Глава 25: Третья дверь (2/2)
Как только лоза снова начала двигаться, Вэй Ин потрясённо вдохнул. Она вытягивалась, двигаясь почти так же медленно, как и входила, и даже несмотря на то, что кончик был гладкий, Вэй Ин не мог не почувствовать текстуру нескольких крошечных бугорков, поскольку лоза двигалась. А потом он почувствовал, что растяжение немного уменьшилось, и тогда лоза приостановилась, а затем снова вошла.
Принц повторил это движение несколько раз, и это было все, о чем мог думать Вэй Ин. Его разум был полностью поглощён тем, как он выглядел, как туго должно быть растянута дырочка, как безумно должно выглядеть наблюдение за тем, как эта огромная штука исчезает между ягодиц, как много места она должна занимать внутри, входя невозможно глубоко. Он совершенно забыл, что должен дышать, пока не почувствовал ещё один лёгкий толчок от лозы, обвившей руку, напомнившей об этом. Вэй Ин погрузился в круговорот мыслей, когда ощущение полной заполненности, охватило его, и прежде чем он смог остановить себя, оргазм накрыл волной, заставив сжаться вокруг лозы глубоко внутри, и полностью стереть сознание.
Он снова опустился на пол, а принц застыл, пока Вэй Ин приходил в себя, но ничто не могло остановить то, что требовалось принцу. И когда он почувствовал, как внутри поднимается собственная потребность в большем, принц снова начал двигаться.
Это был мучительно медленный процесс. Хотя Вэй Ин чувствовал голод, излучаемый лозой внутри, принц проявлял невероятную сдержанность. Он двигался медленно, лоза скользила внутрь и наружу, вырабатывая все больше масел, чтобы Вэй Ин оставался как можно более мокрым. Вэй Ин не мог сказать, как долго это продолжалось. Принц несколько раз останавливался, чтобы дать ему кончить и перевести дух, но в конце концов темп постепенно изменился. Тело Вэй Ина, казалось, все больше ослабевало, чем дольше она находилась внутри, позволяя принцу постепенно переходить на более ровный темп, удлинять толчки… И когда лоза начала трахать с более регулярной скоростью, Вэй Ин почувствовал, как лозы, окружающие его, ползут по конечностям и талии и крепче сжимают его.
Вэй Ин смутно ощущал движение, когда почувствовал, как его снова поднимают с земли, и чувство беспомощности вернулось во всей своей прежней красе. Руки и ноги были раздвинуты, так как принц крепко держал его, а по коже поползли новые лозы: две крошечные обвились вокруг сосков, одна — вокруг члена и яичек. Все три начали извиваться и потираться, посылая по коже ещё одну резкую волну яркого удовольствия, а лоза внутри набирала темп, трахая все быстрее и глубже с каждым толчком, пока Вэй Ин не упал навзничь от переполняющей боли-давления-удовольствия и не кончил снова, только чтобы обнаружить, что теперь принц продолжал трахать его во время оргазма.
Очнувшись, Вэй Ин повернул голову и приоткрыл глаза. Несмотря на все ощущения, какая-то его часть хотела увидеть, как выглядит принц, прикасающийся к нему вот так, и его охватило глубокое, дрожащее удовольствие от того, что лозы обвились вокруг него, что они крутят и трут соски, нежно надрачивают член и… Ох. Вэй Ин задыхался, застыв, глаза были прикованы к нижней части живота, к слабой пульсации волнительного момента, к крошечному бугорку, который появлялся и исчезал в такт толчкам. Принц трахал так глубоко, что Вэй Ин мог видеть его. И он не был уверен, что это вообще возможно, это было чуждо и выглядело почти неправильно, но вид этого наполнял его таким ошеломляющим удовлетворением, что он не мог не кончить снова, полностью выбившись из сил, пока принц трахал ещё сильнее.
Вэй Ин почти потерял сознание. По крайней мере, сознание закружились, пока принц трахал его во все более жестоком темпе, высвобождая голод, который сдерживал все это время. Вэй Ин понимал, что это бессмыслица, что это невозможно, но по мере того, как ощущал сильное давление толчков, он был поглощён мыслью о том, что лоза входит невероятно глубоко, заполняет целиком, пока не оказался в таком сильном напряжении от этой тревожной фантазии, что готов был поклясться, что чувствует толчки в горле.
Он кончал снова, и снова, и снова, больше, чем осмелился бы сосчитать. Принц вытягивал из него каждый оргазм с каким-то отчаянным, полувымученным звуком, хотя Вэй Ин был слишком перевозбуждён, чтобы услышать себя. Лоза, казалось, только сильнее и глубже трахала его, извиваясь в теперь уже совершенно сверхчувствительных внутренностях, побуждаемая его постоянным возбуждением и потребностью в стимуляции ароматом, все ещё витавшим в воздухе, и маслами, покрывавшими кожу, чтобы ещё больше усилить его чувствительность. Его тело дёргалось и бесполезно извивалось, против лоз опутывающий его, против продолжающихся толчков, и как раз тогда, когда Вэй Ин был уверен, что на пределе, что тело просто разорвётся на части, если принц продолжит в том же безжалостном темпе… Принц замедлился. Толчки лозы замедлились до мягкого, ровного темпа, и лозы, бешено извивающиеся по коже, прекратили свои дразнящие движения и затихли. Вэй Ин почувствовал, что снова может дышать, снова может думать, впервые за все время, прошедшее с тех пор, как принц начал их совместный вечер.
Глаза открылись, зрение слегка затуманилось, когда он уставился на бледные цветы, висящие над ним, заворожённый танцующими точками серебристого света, бесплотно плавающими вокруг великолепных цветов, и убаюканный неким целительным спокойствием, когда сознание снова проснулось.
Постепенно он почувствовал, как его перемещают. Лозы медленно поворачивали его в более вертикальное положение. Он чувствовал, как его тянут вперёд и опускают обратно на пол, пока он не оказался на коленях у основания дерева. Прислонив его к твёрдому стволу, лозы вокруг рук и ног начали соскальзывать. Вэй Ин устало опустился на твёрдое дерево, лёгкая шероховатость коры коснулась щеки и груди, возвращая окружающий мир в фокус.
Он медленно, но, верно, выходил из оцепенения, чувства возвращались неторопливо, туман вокруг сознания рассеивался все больше и больше с каждым неторопливым толчком. Когда очередной оргазм начал накатывать, он вскинул руки, хватаясь за дерево, и обнаружил, что ему едва удаётся полностью обхватить его, а когда оргазм ослабил свою хватку… в голове стало ещё яснее, чем прежде. Когда Вэй Ин снова открыл глаза, он понял, что освещение в комнате изменилось, серебристо-белая луна над головой померкла в глубоком синем свете приближающегося рассвета. Принц трахал его всю ночь, и скоро наступит утро.
Через несколько осторожных толчков он снова кончил, и его охватило гораздо более мягкое наслаждение, и снова чувства стали более ясными. Аромат глицинии исчезал, ослабляя свою хватку над разумом и телом, а когда он окинул взглядом море свисающих гроздьев цветов, то понял… что блики серебристого света уже не просто кружатся вокруг. Вэй Ин с благоговением наблюдал, как один-единственный белый лепесток срывается с цветка и распадается, частица за частицей, в яркую серебристую пыль, а затем улетает вверх и вдаль, за пределы поля зрения, и это заставило его заметить, что то же самое происходит со всеми цветами, насколько он мог видеть.
Мало-помалу дерево глицинии исчезало в небытие.
Вэй Ин охватил внезапный ужас. Несмотря на то, что он с самого начала знал, для чего все это затевалось, внезапное осознание того, что их совместное времяпрепровождение подходит к концу, наполнило его тоскливым ужасом и отчаянной потребностью говорить.
― Хангуан-Цзюнь, ― прохрипел он, горло болело от стонов. Он сильнее прижался лицом к коре, зажмурил глаза, словно физически мог сдержать наворачивающиеся слезы.
Принц ничего не ответил, и Вэй Ин понял, что слова, сказанные им за пределами комнаты, будут последними в его жизни, и возненавидел себя за то, что не осознал этого, за то, что не провёл более содержательный обмен мнениями, хотя знал, что если бы колебался ещё мгновение, то потерял бы нервы… Но через несколько секунд Вэй Ин почувствовал, как с другой стороны дерева руку обвивает лоза, и понял, что принц, по крайней мере, слушает.
― Лань Чжань, ― выдохнул он, почувствовав, как лоза сдвинулась и стала двигаться внутри него под таким углом так, что по позвоночнику пробежали искры, ― Лань Чжань, пожалуйста.
Возбуждение продолжало пульсировать, несмотря на боль в груди. Опьянение принца уже почти прошло, оно оставалось достаточно сильным, чтобы побудить его продолжать, но позволяло ощущать болезненность использованной дырочки. Хотя, Вэй Ин солгал бы, утверждая, что возбуждение не было чем-то иным, кроме как поощрением, твёрдым напоминанием об отчаянной потребности принца продолжать трахать его. Стимуляция отвлекала, но Вэй Ин напомнил себе, что это последний шанс поделиться с принцем всем, что хотел сказать, и он с трудом обрёл голос.
― Я не хочу, чтобы ты уходил, ― всхлипнул он, эгоистичные слова когтями впивались в горло, но их бесполезность не давала покоя, ― я знаю, я знаю, что ты не можешь контролировать это, я знаю, что у тебя есть кто-то, кто ждёт тебя, я знаю.
Его ресницы были уже мокрыми, он чувствовал влагу слез, беспорядочно размазанных по щекам, поэтому перестал утруждаться попытками сдержать их. И когда он открыл глаза, у него снова перехватило дыхание. Нижняя часть цветов и ветвей дерева уже полностью исчезла. Вэй Ин поднял голову вверх и увидел, что серебристое сияние неуклонно пробивается сквозь листву и ветви, посылая волну за волной мерцающих шлейфов, уплывающих сквозь щели в крыше, где солнечный свет менялся, усиливался и медленно переходил в тёплый золотой.
Он крепче вцепился в дерево, как будто простого удерживания было достаточно, чтобы изменить судьбу, которая ожидала их, пока ядовитое серебро прокладывало себе путь к стволу дерева.
― Я все это знаю, но… ― Вэй Ин резко вдохнул, преодолевая дрожь возбуждения, когда почувствовал, как движение лозы внутри меняется, как она глубоко входит, ― я не хочу жить без тебя рядом, ― признался он, и от того, что он произнёс эти слова вслух, по лицу потекли горячие слезы, ― я никогда не был так счастлив, как в последний год, и все из-за тебя! Говорить с тобой, прикасаться к тебе, даже просто проводить время, зная, что ты рядом… Я не знаю, что я буду делать без тебя! ― он задыхался от рыданий, чувствуя, как лоза извивается внутри, входя так глубоко, что он практически был прижат к дереву, и каждое небольшое подёргивание на измученном участке заставляло его дрожать от возбуждения. ― Я буду очень скучать по тебе, ― кричал он, выдавливая из себя слова, ― ты единственный человек, которого я знаю, с которым я чувствую себя как дома.
Вот что было больнее всего. Вэй Ин провёл большую часть своей юности, переезжая из города в город, имея мало союзников и ещё меньше настоящих друзей. Когда его привели в Пристань Лотоса, он попытался вписаться, попытался устроиться поудобнее, он любил Цзян Яньли и Цзян Чэна больше, чем мог сказать, он уважал Цзян Фэнмянь и Мадам Юй за все, что они для него сделали… но, в глубине души он знал, что Пристань Лотоса никогда не была домом. Он едва ли мог прожить больше нескольких дней без болезненного напоминания о том, что он там чужой, что он не принадлежит себе, что его присутствие там только усугубляет напряжённость, которая всегда существовала в семье Цзян. Но здесь, во дворце, все было совсем по-другому. Принц заставил Вэй Ина почувствовать себя желанным, принятым и нужным так, как Вэй Ин никогда раньше не чувствовал. Теперь, когда он терял принца, он терял не просто близкого человека, он терял единственное место, единственного человека, который был для него домом. В этот момент ему казалось, что он теряет все.
― Лань Чжань, я… ― он отчаянно пытался вымолвить слова, уверенный, что времени у него очень мало, но тут его прервал стон, когда действия принца стали направленными, он сильно ткнулся вперёд в то место, которое послало белое горячее удовольствие, пронзившее его, и, чувствуя нарастание последнего оргазма, Вэй Ин закричал, ― я люблю тебя!
Оргазм накрыл его почти с силой. Смертельная хватка Вэй Ина на стволе дерева, казалось, была единственным, что удерживало их вместе, когда наслаждение прорвалось через измождённое тело. И когда оно прошло, он понял, что кончил, что его потребность в прикосновениях наконец-то удовлетворена. Вэй Ин продолжал держаться за дерево, чувствуя странное ощущение, что лоза внутри внезапно растворяется, а потом все силы исчезли, руки ослабли, и он опустился на колени на пол.
Вэй Ин заставил себя открыть глаза. В комнату проникали жёлтые лучи утреннего солнца, и некогда серебристый свет приобрёл золотистый оттенок, полностью поглотив остатки дерева, стоявшего перед ним.
Вэй Ин не вытирал слезы с лица, не пытался ничего сделать, кроме как смотреть, как края ствола искрятся и уносятся к потолку, забирая у него принца по частям. Он был измотан, слишком измотан, чтобы ощущать что-то кроме пустоты и беспомощности, наблюдая за уходом… слишком измотан, чтобы заметить, когда первые несколько пятен алебастровой кожи показались из-под слоя зачарованного сияния.
Вэй Ину потребовалось мгновение, чтобы осознать, что форма перед ним не исчезает, а лишь меняет очертания. Дыхание перехватило, глаза расширились от удивления, он продолжал смотреть, как форма уменьшается до отчётливо человеческих очертаний.
В этот момент он едва смог сделать неглубокий вдох, наблюдая за тем, как сверкающие частицы уплывают вверх, медленно открывая все более красивую кожу, впечатляющие линии крепкого, мускулистого тела. Вэй Ин проследил, как исчезает мерцающий свет, поднимаясь по ногам, рукам и животу, до головы мужчины, где частицы, исчезая, открыли лицо такой красоты, что его могли бы изваять сами боги из лучшего в мире белого нефрита. Вэй Ин сразу же убедился, что перед ним самый великолепный мужчина, которого он когда-либо видел. Он смотрел, не отрываясь, как последние крупинки сверкающего света поднимаются с кончиков длинных ресниц мужчины, а потом увидел, как эти ресницы дрогнули, и стоявший перед ним мужчина открыл золотистые глаза и опустил на него взгляд, который, несмотря на отстранённое выражение лица, казался почти таким же потрясённым, как и взгляд самого Вэй Ина.
Они оба были слишком ошеломлены, чтобы что-то сделать, кроме как уставиться друг на друга в недоумении, не доверяя своим чувствам, прежде чем Вэй Ин наконец заставил себя заговорить, голосом едва громче шёпота:
― Лань Чжань?
Мужчина над ним сделал резкий глубокий вдох и выдохнул с тихим:
― Вэй Ин.
И хотя голос был хриплым и грубым, вероятно, от многовекового молчания, Вэй Ин и через тысячу лет не смог бы принять его за чей-то другой.
Это был голос принца.
Новые слезы, слезы удивления, облегчения и восторга, навернулись на глаза, и не успел он произнести и слова, как принц опустился перед ним на колени, обнял и прижался лицом к его шее. Он крепко обнял Вэй Ина, достаточно крепко, чтобы подавить то пустое, отчаянное чувство, которое овладело им всего несколько мгновений назад, и заменить его бурлящей радостью.
Вэй Ин едва успел справиться с удивлением и обхватить руками спину принца, как через несколько секунд услышал тихий и отчаянный шёпот:
― Я тоже тебя люблю.
Из горла Вэй Ина вырвался какой-то звук, что-то между смехом и всхлипом, и он крепко прижался к принцу, от восторга в груди заколотилось сердце. Его мысли были такими же беспорядочными и головокружительными, как и на пике наслаждения, он не мог понять, что произошло, кроме эйфории от объятий, которые, как он думал, были только в мечтах, от того, что потребовалось приложить все силы, чтобы приспособиться к незнакомому ощущению столь близких объятий.
Когда принц прижался к его шее, Вэй Ин был почти уверен, что почувствовал там влагу, как будто тот тоже плакал.
Это было последнее, что он почувствовал, когда головокружение полностью поглотило его, увлекая измученное сознание в черноту дремоты.