Глава 4: Жизнь во дворце (2/2)
― Золото.
Вэй Усянь фыркнул от смеха. Очевидный ответ на очевидный вопрос, подумал он. Он повторил попытку:
― А откуда оно взялось?
Не похоже, чтобы Вэй Усянь видел золото, валяющееся поблизости, за все время, проведённое здесь, и уж точно не приносил его с собой.
― Изнутри, ― ответил принц, ― люди приносили его в качестве подношения.
Это был исчерпывающий ответ. В конце концов, Вэй Усянь не видел ничего за пределами двора, поэтому нельзя было сказать, что может находиться внутри большого поместья. И хотя он знал, что золото, вероятно, не имеет большого значения, когда речь идёт о помощи принцу, подношения доброжелательным (или злым) духам были далеко не редкостью.
― Хорошо, но… почему оно здесь? Для чего? ― продолжал он, совершенно не понимая, почему принц решил вот так внезапно бросить перед ним золото.
― Для вина, ― ответил принц.
Вэй Усянь почувствовал, как сердце затрепетало. Он был странно тронут этим жестом, у него немного перехватило дыхание, когда он взглянул на немаленькую сумму золота в своих руках. Этого было более чем достаточно для нескольких кувшинов даже самого лучшего вина, но Вэй Усяню не было кому передать деньги в обмен на спиртное здесь, во дворце…
― Недалеко отсюда, на севере и западе, есть города, ― продолжил принц, отвечая на вопрос, который Вэй Усянь не задал, ― ты сможешь найти то, что ищешь.
Вэй Усянь на мгновение замешкался, мысли перевернулись в голове. Он… он уже давно не думал о том, чтобы уехать отсюда. Это была смутная мысль, что в конце концов он может уехать, отправиться в путешествие, чтобы узнать новости о сестре, или посмотреть, безопасно ли ему возвращаться в Пристань Лотоса, но в основном он откладывал эти планы. Принц ясно дал понять, что никогда не удерживал здесь ни одну из девушек, приезжавших сюда до него, но по какой-то причине Вэй Усянь не задумывался о том, что это значит для него самого.
— Значит… ты не против? ― с любопытством спросил Вэй Усянь, ― я могу пойти в город?
Последовавшее за этим молчание казалось более долгим, чем все предыдущие, и Вэй Усянь смутно подумал, есть ли в этом какой-то смысл, который он должен понять…
Но в конце концов принц сказал тоном, который показался Вэй Усяню почти покорным:
― Ты волен приходить и уходить, когда заблагорассудится.
Вэй Усянь почувствовал, как лёгкая улыбка растянулась на лице, когда он перевернул кусочки золота в руке. Внезапно у него появились совершенно новые планы на этот день.
Он поднялся на ноги, поправил одежду (впервые за долгое время ему пришлось выглядеть презентабельно для других людей) и направился к парадным воротам.
― Я вернусь к закату! ― объявил он, не дожидаясь ответа, и направился в лес к одному из городов.
Направляясь прямо на запад, он всего через час или около того наткнулся на небольшой городок в менее густой части леса — город, о котором он знал, проезжая через него во время различных ночных охот на протяжении многих лет. Всю дорогу туда его нервы были на взводе при мысли о том, что он увидит других людей после стольких месяцев одиночества и, что ещё важнее, сможет поесть что-нибудь кроме мяса, грибов и ягод, что-нибудь сваренное в котелке, хорошо приправленное и, желательно, острое… Он направился в местную таверну.
Пока он ел то, что должно было быть самым острым из имеющихся блюд, и впитывал непринуждённую полуденную болтовню посетителей, обедающих вокруг, он тщательно обдумывал свои новые возможности теперь, когда мог с некоторой регулярностью выходить в город, что включало покупку вещей, которых не хватало во дворце, и пополнение запасов еды.
В тот день в городе он провёл некоторое время, непринуждённо болтая с торговцами просто потому, что мог, купил два горшка лучшего в городе алкоголя, немного хлеба и продуктов, которые не мог найти в дикой природе, и крепкий лук с горстью стрел.
Он вернулся во дворец до захода солнца, как и обещал, и улыбался как никогда ярко, разгружая свои новые припасы. Когда он подошёл к принцу для того, что стало их ночным ритуалом, то не смог объяснить, чем тот отличался от любой другой ночи, которую они провели вместе, кроме того, что чувство, которое он постоянно ощущал через их связь, было чувством облегчения.
~~~
В течение последующих недель Вэй Усянь проверял свои навыки охоты и собирательства. С луком и стрелами, которые он купил, ловить диких фазанов и кроликов стало проще простого, и каждые пару дней он относил добычу в один из ближайших городов, продавал мясо мяснику, кожу и перья — торговцам, грибы и ягоды, дикий лук и ростки бамбука — всем, кто хотел их купить. Он зарабатывал достаточно денег, чтобы поддерживать запасы продовольствия во дворце, чтобы купить себе ещё один комплект одежды и, в конце концов, чтобы купить постель.
Однажды ночью, когда он лежал на своей новой подстилке и грелся в приятной дымке опьянения от спиртного и долгого тепла оргазма, он задал вопрос:
― Так если я останусь, ты сможешь продолжать питаться от меня? Тебе когда-нибудь понадобится питаться от другого человека, если я не уйду?
Мгновение спустя он почувствовал ответ, тихий и уверенный:
― Если ты останешься, мне больше никто не нужен.
Что-то в том, как принц произнёс эти слова в его сознании, почти заставило вздрогнуть, но, прежде чем он успел подумать об этом, заснул.
Утром его мысли вернулись на прежнее место, в основном потому, что он уже давно об этом думал. Вэй Усянь знал из всех исследований, которые он провёл, прежде чем выбрать этот путь, что существует группа старейшин, специально обученных следить за развитием посевов и состоянием леса. В их обязанности входило предупреждать вождей следующего города, когда условия начинали ухудшаться, когда становилось очевидно, что принц питается энергией земель и что нужна новая жертвенная дева…
И Вэй Усянь уже давно пришёл к выводу, что если земли никогда не ослабеют, то и новая жертва не будет нужна. Единственное, в чем он не был уверен, так это в том, есть ли какие-то ограничения на то, чтобы принц питался одним и тем же человеком снова и снова, и на этот вопрос прошлой ночью он получил ответ.
В своей жизни он знал двух женщин, которых выбирали в качестве жертв. Одной из них, конечно же, была Цзян Яньли, и боль и паника тех дней все ещё были острым и недавним воспоминанием. Гнев, горе, беспомощность… они были настолько близки к тому, чтобы захлестнуть его, что единственной надеждой на выживание была вера в то, что он не допустит этого, и чтение любой литературы, которую он мог найти, чтобы понять, имеет ли его план принести себя в жертву вместо неё какие-либо достоинства.
Другая женщина… ну, он не помнил её имени. Тогда ему было всего семь или восемь лет, это было в годы после смерти родителей и до того, как его забрали в Пристань Лотоса. Он был в каком-то городе в Хунане, копался в куче мусора в поисках хоть каких-то объедков, когда к нему подошёл какой-то старик с мечом на бедре, начал кричать, угрожать, пытаться прогнать, и как раз в тот момент, когда Вэй Усянь собирался отмахнуться от ужасного урчания в животе и убежать, к ним подошла молодая женщина, извинилась за него, сказала мужчине, что он её двоюродный брат и что он потерялся, пока она отвлеклась. Ложь была достаточно хороша, чтобы мужчина ушёл, и прежде чем Вэй Усянь успел забить болт (как он уже привык делать), женщина повернулась к нему и предложила поесть.
Вэй Усяня сразу поразили две вещи: улыбка на её лице была настолько тёплой, что у него внутри все сжалось, и большая темно-красная отметина, которая тянулась через половину лба, вниз через глаз и большую часть щеки.
На мгновение он был шокирован, никогда раньше не видя таких отметин на чьём-либо лице, но это была далеко не самая странная вещь, с которой он сталкивался, а обещание тёплой еды было слишком большим соблазном, чтобы упустить его. Он позволил ей привести его в свой дом, накормить и в итоге остался.
Он прожил у неё несколько месяцев, делая кое-какую работу по дому, пока она работала швеёй. Он называл её просто цзе-цзе, и эти месяцы были, пожалуй, самыми лёгкими за все время его самостоятельной жизни.
А потом город был призван принести жертву.
Не каждый город делал свой выбор одинаково. В Пристани Лотоса выбрали по справедливость и поэтому использовали систему жребий. В других городах старейшины просто принимали решения о том, кто, по их мнению, наиболее пригоден, и что ж, решение принести в жертву молодую незамужнюю женщину с неприятным родимым пятном на лице было для них лёгким выбором.
Её не предупредили. Вэй Усянь слишком ясно помнил тот день, когда мужчины пришли к двери, как они объявили о её судьбе без капли сочувствия, и он помнил, как они схватили её, как боролись с ней, пока она плакала, помнил, как пытался броситься между ними, но один из мужчин отшвырнул его в сторону достаточно сильно, чтобы лишить сознания. Когда он очнулся, их уже не было, и ему ничего не оставалось делать, кроме как собрать еду и припасы и бежать, пока они не попытались вернуться и причинить ему вред.
Зная теперь, что она не умерла здесь, во дворце, он смутно догадывался, что с ней случилось, хотя и не был уверен, что когда-нибудь узнает.
Эти ужасные воспоминания заставили его прийти к выводу, что никто другой не должен пройти через это. Он и раньше испытывал горечь по отношению к принцу, когда думал, что этих женщин поглощают, убивают, а теперь, когда он узнал правду… Что ж, горечь не исчезла полностью, но она переключилась на старейшин города и мужчин, которые почему-то решили, что бесконечное жертвоприношение молодых женщин — это единственный способ продолжать жить.
Никого нельзя было вытаскивать из дома в качестве невольной жертвы, никто не должен был входить во дворец под страшным предчувствием смерти, и никто не должен был оплакивать потерю ещё одной дочери или сестры.
Вэй Усянь не мог остановить жестокую систему, которая веками разрывала людей на части, у него не было на это сил, но если бы он мог остановить принца, чтобы тот никогда не питался землями и не запускал эту систему…
Может быть, как сказал принц, Вэй Усянь мог приходить и уходить, когда ему заблагорассудится. Возможно, ему было позволено уйти, когда он захочет, но, зная все, что он знал сейчас казалось эгоистичным делать что-либо, кроме как остаться.
Решение пришло к нему почти так же легко, как и решение прийти сюда. Может быть, когда-нибудь он передумает, может быть, когда-нибудь у него появится причина для этого.
А пока, решил он, этот дворец в лесу должен стать его домом.
Следующие несколько недель он потратил на то, чтобы сделать его своим домом.
~~~
В конце концов наступил сентябрь, а вместе с ним и первая прохладная ночь, сигнализирующая о приближении конца лета. Впервые за многие месяцы Вэй Усянь не снял, а лишь расстегнул свои одежды для принца, хотя и обнаружил дразнящее возбуждение в том, что лианы копошатся под одеждой, как будто он не ожидал, что с ним такое произойдёт, и столь неожиданное прикосновение застало его врасплох. Он извивался под прикосновениями, давно ставшими для него привычными, пыхтел и тихо стонал, поощряя нетерпеливые поглаживания лоз. Он кончил, но аппетит принца был особенно велик в последнюю неделю или около того, и Вэй Ин не был шокирован тем, что принц продолжал играть с мягким членом, пока тот не стал твёрдым, пока не возбудил его ещё раз, и не торопил, пока в конце концов Вэй Усянь не смог назвать звуки, которые он издавал, хныканьем, и почувствовал головокружение от потребности в оргазме.
― Хангуан-Цзюнь, пожалуйста… ― застонал он.
Слова слетели с губ ещё до того, как он понял, что собирается их произнести, и на мгновение он был потрясён. Он никогда раньше не звал принца во время действия, предпочитая не думать о том, кто стоит за действиями лоз, работающих над ним.
Прежде чем он успел подумать об этом, принц послушался. Лоза, обвившая его возбуждение, тут же ускорила темп, и в голове Вэй Усяня осталось место только для стремительно приближающегося оргазма, от которого он задыхался, пока не кончил с резким стоном.
Знакомая усталость наступила быстро, и он изо всех сил старался найти удобное положение на своей подстилке, прежде чем сон быстро одолел его. На следующее утро он чувствовал себя более измученным, чем когда-либо за долгое время, и, проснувшись, он немного потянулся, а затем попытался устроиться поудобнее, чтобы поспать подольше. Он перевернулся на спину, чтобы прижаться спиной к двери, это стало уже почти привычкой, и ему было приятно, что спина подпёрта чем-то прочным, вот только…
Когда он повернулся, двери не оказалось.
Подумав, что, возможно, он просто оказался на дальней стороне подстилки, он продолжал угрюмо пятиться назад дюйм за дюймом, ожидая, что в любую секунду может произойти соприкосновение, но съехал с подстилки совсем.
Может, он перевернулся посреди ночи? Он всегда засыпал на спине или на боку, лицом ко двору, но, возможно, он ворочался, и ворочался гораздо больше, чем предполагал. Но когда он открыл глаза, двор раскинулся перед ним так же, как и всегда, его подстилка лежала на земле прямо перед ним, а он… Он был в нескольких дюймах под проходом больших дверей, которые должны были быть позади него. Дверей в первый зал, которые были наглухо запечатаны с первого дня его прибытия столько месяцев назад, а теперь, каким-то образом, после всего этого времени…
Парадная дверь во дворец была открыта.