Часть 7 (1/2)

Адель часто говорили, что у неё необычная внешность. И дело даже не во врождённой особенности её организма, которую Сьюзен не захотела убирать когда Адель не было ещё даже месяца, считая, что её дочь вырастет красавицей. Не в ушах Шталя - врожденном пороке развития ушной раковины, когда на ухе образуется лишний хрящ, из-за чего верхний уголок становится более заостренным - дело в глазах. У неё на постоянной основе задумчивый, слегка поддернутый мутной пеленой взгляд, словно она знает о собеседнике всё, что, впрочем, было истиной. Даже когда она была маленьким ребёнком её повышенная интуиция, спасавшая Адель и Ангелочка, ребёнка из приюта, чей образ почти стёрся из сознания Адель. Её невозможные колдовские глаза никогда не покидало некое безразличие и небольшая толика злобы. Но её очи, точно чёрный нефрит, всегда задорно блестят стоит появиться в их поле зрения паре людям. В них всегда разгоралось нешуточная ярость и ненависть, стоит Адель только вернуться домой и увидеть лживые улыбки, сочувствующие взгляды, наполненные приторной любовью. Но только стоит незваным гостям уйти, как всё меняется в мгновение: вполне мирная атмосфера за столом накаляется до предела, и любая незначительная мелочь станет очередным скандалом, очередной разбитой тарелкой, очередным тяжёлым ударом ремня о нежную кожу спины, очередным тонким порезом на бедре, и ещё сотни и сотни этих «очередных». Как там Нил однажды говорил? «Как же хорошо, что ты перестала страдать этой дичью с порезами» - вот только тяжело хотя бы частично избавиться от того, что преследует тебя годами - Нил бы мог поспорить - поэтому она перешла на девственно чистые бёдра, что украшали тонкие от подаренного и любовно, она бы даже сказала фанатично, заточенного лезвия, лишь бы Нил случайно не увидел и не начались театральные вздохи.

А на момент истечения восьмого месяца их знакомства и пребывания Нила в Милпорте Адель полноценно избавилась от этой по истине убийственной привычки. Но до этого момента нужно дожить, в чем Адель уже сомневается, лёжа на софе в её комнате, пустым взглядом выискивая недочёты в идеально отложенном потолке, тихо задыхаясь от волной нахлынувших чувств. Она лежала и вытирала сухие щеки, хотя Адель была уверена, что муть и резь в глазах шла от слез, прижимая руки к шее и глубоко вдыхая, всё ещё ощущая слишком крепкую хватку отца на тонкой шее. Явно оставившую после себя тёмные синяки.

Снова уйдёт почти весь тюбик с оставшимся тональником.

Снова классный руководитель спишет синяки под глазами и на теле на недосып и нервы на тренировках.

Снова Бен будет переживать, находясь на грани между здравым смыслом и желанием раскроить черепушку Николаса. И вновь Адель будет всеми силами уговаривать Бенджамина положить пистолет. Сколько раз она уже пообещала заоблачные и невозможные по сути своей вещи? Раз десять, минимум.

Ах, да, она ни в коем случае не хочет обрабатывать синяки мазью, а кровоточащие раны на удовлетворённо ухмыляющийся лице Нила перекисью, мстительно с силой прижимая к ранкам. На что Джостен лишь шипел, ничуть не задетый таким отношением. Он бы ни за что не изменил своего решения, ведь он, к своей гордости, тоже, профессионально орудуя осколком стекла от разбившейся вазы, оставил на лице и теле Николаса раны, руками стараясь бить так, чтобы синяки на видных местах не оставались. Опыт не пропьешь.

Николас явно не хотел чтобы Адель покидала их милое семейное гнёздышко, улетая в неизвестность. Если в мае Адель таки улетит в университет, кто будет хмурой тучей тихо передвигаться по дому? Быть удобной куклой и усладой для глаз, радовать взор мнимым послушанием и покорностью, когда Николас приводит своих друзей домой? Верно, никто.

Николас отпустил Мирабель на месяц к подруге, дав кучу обетов, что и пальцем не тронет Адель, пока Бель брала с девушки святую клятву звонить каждый вечер, или хоть раз в два дня. Адель внимала каждому слову, с каждой секундой внутренне умирая. Умирая от взгляда наполненного неподдельной заботой и тревоги от человека, с которым она за чёртов месяц, может чуть больше, сумела восстановить отношения до уровня, когда женщина только появилась в жизни Адель. Она не выдержала и просто сбежала. Слушала как с тихим скрипом закрылась входная дверь, как по лестнице тяжёлыми шагами поднимается Николас, отпирая дверь малой залы, где засиживалась с книгами Адель. Она уже не сопротивлялась - за каждую попытку её ждал очередной удар армейского ремня, очередная порция боли и последующей ненависти к отвратным засосам и кровоточащим укусам. Если она просто покорно принимает всё, отыгрывая роль бревна, Николас мог быть нежен.

Адель давно научилась выключать гордость и чувство собственного достоинства, когда видела Николаса на пороге своей комнаты или малой залы. Точно так же, как привыкла отключать эмоции от любого прикосновения человека, если он не является Нилом или Беном, готовая в любой момент ударить из-под тишка или же просто, слишком по-плебейски, сломать нос.

Адель не слушала ни одного слова Николаса, уткнувшись лицом в подушку и игнорируя не то что речь мужчины, старалась игнорировать само его существование, считая это очередным кошмаром.

Зря.

Если бы она хоть иногда слушала, что же такого говорит Николас ей в заострённое ухо, узнала бы, что через пару дней к нему недельки на три или месяц приедут его друзья. И тогда уж точно для Адель не было бы сюрпризом проснуться среди ночи от того, что её тело трогают обе руки, в то время пока её ладони с силой сжимали крепкие пальцы. Навевает воспоминания. Адель была готова душу продать, лишь бы забыть период жизни между двенадцатью вплоть до появления в её жизни Нила, оставив лишь воспоминания о тёте Лизабет и времени, проведённом в колонии. Адель была готова самолично устроить себе потерю памяти, надеясь, что тело будет всё так же привычно относиться к Нилу.

Она не станет поддаваться собственному давно отключившемуся чувству жалости. Остался месяц, чёртов месяц, и Адель вообще забудет о существовании Милпорта, она просто свалит в Южную Каролину, прихватив с собой Мирабель, приличную часть заначки Николаса и собственноручно отложенные деньги. Улетит и забудет это всё, как страшный сон. Она может быть счастлива, на её счету уже в районе полумиллиона долларов, любовно отложенных лишь от всех подачек Николаса. И это оставшаяся незначительная сумма, учитывая сколько тысяч она потратила на наркотики и разномастное оружие, спрятанное в тайнике дома Нила. Джостен никогда не понимал, зачем ей вообще это нужно и всегда свято верил, что Эстерния оставляет всё до единого грамма у него. Вот только в одном он просчитался: у Адель есть собственная нычка в комнате, где у неё лежат пакетики со шмалью и кокаином. Они ей действительно нужны, тем более в период перед отбытием. И если к кокаину она даже на пушечный выстрел больше не подойдёт, в её голове всё ещё были свежи воспоминания о нестандартных методах лечения одного доктора, понемногу подсыпая маленькими дозами в еду Николаса, со злорадной усмешкой замечая, как тот медленно привыкает и жаждет всё большей и большей дозы. Да, месть - удел слабых и не заслуживает уважения. Но он сделал Адель зависимой от селфхарма, так почему же она не может отплатить той же монетой? То вот от марихуаны она отказаться уже не могла, лишь эта небольшая сигаретка давала блаженное забытие, унося куда-то далеко. Правда, действие конечно не такое как у кокаина, но тоже прекрасное. К тяжёлым наркотикам Адель относиться отрицательно, даже чуть с ненавистью, и всё вспоминает время, проведённое в больничке, где её лечили от зависимости. Это был по истине «лучший» отпуск. Или же причина по которой она всё больше и больше недоверчиво относиться к мужскому полу и докторам.

Спустя два дня Адель услышала громкие радостные крики дружков Николаса и под грозный рёв Эстерния, Адель вышла вниз, с приветливой улыбкой, вбитой десятками ударов ремнём, поздоровалась с каждым, нейтрально отвечая на вопросы о самочувствии и делах. Как бы ей не хотелось послать весь этот лицемерный рой куда подальше, но воспоминания о неделе перед знакомством с Нилом всё ещё были свежие в её памяти, посылая по коже предвещающие паническую атаку мурашки. Она слишком быстро по меркам Дерека убежала из дома, ведь прошло лишь двадцать минут от начала его монолога и скупых кивком от Адель. Она тактически отступила, со всех ног рванув к Бену, предупреждая о том, что заходить будет редко заходить по непредвиденной причине. Бен сильно нахмурился, скрывая стальные глаза под кустистыми бровями, и принялся в который раз талдычить Адель, чтобы та при возможности воспользовалась купленным орудием у Джозефа или же тем набором от Лизабет. Адель лишь кивала, с ужасом представляя себя с направленным на Николаса дулом пистолета.

Горький комок тошноты подкатил к горлу и Адель перебила его мороженным, которое даже не хотела уже.

Адель умела обращаться с оружием и не боялась причинения вреда. Здесь огромную роль играл не страх за криминальную ответственность из-за превышения самозащиты, убийства человека и хранения оружия - как сказал однажды Бен, они с Кёнигом её в любом случае вытянут - виной всему был страх за новые увечья. Когда девушка в прошлый раз наставляла пистолет на Николаса - на её спине не было живого места, она вся была в запёкшейся крови от ударов пряжкой ремня, рассекаемой плоть при любом прикосновении с нежной кожей, в порезах кухонным ножом по всё той же многострадальной спине. В последствиях попыток защитить себя от других.

Адель прекрасно понимала на что шла, возвращаясь домой под вечер, но ничего сделать не могла. Да, она имела возможность переночевать в фургончике Бена или же на удобной кровати в гостевой комнате Нила, если бы не одно «но». Звонок Николаса, что слишком настойчиво просил по пути обратно зайти за подсолнечным маслом и крекерами. Адель лишь тяжело сглотнула и молча кивнула: по голосу Николаса можно было сказать, что тот уже навеселе, а это в разы опасней для самой девушки. В такие моменты любые принципы и рамки покидали разум Николаса, оставляя лишь животную жестокость и ярость, которую могло вызвать любое неловкое движение. Да, она могла бы подождать пока Николас не протрезвеет и не вернёт ясность ума, однако это тоже несло не хилые последствия в виде небольших ожогов от сигаретных бычков на спине. Когда Адель в последний раз решила проигнорировать ”просьбу” Николаса - на её лопатках добавилось парочку бабочек и «звёзд» - Николасу явно доставляло удовольствие выводить небольшие узоры на сильной спине Адель - и вся комната насквозь провоняла дымом и сандаловыми благовониями, которыми Николас и делал маленькие созвездия. Для такого у него была отдельная полочка с благовониями и полными пачками сигарет, на количество которых он даже не обращает внимания, вспоминая сколько уходит на «красивые художества». Он старается делать максимально детально и на славу, с силой впечатывая горячую сигарету в нежную кожу, чтоб оставалось подольше.

Как же она ненавидела запах сандала. Адель казалось, что стоит просто издали почуять аромат благовоний и её настигнет паническая атака и приступ эпилепсии. Вывернет наизнанку и перекрутит, словно она кусок мяса в мясорубке.

Поэтому для своей же безопасности девушка решила уйти из личного островка безопасности, уверяя Нила, что всё будет просто чудесно, хотя сама в это ни на грош не верила. Спустя битые полчаса уговоров и подавления желания просто взять и утопить Адель, подобно новорождённому котёнку в деревнях, она почти с мирной душой и обещанием Нила заглянуть часа в четыре утра ушла в место, которое обязана именовать домом. Хотя Домом она ощущала парк, Бена или же Нила, но никак не эту каменную махину, снившуюся ей в страшных кошмарах. Этот дом вызывал в ней лишь жалкое чувство тошноты, страха и презрения и ничего более, кроме желания по-быстрее убраться как можно дальше с этого штата, желательно ближе к горам или морю: шум воды и низкое атмосферное давление действовали на Адель удивительно потрясающе. В такие моменты она даже могла вполне сносно выносить Николаса и Мирабель, даже изредка поддерживала диалог, просто наслаждаясь звуком, когда волны разбиваются о прибой, тихим гоготом чаек и переговорами людей. Лёгким бризом, отдающим солёным морем и свободой; или же лёгким головокружением от слишком большой высоты и холода на вершине горы, когда они оставались там на ночь с палатками.

Адель минут пять просто стояла и смотрела на узорчатую дверь, за которой с лишался тихий смех и громкие разговоры, в которых Адель уловила собственное имя. Она бы так и стояла, пока Ферид не подошёл сзади, мягко подталкивая к двери и порыкивая, явно недовольный тем, что хозяйка нарушила покой и слишком долго не сходила с места. Адель подчинилась. Дверь с тихим скрипом закрылась, отрезая последнюю попытку на побег, отрекая от тихого приятного шума листьев на ветру, оставляя лишь и у Адель словно что-то громко хрустнуло внутри, разбиваясь на сотни маленьких осколков, впиваясь в органы. Выхода больше нет, прийдётся идти только вперёд . На языке появился призрачный вкус крови и желчи, когда с каждым шагом шум с кухни становился всё громче. Ноги были слишком ватными, а глаза смотрели в пол, не замечая даже неаккуратно стоящих незнакомых весенних ботинок, о которые Адель чуть не оступилась. Все взгляды внезапно сосредоточились на девушке, колючками впиваясь в каждый обнажённый сантиметр кожи,однако Адель нашла в себе силы не запнуться и ровно, слишком безразлично поздороваться с гостями, расставив в шкафу всё купленное по дороге. Адель даже не сможет вспомнить как заходила в магазин.

Николас попросил её составить компанию и лишь махнул дланью на попытки отговориться, что Адель чертовски устала на тренировке, впихивая в руку стакан с крепким коньяком. «Чтобы взбодриться» - как сказал Эстерния, продолжая прерванный диалог, указывая на свободное кресло в углу. Адель поморщилась, но послушно села туда, ощущая себя чёртовым кроликом в клетке полной змей, готовых в любую секунду удушить беззащитное животное.

Мужчины что-то говорили, но все слова и тембры слились в один сплошной белый шум, и лишь изредка Адель вычленяла отдельные урывки, составляя в голове уморительный монолог о слишком дорогих ежах на брендовых машинах, одетых в енотов. Адель почти прыснула в кулак, которым прикрывала зевок. Она и не знала что Пирс настолько увлекается зоологией, что готов трындеть о животных часами напролёт.

Второй стакан слишком быстро опустел, зато желание спать чуть притупилось, а разум едва заметно захмелел. Всё же пары стаканов крепкого алкоголя для неё слишком мало. Адель и не успела заметить, как любезный Дерек в который раз подлил ей горячительного, решительно открывая шампанское. На тихие увещевания, что градус понижать нельзя, Дерек лишь загадочно улыбался, чуть подмигивая не то Адель,не то Николасу. Адель незаметно сливала содержимое в ближайший куст, коих Мирабель наставила в каждом углу дома. Но Николас это заметил, и попросил Дерека и Адель поменяться местами, если столь неблагодарная девчонка не понимает ценности дорогого алкоголя и самолично принялся следить за каждым выпитым глотком.

Они меняли напитки трижды, с грациозностью горной козы скакая по градусам. Спустя час в голове Адель была каша, мысли текли слишком вяло, а тело неумолимо хотело спать. Оставаться здесь куда более опасно, поэтому Адель поднялась, на автомате тихо извинилась и походкой сошедшего на сушу моряка поплелась в свою комнату. Однако, на середине лестницы она почти упала, если бы не вездесущий Дерек, что за запястье поддержал завалившуюся Адель. Николас благодарно кивнул. Если бы она сейчас умерла было бы слишком много волокиты и разбирательств с неизвестным тренером её будущей команды, которую он так и не выяснил, и тем взбалмошенным парнишкой, воспоминания о котором отдают противной горечью на кончике языка.

Она совсем не помнила, как её почти мягко уложили на кровать, как проворно избавили от одежды. Она не помнила абсолютно ничего. И осознала весь пиздец ситуации лишь на утро, обнаружив себя с омерзительно сильной головной болью, лежащую на собственной кровати, застеленной новым постельным бельём, всё ещё оставивший запах лавандового порошка. Она тогда с отвращением и тошнотой осматривала тёмные и едва заметные засосы на торсе и шее, на уже поддернутые корочкой укусы на тазовых косточках. Адель тогда долго полоскало в унитаз, после чего она провела в районе полутора часов под горячим душем в попытке смыть забытые прикосновения кучи рук. Она почти получила обширный ожог и слишком саднящую кожу. Зато, к её вящему счастью, ни одного нового пореза на её теле не появилось. Нил может ею гордиться. Быстро одевшись в сухую чёрную водолазку и широкие штаны, Адель вышла из душа, автоматом поздоровавшись с сидящим в её кресле Николасом, что просто молча бросил вскрытый конверт на журнальный столик и также безмолвно вышел.

Она слишком быстро и незаметно смоталась из дома, прихватив с собой незабвенный рюкзак и то самое письмо. Она решила не терять времени на прочтения, когда дом полон натуральными животными, что готовы разговаривать часами с никак не реагировавшей Адель.

Письмо было из банка об открытии собственного счета, куда Николас уже успел перевести пару тысяч. Мирабель слишком настойчиво просила его сделать это, ради будущего его дочери, которая уедет без копеечки в неизвестный город. Что ж, личный счёт Адель пополнился тремя тысячами, не так уж и много, и поразительно скупо для Николаса, но уже хоть что-то, для начала хватит.

Терпкий дым ментоловых сигарет горечью оседал на губах, привычно жёг лёгкие и сводил язык. Медленный яд дарил мнимое спокойствие. Адель до девяти утра проторчала на горе, тупо пялясь на кроны деревьев, сражаясь с приступами тошноты и мигрени. Неизвестно как оказавшееся в рюкзаке кофе, сделанный так, как любила Адель, слишком быстро закончился и Адель решила отправиться к Нилу, что сегодня должен был быть целый день дома. Он там и оказался. Нил лежал на диване в гостиной, закинув ноги на спинку, в то время пока на его груди покоилась открытая книга про подвиги Шерлока. Нил цепко следил за каждым шагом Адель, что медленно, с застывшим на лице выражением мученика, открыла дверь дубликатом ключа и прошла к стоящему рядом креслу. Нил поморщился от почти ушедшего перегара. Она подкошенной ланью упала в него, приложив ладонь к горячему лбу и умоляющим тоном приказала принести воды. Нил закатил глаза, но пошёл на кухню за бутылкой воды, начиная диалог с вопроса, что же привело её в это злачное место. Адель благодарно забрала прохладную воду, приложив её ко лбу, и начала рассказ о своём не намеренном пьянстве в не особо понравившейся ей компании. Нил перевёл тему на рассказ о прошедшем дне. Нил тогда встречался с Беном и забрал удивительной вырвиглазной расцветки самодельный значок из эпоксидной смолы, блёсток и цветов, который заказывала Адель. Здраво рассудив, что её глаза сейчас немного не в том состоянии, чтобы видеть это буйство цветов, Эстерния попросила говорить чуть тише, а Нил принёс мороженное. Они провели ещё два часа в пустом диалоге о новостях и прочей интересной ерунде, медленно поедая слишком холодное мороженное.

- Я, к слову, вчера заходил к тебе, но ты настолько напилась - просто пиздец. Поэтому ,предвидев твоё прекрасное давание по газам с утра, заварил тебе кофеёк в термосе. Я молодец?

- Ты просто умница Нил. Я буду на тебя молиться и сделаю в твою честь алтарь, - простонала Адель, утыкаясь носом в колени, положив ладони на макушку. - Скажи, ты сильно будешь кричать, если я к тебе с отходняками после марихуаны приходить буду?

- Алкоголь уже не вариант? - страдальчески вздохнул Нил, запуская пальцы в волосы Адель и с силой растрепывая. - Я-то не против, ты главное черту не перегибай с принятием, понимаю что Чарльз всё разрулит, но всё же, опасность остаётся.

Чарльз Влоски, главврач одной из закрытых лечебниц для лечения от зависимостей, бывший неплохим человеком даже в обычной переписке, был другом Джозефа. Кёниг обещал запихнуть Эстерния именно туда, если та вновь решит «вспомнить молодость» и подсядет на наркотики.

- Всё в порядке, - утвердительно кивнула Адель, подавляя зевок. Ей нужно поспать по-человечески, а не забыться в алкогольном бреду. - Я оккупирую твой диван и часа в четыре дня буду ждать лазанью с магазинчика. Спасибо.

- Наглость второе счастье, да? - возмутился Нил, поднимаясь в обжитую комнату за одеялом. Адель была из того типа людей, что даже летом спят под одеялом. - С грибами? - с дивана послышалось утвердительное мычание и вскоре тихое сопение.

Нил иногда поражался доверию Адель к его особе: девушка вполне спокойно засыпала в его присутствии, уже даже не вздрагивая при каждом шорохе, она вполне спокойно ела приготовленную Нилом еду, хотя прекрасно осознавала, что рецептов для него не существует в помине. Ещё больше Нил удивлялся собственной расслабленности от чужого, но такого близкого человека в «собственном» доме, на его территории, позволяя лазать по его вещам, одалживая заношенные футболки после тренировок, яро отказываясь от подаренных новых. Скажи кто-нибудь ему года два назад, что Натаниэль будет спокойно реагировать на человека с ножом за спиной, что быстро нарезал огурцы для салата, есть возможно отравленную еду и безоговорочно доверять - в лицо этому идиоту громко рассмеялись бы его мать и сам Нил. Раньше это звучало как идиотская мечта, сегодня же это было неотъемлемой частью его жизни.

Нил тихо опустился на ковёр, опираясь спиной о диван где-то в районе ног Адель, когда та заворочалась во сне. Однако когда Адель почувствовала тепло знакомого тела рядом, тут же забылась спокойным сном. Можно было сказать, что Нил был шокирован тем, какое позитивное влияние оказывает на Эстерния, потому что он буквально был успокоительным для Адель. И он был максимально рад, что это действовало в обе стороны. Ибо этот небольшой островок спокойствия в океане раздражения нужен был обоим людям с довольно сложным и взрывным характером, который, в прочем, они умели держать в узде. Но ведь и она имеет свойство соскальзывать, обнажая клыки внутреннего зверя, вот здесь и был полезен этот их специфический навык, правда, иногда ребята были попросту в разных концах города, поэтому и страдали виновные люди.

Нил продолжил чтение, оторвавшись лишь ради того, что бы взглянуть на время. Три часа дня. Нил встал на дрожащих ногах, поморщившись от онемения в затекших ягодицах, в который раз поправляя сползшее одеяло. Он тихо вышел в домашних шлёпках на улицу, быстро добежав до магазина. В самом обычном небольшом супермаркете продавалсь просто необычайная на вкус лазанья и пицца замороженные. Он быстро вернулся в дом, тихо закрывая дверь и только потом замечая зевающую Адель, что заваривала две чашки кофе.

- Извини, - вошёл Нил на кухню, погружая лазанью в микроволновку. - Не думал, что так шумел.

- Да я проснулась уже тогда, когда ты встал со своего места, - лаконично пожала плечами Адель, переливая кофе из турки в простые прозрачные чашки. - Так что всё нормально, правда. Спасибо, что дал выспаться.

- Всё в норме, мой дом точно так же твой дом, - отмахнулся Нил, забирая чашку из дрожащих пальцев, делая глоток. Сладко. - Слушай, может ты у меня перекантуешься? Согласись, это будет куда безопасней.

- И снова тебя под удар подставить? Чтобы хозяйка дома приперлась с копами за спиной и криками, что у тебя здесь притон и ты растляешь бедную-милую-маленькую Адель? Спасибо, двух раз хватило.

- Я всё разрулю. Знаешь ли, максимально неприятно видеть тебя такой.

- Я в норме, - махнула головой Адель, и чашка с выпитым кофе летит в раковину. Пара капель воды остались на её водолазке. Она с яркой улыбкой обернулась и у Нила заскрипели зубы. - Я пойду, доброго вечера.

- Адель, - он свёл брови у переносицы и мягко схватил её за запястье, однако Адель лишь покачала головой, пресекая любую попытку что-либо сказать.

- Нил, правда, всё в норме, остался месяц, - громко вздохнула она, запуская пальцы в собственные волосы, чуть оттягивая пряди на затылке. - Один месяц и я буду свободна, как птица в небесах. Я вывезу. И ты это знаешь.

И Адель быстро ретировалась из уютного дома, который у неё ассоциировался с безопасностью. Сбежала, понимая, что отказаться не смогла бы. Вся дорога домой была расплывчата, Адель рассеяно наблюдала за пробегающими рядом котами, машинально здороваясь с прохожими. Их, как обычно, ни капельки не смущал вид ходячего полутрупа, въевшийся в каждую мышцу её бренного тела, которое не спасаладаже подаренная Нилом по истине королевская палетка теней - огромный раздвижной ”бант”и купленные отдельно куча хорошего тональника. Адель не понимала логики жителей Милпорта: они могли с лёгкостью определить кто, кому и с кем изменил, определить самые незначительные изменения во внешности главной поборницы красоты города, зато не могли открыть глаза, и просто взглянуть на потухшего игрока городской команды, в глазах которой лишь в этом году полноценно заиграла жизнь. Адель этого не понимала и не принимала.

Её встретили четыре пары глаз, позволив пройти в комнату и не показываться до ужина, когда вернётся Николас. Как только зычный голос Николаса раздался на весь дом, Адель спустилась, уже на лестнице ощущая аромат алкоголя и забытия. В этот раз, Адель даже не сопротивлялась, молча принимая алкоголь. Лучше она будет валяться в беспамятстве и ничего не запомнит, чем в очередной раз страдать от ненависти к этим людям и отвращению к себе. Однако даже не начавшуюся личную алко-пати имени Адель быстро перекрыли, забирая алкоголь куда подальше со словами о женском алкоголизме. Тогда Адель окрестилась, что пить больше не будет, и быстро свинтила из гостиной, открывая окно в собственной комнате. Достать, раскурить и большими затяжками выкурить самокрутку не заняло много времени. Адель тогда поняла, что алкоголь уже даже и не лечит, не забирает тяжёлые думы и состояние. Да, он притупляет всё, но не воздействует как ранее, словно Адель уже и не воспринимает его в полной мере, выработав иммунитет. Она просто лежала на кровати и по ощущениям плавала среди облаков, точно орёл или феникс, возродившийся наконец из пепла. А зачем свободной птице бренные ощущения чужих тел, нависших над ней? Вот именно, это всё к чертям собачьим не нужно, если есть возможность парить среди потоков ветра.

Всё вновь повторилось, словно цикличный код. Проснуться от мигрени и сушняка, час-два простоять под кипятком притупляя тошноту и ломоту из-за марихуаны, быстро свалить из дома и пойти на гору, отправиться отсыпаться к Нилу. Всё те же серьёзные и пустые разговоры, всё те же лживые улыбки от Адель и заверения, что она в порядке и не стоит идти на таран в дом. После продолжительного райского спокойствия Адель вновь плелась домой, по пути иногда заходя к Бену, который почти сорвался, дабы бежать за Адель в дом и расстрелять там всех к чертям собачьим, и покупая уже осточетевшее клубничное мороженое. Вновь боль смешанная с наслаждением, вновь отвращение и ненависть к себе; очередная выкуренная самокрутка летит в пепельницу, а та в свою очередь под кровать.

События были слишком смазанными из-за действия марихуаны на уставший мозг и переросшего в рутину насилия - это стало въевшейся на подкорку сознания обыденной вещью. Она могла бы переехать на оставшееся время к Нилу, однако не хотела доставлять, проблемы парню. Которые неминуемо настигли Джостена с любезной подачки её папочки, который не стал бы терпеть подобное «неуважение» к более старшему и уважаемому человеку.