Часть 5. Минувшая весна (1/2)

Однажды была весна. Дазай вместе с Одой вышел из дома, попрощавшись с пятью шалунами, которые ещё долго с обожанием смотрели на своего опекуна в оконное стекло.

— Через несколько секунд начнётся дождь, — заметил Ода, когда они отдалились уже на приличное расстояние. — Как чувствовал, что надо было взять зонт.

— Никогда не знаешь, в какой момент застанет гроза, — отозвался Дазай, беспечно шагая вперёд. — Даже с твоей способностью всего не предугадаешь.

Холодные капли полетели в лицо с удвоенной силой, застучали по ботинкам, струйками побежали по шее. Дазай прыгнул в образовавшую посреди дороги лужу, и грязные брызги окатили его по колено.

— Вот забавно было бы утонуть в луже, а, Одасаку? Так глупо и мило!

— Не знаю, Дазай, — Ода, сняв с себя куртку, накрыл ею и себя, и приятеля, — по-моему, бывают случаи куда более глупые.

— Но я-то умру достойно, не зря ведь посвящаю этому искусству каждую минуту жизни.

— И я, — задумчиво, как всегда, витая в облаках, подобно мудрому писателю, которым ему не суждено было стать, изрёк Ода Сакуноске. — Я тоже достойно уйду, может быть даже, в один такой дождливый день. И природа будет оплакивать меня своими бесчувственными слезами. Только бы закончить к тому времени мою историю...

— Э-э-эй! — протянул Дазай, обнимая его со спины. — Никуда ты не уйдёшь, дружище. Не тронь мои привилегии... Одасаку!

Он мгновенно оттолнул Оду к тротуару и сам, не удержавшись на ногах, свалился сверху, уперевшись локтём в его грудь; мимо со страшной скоростью промчалась машина, едва не сбившая их насмерть.

— Дазай, — придя в себя, промолвил Ода, — я должен поблагодарить тебя.

— Пустяки, Одасаку, — засмеялся он, вытирая пот со лба товарища. — Умирать у тебя на глазах было бы некрасиво с моей стороны.

***</p>

Теперь стояла поздняя осень, но ливень напоминал Дазаю о весне. Когда в кармане завибрировал телефон, он опустил на экран затуманившийся взгляд влажных глаз и сразу понял, зачем звонит Фукудзава. «Дайте полчаса», — коротко ответил Дазай в ответ на напоминание о поручении. Он, промокший, сидел на корточках у старой могилы, стряхивая прилипшие к брюкам жёлтые листья.

— Погодка прелесть. — Такими словами встретил его на пустыре недовольный Чуя. Дождь почти закончился, однако вода, стекавшая ручьём с помятой одежды, приводила в бешенство исполнителя Портовой Мафии.

— Какой сердитый вид! Вероятно, не всякий ливень способен выдержать твои ругательства.

— У меня нет настроения слушать чушь, особенно твоего авторства, — буркнул Чуя, не вкладывая в слова привычной ненависти. Он выглядел напряжённым, будто ожидал чего-то значительного, о чём говорили его глаза, с волнением смотревшие на бывшего напарника.

Дазай понял выражение этих глаз, стоило ему повернуть голову чуть влево: у бетонной стены величественно стоял немного побитый по краям мотоцикл.

— Твой?

Щёки Чуи вспыхнули краской — редко кому удавалось вызвать его смущение.

— Как тебе, а? Домчался на нём по кратчайшему пути! — Он ласково погладил колесо железного коня, и Дазай не решился подшучивать: по-детски страстная привязанность к своей «игрушке» горела в душе одного из самых жестоких исполнителей Мафии. Ни царапин, ни вмятин он не замечал, любуясь мотоциклом.

Дазай вдруг оживил в памяти пятнадцатилетнего Чую. Чую, с которым он так неудачно начал знакомство... Храбрый и бойкий, он скрывал в себе все слабости, какие может выдержать человеческое сердце, дабы не обнаружить, что он, вечный лидер, способен испытывать боль. Всякий в Мафии ходил под маской, и сложнее всего было носить её несдержанному рыжему парню.

— Мне нравится. Это они?

На горизонте показались люди в чёрных капюшонах. Радость Чуи сменилась серьёзностью; он машинально сократил расстояние между собой и Дазаем, параллельно разминая пальцы.

— Сначала переговоры, — предупредил Дазай.