пиздец продолжается (1/2)

Он не замечает, каким неебическим образом они оказываются в Купчино и когда у Андрея в руках материализуется литровый початый пакет вина. То есть, как они заходили в магазин, Саня отдаленно припоминает, однако сей процесс существенно теряется за внезапным мощным словесным артобстрелом со стороны Князя и знатно, впрочем, оный заглущающим потоком из мыслей одна другой «краше» со стороны себя. А полностью всколыхнуться Саню заставляет твердый щелчок по лбу от того же Князя, к которому они, по всей видимости, пришли домой и который замолчал – хрен пойми когда, вот только – так же внезапно, как и затараторил.

Непривычно от этого Сане потому, что бесперебойно тараторить – обычно его обязанность. Везде и всегда.

Медленно, но невнимательно оглядывая окружающую обстановку, Саня, с некоторым удивлением, первым делом видит у себя в руке тот самый пакет с вином, который, кажется, и является причиной щелбана и неожиданного осуждающего молчания.

Приятного лёгкого головокружения, судя по всему, тоже. Но об этом лучше не говорить.

Хотя Андрей Сергеич на редкость проницательный.

- Закосел уже, что ли, засранец? – голос его как-то резко разрезает тишину. Значит, висит она и впрямь давненько. – Сань, ну твою мать, ты ж несовершеннолетний.

- Называйте меня лучше Сашей.

Странно глядя на Саню, Андрей молча забирает у него из рук вино, легонько встряхивает, закатывает глаза и с тяжёлым вздохом (поскольку вино, как выясняется, все оставшееся, то есть приблизительно половину, Саня успешно вылакал) ставит на диванный подлокотник возле себя ныне бесполезный предмет.

Квартира Андрея – студия, так что ни на что, кроме одного-единственного и, впрочем, небольшого дивана хозяину квартиры присесть негде. Справа только допотопная тумбочка, служащая, вероятно, лишь для того, чтобы занять жалкое пространство между диваном и стеной, отгораживающей «основную квартиру» от балкона, а также не менее дряхлый одинокий стул, являющийся скорее чудом сохранившимся символом советской эпохи, нежели действительно чем-то, сумеющим пригодиться в хозяйстве. Прямо перед диваном – коротенький и неширокий «журнальный» столик (поновее), второй по частоте эксплуатации предмет в данной обители после, вероятно, дивана, поскольку на оных происходит решительно все, от употребления пищи вплоть до всплеска творческих порывов. За столиком, пройдя ни много ни мало метр-полтора, можно упереться в стоящую вдоль стены мебель, такую как: столешница с навесными закрытыми полками, слева от нее – газовая плита, затем раковина (над ней полки тоже есть – под посуду, логично) и банальное пластмассовое, в сеточку, мусорное ведро; справа от столешницы стоит холодильник, а между ним и стеной скромно втиснуты мольберт и парочка чистых холстов. По правую же от дивана сторону стоит весьма внушительный широкий шкаф, на коем основная квартира и закончена. За дверью комнаты – чуть более чем полуметровая прихожая и сразу дверь в ванную, где Саня пока не был, но твердо уверен, что сильным размахом метража та не отличается.

Чем дольше Саня, пусть и с плавающим глазным фильтром, оглядывает сие великолепие, тем настойчивее ему кажется, словно его перенесло назад во времени минимум лет на пятьдесят. Силы этому ощущению прибавляет и отсутствие каких-либо предметов современной техники: никакого компьютера, даже насколько возможно старого, и в помине нет, есть только телевизор-ящик, стоящий на холодильнике, все это время, оказывается, включенный и транслирующий какую-то новостную программу, причем, на удивление, без помех и вполне четко. А возможно, Сане это только кажется, ведь очки свои он куда-то посеял.

Давно ли – тоже хороший вопрос.

Пожалуй, единственное в этой квартирке, напоминающее о том, что на дворе всё-таки двадцать первый век – андреев смартфон, из которого – оказывается! – фиг пойми сколько времени также что-то транслируется, то есть играет, а именно – музыка, и, надо сказать, довольно неплохая.

Не жёсткий трэшак какой-нибудь, какой обычно подавай Сане, но такое он воспринимает, поскольку нечто подобное слушает Ягода, более того – играющую сейчас группу Саня знает, только название забыл.

- А что это за группа, я название постоянно забываю… - произносит Саня с едва уловимым вопросом в интонации, кладя голову Андрею на плечо, хотя скорее на грудь.

Да что там, Саня почти лежит на нем. Не то чтобы габариты дивана позволяют полноценно друг от друга дистанцироваться, тем не менее Саня, по всей видимости, по уровню опьянения очень близок к отметке «в говно», а Андрей, вроде как, и не против, судя по расслабленной позе и руке, приобнимающей, или скорее поддерживающей, за пространство между лопатками и талией.

- «Пале Рояль», - буднично осведомляет Андрей.

- Там ещё челика зовут, как крысу из «Рататуя»…

- Да, да.

Саня блаженно улыбается и настолько небрежно, насколько возможно с его поплывшими мозгами, трётся своей щекой о щеку Андрея, и, так как происходит это в процессе попытки резко подпрыгнуть, чтобы затем принять эффектную позу, выходит действие смазанным, чего, тем не менее, становится достаточно для ощущения тягучего тепла внизу живота. Прыжок в бизарную позу проваливается, причем буквально: диван по причине невозможной изношенности находится практически на одном с полом уровне и к тому же обит пусть и потертой, но до сих пор скользкой кожей, поэтому Саня просто-напросто скатывается по этой поверхности на пол, оказываясь перед Андреем на коленях, однако не теряется, быстро и неожиданно твердо встаёт на ноги, упирает руки в боки и деловито вопрошает:

- Где телефон?

Андрей кивком головы указывает на тумбочку на расстоянии предплечья от себя.

Саня ловит с себя кринж.

Впрочем, недолгий.

- Разблокируй, я хочу одну песню включить. – Саня вроде просит, но звучит почему-то как приказ.

Потому, вероятно, Андрей недоверчиво хмурится, однако с телефона блокировку снимает и протягивает Сане. Тот, растягивая губы в полубезумной ухмылке, сразу же лихорадочно принимается набирать название, и вскоре включается непонятный речитатив на…

- Эй, это чё, итальянский? – усмехается Андрей, похоже, недостаточно впечатленный включенной Саней песней.

- Ццт, слушай! – цыкает Саня, подпевая непонятным набором звуков, более-менее схожим со словами песни.

Музыка играет дальше, а Саня, пританцовывая и кружась вокруг себя, то приближается к Андрею, то отдаляется от него, и в конечном счёте устает на предпоследнем припеве, прямо перед самой кульминацией, плюхается на диван, то есть на Андрея, по недавнему принципу, с обожанием смотрит на него из-под полуопущенных век и, чтобы в очередной раз произвести впечатление, проводит по его щеке подушечками пальцев, при этом неразборчиво и едва дыша подпевать:

- Ля дольче Марлена, Марлена…

- Ты знаешь хоть, о чем это? – насмешливо усмехается Андрей.

- Не-а, - просто бросает Саня, - наверное, что-нибудь про танцы?

- Увы, я не итальянец, - разочарованно вздыхает Андрей.

- И я, - вторит ему Саня, вдруг абсолютно теряя к любимой, казалось бы, песне (к слову, открытой им так же с лешиной подачи) всякий интерес то ли от усталости, то ли от ещё чего (кого), поднимает пофигистичный взор на сменяющиеся в телеке яркие пятнышки и как бы невзначай интересуется: - А чё по «ящику» там крутят?..

- Хрен знает, че-то про Крым, кажется, - без претензии на достоверность сообщает Андрей.

- И как, наш?

- Наш.

- Заебись.

- Солидарен.

- Ебать ты месье, я б тебя депутатом каким-нибудь сделал.

- Не надо, мне вас, спиногрызов, вполне хватает.

- Ах, значит, я для тебя всего лишь «спиногрыз»?! – Саня хочет повысить голос на максимально высокую тональность, но выходит слабо: виной всему… вино.

Он делает попытку угрожающе нахмурить брови (у него это выходит) и опереться ладонью на бедро Андрея, чтобы не менее угрожающе приблизить свое лицо к его лицу (а вот это не выходит: он промахивается и вместо бедра весьма метко и со всей, так сказать, душой рука его сжимает член). Поначалу никто не догоняет, что конкретно случилось, но первым из ступора выходит Андрей.

- Встал, - говорит он как-то чересчур строго, заставляя Саню залиться краской, наверное, от кончиков пальцев ног до кончиков ушей и вгоняя в более сильный ступор.

А рука никуда не сдвигается.

- Что? – хрипло лепечет Саня, глядя Андрею прямо в глаза и почему-то боясь пошевелиться.

- Я говорю - встал, - не меняя интонации, повторяет Андрей, но в глазах его заметен лёгкий огонек ироничности.

- Что? – тупо переспрашивает Саня.

- У меня на тебя, «что»!

- Я чувствую.

Желание Сани со всего размаху ударить себя по лбу не было настолько яростным ещё ни разу в жизни.

Но рука занята.

А про наличие второй он, видать, забыл, хренов ранний склеротик.

Да и вспомнишь тут, приходя к осознанию, что сказанное – внезапно – правда.

И чё делать с этим – хуй знает.

Вернее, парочка мыслишек-то есть, но все они – одна другой антиобщественнее.

Так что делает он следующее: с какой-то обсессивно-компульсивной аккуратностью расстёгивает ширинку андреевых джинс, и действие это тут же ожидаемо прерывает резко хватающая его за запястье чужая рука.

- Ты что творишь?! – без злобы, скорее нервно шипит Андрей. Рука его подрагивает.

- Заткнись, а? – несколько раздражённо, даже устало, отмахивается Саня, почти беспрепятственно стряхивая руку Андрея со своего запястья и возобновляя задуманное.

Больше Андрей его не останавливает.

Исключая тот момент, когда, после того как кончает, лениво убирает руку с саниных волос и короткими, однако назойливыми, движениями мельтишит пальцами перед его лицом, тем самым негласно отговаривая глотать.

Будто Сане есть до этого хоть малейшее дело.

Вдруг он, Саня, чувствует себя трезвым как никогда. Эйфорийную муть в мозгах и перед глазами как ветром сдуло.

- Скажи, ты его любишь? – спокойно и вместе с тем странно строго выпаливает Саня, только спустя секунду офигевая от того, что смог такое вообще выпалить.

Андрей же недоуменно молчит почти целую минуту, но оно и понятно, ему сначала в себя надо прийти.

- Кого? – и даже в таком полусонном состоянии он умудряется в своей фирменной манере приподнять одну бровь.

- Горшка.

На сей раз молчание затягивается минуты на три.

- Какого хера ты вообще…