поздно ощущает тяжелую руку Раббана на своей шее. Тот с силой толкает ее, и девушка бьется затылком о твердь здания.
— Раббан!
Фейд с силой бьет брата по лицу, но Глоссу лишь расходится больше. Он отталкивает младшего, и, все ещё пережимая рану, смотрит на неё безумным взглядом. Т/И чувствует, что смерть подкрадывается слишком близко.
Отца нет рядом, чтобы подхватить ее на руки и спасти.
Она накапливает во рту слюну с кровью и выплевывает под ноги, утирает тыльной стороной ладони дорожки, что бегут из разбитого носа. Рука нащупывает рядом железный прут-подставку для свечи, и Т/И обхватывает металл, перенося основной вес на запястье для лучшей маневренности.
Раббан почти ревет, сжимает ее кисть и Т/И слышит противный хруст костей, что теряется на фоне ее грудного крика. «Оружие» выпадает из ослабшей ладони и с грохотом ударяется о плитку.
— Раббан!
Фейд снова налетает на брата, ранит его остриём по сухожилию на щиколотке и отодвигается назад. Глоссу спотыкается, но отбивает ещё один удар брата. Тот падает, ударяясь виском об острый угол.
Затихает.
— Мы знатно повеселимся, и тебя даже не придётся покупать.
Т/И размыкает сухие губы, набирается сил и наконец-то шепчет:
— Стой.
Движения мужчины даже не замедляются. Она пытается подобрать нужные интонации, но сознание горит, а боль от ударов только сильнее отвлекает от концентрации.
— Стой! — голос сипит и к концу фразы исчезает.
Раббан скалится сильнее и приближается вплотную. Ведёт рукой вдоль подола платья, разрывает ткань, оголяя ноги, и Т/И чувствует панику и отвращение от того, что ее касается кто-то, кроме…
Кроме кого?
— Поглядим на твоё обычное женское тело, отродье гессеритской шлюхи.
Голоса в голове ревут, Т/И смаргивает морок и шумно выдыхая отпускает себя полностью, позволяя наследию семьи окончательно поработить разум.
— Дедушка?
— Да, моя Далия?
— Мама называет меня иначе, чем ты.
— И как же?
— Лилит.
Глоссу ведёт грубым движением вдоль бедра, оставляя следы на коже, впиваясь до синяков. Доходит пальцами до белья, тянет его вниз, оголяя выступающие тазобедренные косточки. Тяжело дышит. Т/И фокусируется на происходящем, запоминает каждый миллиметр, что остаётся под липкими движениями Раббана, и заходится громким булькающим смехом.
Харконнен останавливается, переводит на неё шокированный взгляд, и девушка обнажает зубы.
— Неужели, кузен?
— Что?
— Неужели я выгляжу леди в твоих глазах? — скалится больше, демонстрируя красные от крови десна. — Думаешь, что моя честь — именно то, чего я боюсь лишиться?
Голос, раннее привычно-слоящийся, сейчас полон интонаций ее предков. Она чувствует, как в нем мешаются оттенки целого легиона тех, чьи гены в ней были заложены.
Раббан впивается пальцами в ее бедро, и Т/И шипит:
— Стой.
Он резко замирает, смотрит на неё немного косым взглядом и пытается сказать хоть слово. Она переводит раскосый взгляд на его кадык и ждёт, когда тот дёрнется. Пот стекает по лбу, путается в ресницах и, попадая в открытый глаз, жжет роговицу.
Сила, что так долго подавлялась, пьянит новыми гранями. Т/И четко слышит, как работает организм человека напротив. Стук сердца, кровь, бегущая по венам, слюна, что копится во рту.
— Отойди от меня.
Это другой тип контроля. Хуже, чем привычный способ сестер ордена. Человек не проваливается в бессознательное, не делает вещи на автомате, а понимает, что им управляют и не может противиться.
Уничтожение самой личности изнутри.
Глоссу пятится, тянет за собой разорванную ткань платья, окончательно оголяя бёдра, и упирается спиной о столешницу.
Т/И выпускает из себя громкий сип, чувствуя глубокие раны на спине, оставшихся после впившихся в кожу острых граней стены. Она ищет глазами Фейда и находит того лежащим у угла стола, бледного с разбитым виском.
Возвращает взгляд на Раббана, и тот дергается. Боль от сломанного носа ноюще переходит на клыковую ямку и скуловую кость. Запястье горит огнём и напоминает ей поломанную ветку хвойного дерева.
— Прибери здесь, — она прихрамывает, перенося вес на здоровую ногу, и отходит от стены.
Раббан очень глупо разворачивается на носках и пытается навести порядок, пачкая мелкие детали уже медленно сочащейся кровью.
Девушка двигается в сторону Рауты, присаживается рядом, касается шеи целой рукой и нащупывает едва заметный пульс. Юноша слабо размыкает глаза, но тут же снова отключается. Она глядит внимательнее и словно просвечивает его насквозь.
Старый герб Дома Харконненов — голова барана. Только несколько столетий назад появился грифон.
Птице подрезали крылья, барана отправили на заклание.
Раббан гремит на заднем плане тарелками, и Т/И хихикает, прикрывая рот ладонью, и замолкает. Поднимается и, сплевывая под ноги красные сгустки, идет к выходу из зала.
Барашек на лугу гулял,
Барашек рожки потерял.
Шел стороной голодный волк,
Барашка он зубами щелк!
Считалочка из детства играет фальшивой мелодией в голове, и Т/И, отвлекаясь на мгновение, кидает:
— Не забудь перекусить, Глоссу, — она приподнимает уголок губ. — У тебя очень приятные руки, особенно правая, которой ты касался меня, — прикусывает язык. — Можешь начать с неё.
Змеиное гнездо разворошили, и Тайпан Маккоя<span class="footnote" id="fn_29610794_3"></span>, обнажая клыки, впрыскивает яд во всех, кто пытается ей навредить.
Идея умереть и наконец отдохнуть явственно покидает ее голову, оставляя место жуткому желанию вырезать Харконненов подчистую.
Но не Фейда.
Она ведёт смазано по шее, нащупывая место от удара Раббана и заходится кашлем.