Сомнения (2/2)

Крик ее почти ломается, она слышит как он заполнятся болью, разносится ещё раз, почти надрывно охватывает собой все пространство и смолкает.

Кто-то хватает ее за руку, плотно переплетая пальцы. Она разворачивается, пытаясь освободиться, коря за то, что потеряла бдительность. Но это Пол. Взгляд его ей незнаком, он говорит тихо-тихо, но слова доносятся до Т/И отчётливее любого шума вокруг:

— Я рядом.

Т/И читает в его словах любовь, обращённую к ней.

Любовь дикую, как сама природа. Любовь, вскормленную в них с самого детства. Она кивает.

Буря слабеет, тени солдат Харконеннов тают, падая под точными ударами фрименов. Песок позади Пола шумит иначе, она успевает его оттолкнуть прежде, чем кинжал достигает его тела. Ярость поднимает в ней голову змеей, Т/И ловит взгляд врага и шепчет. Солдат стискивает руками виски, в глазах его страх перед неизвестным. Т/И шепчет громче, человека перед ней разрывает на части.

Она переводит взгляд на Пола, тот ведет глазами вдоль ее рук. Капли крови, стекая с пальцев, впитываются в песок. Т/И думает, что она пугает, но взгляд Пола чист, он снова сплетает их пальцы и шепчет:

— Это уже случалось.

Кровь врага пачкает его ладонь.

Буря успокаивается окончательно, и Т/И наблюдает последствия сражения. Тела падших виднеются темными пятнами на фоне золотистого песка. Ей снова думается о знаменах Дома.

Она ищет взглядом Стилгара. Не волнуясь за него по-настоящему, но осознавая его значимость в безопасности Пола. Ее прошивает от мысли, что необходимость того или иного представителя вольного народа теперь обуславливается его ролью в жизни Атрейдеса.

Правь так, как правила бы твоя мать.

Т/И моргает. Нет, она и правда волновалась.

Ложь?

Пол стоит рядом, держа ее за руку, и взгляд его опасен.

Все ещё чуждый его лицу.

Одно из тел шевелится, силясь дотянуться до передатчика связи. Пол срывается с места, и, усаживаясь рядом с солдатом, тянет его за подбородок вверх, применяя голос.

Для Т/И его речь отчётлива и понятна, он приказывает ему добраться до Арракина, стерев ноги в кровь. И сообщить, что их группа пала, сраженная Шаи-Хулудом.

Она силится представить, что для окруживших их людей произнесенные им слова — сплошные щелчки.

Звучит достойно.

Глаза у мужчины на мгновение покрываются молочной дымкой, после возвращая скользкий льдистый оттенок. Он встаёт на ноги и, спотыкаясь, исчезает в пустыне.

Пол переводит взгляд на Стилгара и, перекатывая желваки, спрашивает:

— Доступ к связи с орбитой был возможен только с этого места?

Фримен вздрагивает. То, что сделал Пол, для него необъяснимо, непонятно и пугающе.

Он кивает, догадываясь, к чему клонит Атрейдес.

Т/И откашливается, ей не хочется выяснять всего сейчас, голос все ещё слаб, она понимает — сорвала.

Пол продолжает:

— Кто ещё знал, что нас можно будет найти по этим координатам?

Стилгар молчит, Чани переводит озабоченный взгляд на Т/И, но ей не до этого. Она сжимает и разжимает пальцы и, чуть шатаясь, идёт к ближайшему телу. Дёргает того за рукав доспеха, отрывает коробку навигации и недовольно щурит глаза. Устройство мерзко пищит, но она, нажимая кнопку сбоку, отключает аппарат, тот тихо кликает, открываясь. В воздух резко выплавляет объёмная модель карты Арракиса. Чуть выше виднеется план маршрута, по которому они двигались. Т/И с силой щёлкает крышкой и глядит на Стилгара опасно и тяжело.

— Стилгар, — голос ее все ещё тих, но в нем звенит предостережение. — Кто ещё знал об этом?

Фримен молчит. Все понимают, что ответить Т/И — значит поставить под угрозу кого-то из своих людей, но она непреклонна.

Т/И делает несколько шагов в его сторону и повторяет вопрос ещё раз:

— Кто из твоих людей направил нас сюда?

Стилгар бросает:

— Мы разберёмся с этим в Табре.

Пол двигается в ее сторону, подходя забирает у нее ориенталь<span class="footnote" id="fn_29192515_6"></span> и убирает к себе в карман.

Они синхронно кивают, но Пол медлит. Он наклоняет голову вбок и смотрит на фримена по-кошачьи насторожено. Т/И бросает, оборачиваясь к мужчине спиной:

— Что такое, Стилгар? Если ты не лжешь, тебе разве есть чего бояться?

Пол нагоняет ее, ступая строго по ее следам. Она слышит, как один из сопровождающих их фрименов кидает:

— Словно Сехмет.<span class="footnote" id="fn_29192515_7"></span>

Т/И не против. Любое имя, что ей дают на Арракисе — обычный ярлык, что не составляет трудности сорвать. Если ее образ овеян религиозным культом — пусть. Она помнит, кем является на самом деле. Ответ выходит задушенным:

— Значит ли это, что вы — львы?

Фраза двояка, она помнит слова преподобной матери ордена:

— Животное против человека, госпожа Арейс, всегда.

Мужчина усмехается и задерживает взгляд на ее спине чуть дольше привычного.

— Если только приказывает Истинная.

Пол ловит ее ладонь, и хватка его жёстче, чем прежде, Т/И чувствует в этом жесте ревность.

Игла у шеи становится ближе.

***

Дорога назад проходит в глухой тишине, жара медленно плавит пейзаж впереди, и Т/И злится. Ее тошнит от скачущего давления, от того, что глаза не возвращаются к прежнему цвету, что вылазка, несущая собой благую цель, чуть не прикончила всех разом. Пол заканчивает цепочку, уже приглядывая за происходящим. Она радуется, что сейчас он идёт поодаль, хочется собрать мысли в кучу. К тому же, они вымотаны, и сил на разговоры почти нет. Т/И слышит шаги, Стилгар равняется с ней и произносит:

— Полу не стоит вести разговор в таких тонах. Он все ещё чужак.

Т/И понимает — традиции фрименов ещё чужды для юного герцога, и тут, вдали от Джессики за ним приглядывает она. Вместо этого выходит:

— При всем моем уважении, Стилгар, оставь меня, пожалуйста.

Мужчина рядом с ней хмурится, но шага не сбавляет. Т/И глядит на него исподлобья:

— Слушай, — голос скачет сиплыми интонациями и от этого тоже мутит. — Я понимаю тебя, но у всего есть рамки дозволенного.

Она видит непонимание на его лице и добавляет:

— Перед тобой девушка. И три дня назад я буквально вытащила Дункана с того света. Мужчину, которого люблю. А сегодня, — она машет рукой назад, — чуть не потеряла ещё одного.

Он прерывает ее:

— Которого тоже любишь?

— Представь себе, да. Такое бывает, когда семья не даёт тебе выбора.

Злость клокочет внутри, не давая возможности уследить за языком.

— Точно. Совсем забыла, что вчера один из моих подданных чуть не умер, наглотавшись пряности. Мне стоит напомнить, что тландитцев во всей чертовой империи осталось десять человек?

Стилгар резко останавливает шаг, но ей не хочется смотреть ни на его эмоции, ни на причину того, почему он обрывает путь.

Четыре последних дня приравниваются к четырём годам жизни на Арракисе.

***

Возвращение в Табр в этот раз давит. Она не дожидается остальных, ровным шагам направляясь в сторону ее части ситча. Служанки послушно расходятся, кратко отчитываясь о состоянии Мартина. Она обещает зайти к нему позже.

Захлопывая дверь в покои, Т/И пытается отделаться от вязкого преследования образа отца. Глаза все ещё сокрыты чёрным, золото тонет где-то внутри. Корни ее семьи словно укрепляются.

Ей становится по-детски обидно. Она могла умереть, Дункан уже умирал, а Тландита и вовсе уничтожена. Сколько ещё нужно жертв, чтобы Атрейдесы вознеслись?

— Т/И Арейс, — она смакует имя своего Дома и перекатывает буквы на языке. Сильнее жмурит глаза, и фигура отца маячит отчётливым образом на сетчатке.

Она не уверена, что простила его и есть ли ей, на самом деле, за что его прощать.

Отец был властью. Власть имущим и распределяющим. Конечным звеном в порядке на планете и безопасности народа.

Отец был чудовищем.

Чудовищем на тренировках, в принятии решений и в уничтожении своих врагов. Она трёт глаза и открывает их, глядя в потолок.

Чудовищем ли в действительности?

Да, он требовал от населения гораздо большего по меркам империи, но зато принимал его всерьёз.

Он был триумфатором ещё до того, как впервые сразился, и остался им, когда ему подчинились все. Чувства кроют ее жутким ознобом.

Т/И не уверена, что хочет становиться копией своего отца или быть хоть чуть похожей на деда. Ей жутко от принятия своего имени, ещё кошмарнее встать во главе и править. Она отводит руки от лица и мерно опускает их вдоль тела. Военная выправка вечно рвётся наружу, и Т/И ненавидит ее.

Или хочет ненавидеть?

Ей вспоминается момент с отцом, как он злился, рассказывая о попытке Харконеннов истребить Лето.

Попытке Барона сделать это чужими руками. Отец сказал тогда, что легче лёгкого убить кого-то издалека, а после забрать победу себе. Он шептал:

Арейсы не нападают со спины. Враг должен знать, что он сейчас падет.

Т/И уверена, что это больше ревность, нежели попытка скрыть смысл за крылатыми фразами.

Она знает, что Атрейдесы принадлежали им всегда чуть больше, чем Арейсы, добровольно вставшие на их сторону.

Отец учил ее перенимать узды правления постепенно, приспосабливаться там, где она ещё не достигла абсолютной власти. Поскольку речь идёт о процессах, способных эту власть ей дать.

Отец учил ее лгать. Т/И не уверена, что он сам хоть раз был с ней честен. Т/И с удивлением замечает пару дорожек слез на щеке и скорее утирает их ладонью. Плакать тоже нельзя. Слабость не даст ей победы.

Отец учил ее разрушать правильно. И, что важнее, — эти самые разрушения принимать. Т/И чертыхается от этих воспоминаний, и в голове отчётливо звучит диалог.

— Но если я не хочу ничего уничтожать, если в этом нет никакой меры?

Он смотрит на неё своими чёрными глазами и улыбаясь чеканит:

— Превосходство — замена победы, и если оно достигается быстро, то разрушения можно отложить.

Т/И шумно дышит, и ей почти физически больно. Отец покорил своих людей на планете, и — она дёргается от предположения — неужели теперь через неё ему хочется покорить рабов?

Кого отец действительно считал рабами?

Отец учил ее обладать. Он говорит ей в прошлом:

— Все, что я когда-то захватил, останется при мне, ничто не распадётся.

И он правда забрал со своей смертью все, что ему принадлежало. Кроме дочери, ибо она была наполовину ребёнком матери. Т/И знобит сильнее, и стоит ли ей его ненавидеть?

Т/И вспоминает, как отец учил ее предугадывать будущее, он говорит ей тянущим хладом голосом:

— Шаги всех предопределены, тебе нужно уметь их считывать.

Т/И помнится, что верность «предсказаний» отца подтверждалась достаточно часто. Реальность будущего их Дома действительно принадлежала ему, словно он включил ее в сферу своей власти.

Т/И кажется, что отец верил в своё величие настолько, что его «видения» грядущего приняли характер приказов, которые он отдавал лишь собирающимся случиться событиям.

Т/И помнится, что отец выглядел для народа как пророк, вождь.

Спаситель? Она усмехается.

Как грядущая неизбежная погибель.

Но ходы отца поражают ее. Они сплетаются хаотичными нитями, ведут кровавыми путями по всей Империи, но стоит найти верный конец — и все строится в отчётливый сценарий.

Отец даже после смерти устраивает ее жизнь.

Он учил ее не перенимать власть в наследие, но тому, как эту власть получить и, что важнее, удержать. Его смерть стала апогеем его образа.

Мученика? Героя? Сумасшедшего?

Отец в воспоминаниях учит ее считать. Количество шагов при драке, потому что лишнее движение сулит проигрыш.

Количество преданных людей, потому что их не бывает много.

Количество обещаний, что она даёт, ибо их нужно выполнять.

Его память на цифры — особая тема. Числа играют для него иную роль, чем для других людей.

Одна, а значит единственная женщина рядом, наследник, что тоже один, а значит прямой от его имени. Один друг, а значит, ближайший человек и почти брат.

Единица для него значима, она величественна и несравнима с другими, а значит перекрывает остальные цифры.

Остальные, кто окружают его, казались ему массой. Его голос снова вносит коррективы:

— Пока масса чувствует, что она растёт, ей незачем распадаться.

Т/И вспоминает огромную площадь на Тландите, грандиозные здания вокруг и отца, глядящего на все это великолепие. На таком пространстве массе — ей чуждо это слово и она заменяет его на людям — дана возможность расти, а значит, увеличиваться. Отец всегда оставлял своему народу больше воздуха для полноценного ощущения свободы в выборе и действиях.

Приближённые, что служили ее Дому, что служат ей до сих пор, были строго подобраны отцом. Т/И усмехается ещё раз: конечно же путём примитивной полезности.

Отец говорил, что разница между жителями Тландиты и сардаукарами лишь в том, что вторые покоряются из-за слабости, когда первые ради выгоды, и, что выглядит для неё смешным, любви.

Его отстранение от службы и контроля над воинами Императора поднимает небольшой мятеж на Саласу Секундусе, но отец сам его и подавляет.

Сардаукары видят в нем правителя точного и верного, потому как он многое им позволяет. Позволяет до тех пор, пока они ему служат и каждое его решение принимают безоговорочно. Т/И помнит, что после отлёта отца домой новости от сардаукаров прибывали ещё несколько лет. Поскольку власть на планете не обусловлена его личным нахождением там, но тем образом, что он оставил в пространстве.

Ложь в которой отец находился, была настолько точно поставленной, что походила на правду. Т/И вспоминает ещё один урок о том, что все то, что ускользает от глаз сторонних наблюдателей, и составляет самую суть происходящего. Этот урок усвоился хорошо и Т/И почти научилась, строя воздушные замки, уверять окружающих ее людей в их прочности.

Но ей непонятна эта привязанность к Атрейдесам. Она никак не может объяснить себе, как отец и почему стал настолько благоволить им. Словно в их потенциальном родстве и дружбе тоже кроется план.

Нить оплетает ее и Пола, и Т/И не уверена, что снова не танцует марионеткой в игре великого Дома.

Отец не любил побочных наследников их семьи, но отдавал дань уважения одному из.

Уважать ведь не значит любить.

Он выделяет его на фоне остальных, ставит в пример Т/И, и как ей становится ясно только сейчас, поручает им одну и ту же задачу. Смысл в этом лишь один — понять, кто справится наверняка. Поскольку сильнейший в глазах ее отца означает лучший.

А значит, единственно верный Победитель.

Она трёт глаза и садится на кровать. Догадка, настолько явная, что ей смешно, подкидывает первую нить.

Чтобы вернуть кого-то из тьмы, нужно отдать другого взамен. Дункан рядом, Дункан в мире живых, а значит…

Она подрывается и имя кузена чётким ритмом отбивается в голове: смерть Башара вернёт равновесие.

***

Т/И покидает спальню уже ближе к ночи, желая навестить Мартина. Но, выходя, практически сразу сталкивается с Дунканом. Айдахо выглядит лучше: кожа все ещё бледная, но уже приобретает приятный румянец на щеках. Мешки под глазами почти пропали, и он кажется отдохнувшим. Т/И мнётся, взгляд мечника еле уловимо меняется. Ей на минуту мерещится, что в нем плещется разбавленное золото. Она смаргивает, и видение исчезает.

Дункан возвышается над ней тёмной тенью, его молчание напрягает. Она роется в воспоминаниях, удивляясь тому, что забыла, какая у них большая разница в росте. Т/И только собирается поздороваться, как ее обрывает голос служанки. Девушка протягивает ей белый свёрток, Т/И берет его в руку, узнавая изящный почерк Пола — он снова пишет ей письма.

Кончики пальцев наполняются теплом.

Она переводит взгляд на Дункана и, мягко кивая, обходит его, направляясь в сторону комнаты Мартина. У неё возникает твёрдая, но безумная уверенность, словно Айдахо уже бывал в ее покоях.

Какие глупости.