part 29. (1/2)

Кьяре двенадцать лет. Ей двенадцать лет, но иногда случается такое, что она понимает и осознаёт намного больше, чем вообще, казалось бы, возможно в её возрасте.

Вот и сейчас, кидая телефон на кровать, она хмурится и садится на мягкую табуретку напротив столика с зеркалом. Всё-таки позвонила отцу и всё сообщила, хотя дед просил её сохранить это в тайне ото всех. Кьяра старается быть вежливой со всеми, как учит папа, но когда ей приходится выбирать, и она делает это без колебаний. Она точно знает, чего хочет от жизни.

И в её планы не входит жизнь с дедом. Они общаются пару раз в год, по праздникам, хотя девочка подозревает, что одна из причин в том, что отец рад видеть тестя примерно никогда. Но что она знает точно: если бы ему действительно было бы важно, он бы нашёл способ чаще видеть внучку или хотя бы звонить. Папа, конечно, упрямый, но вряд ли он стал бы ломать жизнь дочери.

А мама... о маме она перестала думать давно. Старается выглядеть счастливой каждый её день рождения, чтобы порадовать родителя, когда они едут её навестить, но никогда не просит видеться чаще. Однажды, когда Кьяра была меньше, она подслушала ночной разговор папы и дяди Серёжи. Отец тогда сидел на стуле в кухне с таким грустным лицом, что показался ей даже лет на десять старше, так отпечаталась на его лице тоска. Тогда он бесцельно смотрел в одну точку и говорил о том, что Алёна, то есть её мать, разрушила его жизнь, и что он вряд ли когда-то сможет поверить кому-то ещё.

Она бежала до своей комнаты быстро-быстро, а сердце отчаянно колотилось, ведь её могли застукать. Она не всё понимала, но тогда до неё дошло: всё совсем не так, как ей рассказывают. И тогда она, пусть и не по своей воле, впервые узнала, что такое чувство вины, что преследует отца всю её жизнь. Ей кажется, что она уже живёт бесконечно долго, и всё это бесконечно долгое время папа несчастлив. Кьяра не знала, что делать с этой информацией, ведь она досталась ей не совсем законно. Она просто запечатала отцовские слова в конверт и положила на дальнюю полку. Как-нибудь потом. И, каждый раз, когда его лицо мрачнело или грустнело, она вспоминала про этот конверт. Но никак не решалась снова распечатать его. Она ведь любила мать. А сложить магниты с одинаковыми полюсами невозможно, увы.

И сейчас, с чувством выполненного долга, она усаживается на свою кровать, подкладывает себе несколько подушек под голову и удобно укладывается, чтобы наконец-то почитать. С самого утра Оля решила всё-таки поиграть в любимую тётю, поэтому свободное время появилось только вечером.

***</p>

Арсений смотрит в окно и хмурится. Тёмные брови изгибаются, ровно так же, как и буквально десять минут в другой стране у его дочери. Их мимика так похожа, что это трудно не заметить. И сейчас он действительно думает о дочери. Понимает, что давно не виделся с ней, не слышал её весёлый смех и не заглядывал в ясные глаза — тонкое и точное отражение своих. В последнее время она как мышка — незаметно проскальзывала мимо, возвращаясь со школы, молчаливо ела разогретый ужин, будто всё знала. Всё знала, только не могла сказать или спросить. Он сам внушил ей, что не любит глупых расспросов. И Арсению так стыдно, что он думает об этом только сейчас.

Антон ведёт автомобиль. Сам предложил. А он в общем-то и не против.

Тихо вибрирует телефон.

Серёжка

Как ты, брат? Когда возвращаетесь?

Арс</p>

Поменяй мне билет. Нужно завтра. </p>

С работой покончено. </p>

Серёжка

Что-то плохое случилось с Антоном?

Арс</p>

С Антоном случилось только хорошее. </p>

Это личное, расскажу при встрече. Не забудь обменять нам билеты. </p>

***</p>

— Ну вот видишь, — Серёжа мягко улыбается и откладывает телефон. — Только хорошее. Всё у них в порядке.

— Знаю. Просто переживаю, — Дима озабоченно складывает руки на груди и оглядывается по сторонам. — Надо бы как-то прибрать это всё.

— Только не говори, что это должны делать мы, — стонет Матвиенко.

— Именно мы. И ещё необходимо сменить замки.

Они вдвоём в квартире Антона. Мужчина сам позвонил лучшему другу, попросил впустить в квартиру клининг, чтобы намарафетили холостяцкое жилище к приезду хозяина. Но до клининга дело не дошло.

Дима уговорил Серёжу заехать вместе с ним, по пути же. И сейчас перед их охреневшими взорами раскинулось сомнительно зрелище: всё было перевёрнуто верх дном. Нет, по мнению Серёжи, всё выглядит очень даже демократично и некритично, но его партнёр в шоке. Позов ходит туда-сюда, поражаясь тому, что буквально каждая вещь передвинута на другое место.  От дивана в гостиной на полу даже остался след, журнальный столик стоял в другом конце комнаты, а все статуэтки поменялись местами.

Наверное, ни один здравомыслящий человек не заметил бы этого. Но точно не Дима. Он был в Шастуновской берлоге сотни раз и сам своими руками раскладывал всё на места после влажной уборки. Антон точно не страдал манией перестановки, поэтому обычно этим занимался в квартире друга именно Дима. Перед отлётом он даже заезжал сюда и мог поклясться, что всё было как обычно.

— Ну и что. Сдвинулось немного. С чего ты взял, что здесь кто-то был? — лениво прохаживается по гостиной Матвиенко.

— Я просто вижу, — мужчина поправляет очки и ловит руку своего парня в сантиметре от висящей на стене фотографии. — Осторожно. Не трогай здесь.

— Я не буду убираться! Ты издеваешься надо мной?

— Серёж.

Позов смотрит, приподняв левую бровь. Серёжа вздыхает и идёт в ванную комнату, чтобы помыть руки. Дима не видит, но он корчит недовольное лицо и закатывает глаза.

Дима точно знает: что-то происходит. И ещё он знает, что Антону здесь находиться опасно, пока замки не будут сменены. Его интуиция не так сильна, как у Шаста, но он чутко ощущает беспокойство, находясь в этой квартире. И уж точно не готов пустить сюда посторонних. А ещё не знает, как поступать с Сергеем. Он и вправду производит впечатление надежного человека, но Дима не может так рисковать.

У него с самого начала были предположения о каком-то испытании, которое проводят над его другом без его ведома, но он никогда не произносил это вслух. Он верит только тому, что видит. Ну и снам Антона, пожалуй. А ещё, может быть, в любовь Серёжи. Но на этом всё. Эти домыслы взяты из кучи просмотренных фантастических фильмов и сериалов и ничем, абсолютно ничем, не подкреплены. Ему очень не хочется загружать Шастуна.

Но сейчас у него не остаётся других предположений. Что-то начинает происходить.

И это что-то очень не нравится Диме Позову.

***</p>

— Слушай, ты не можешь вот так взять и улететь! — всплескивает руками Антон, наблюдая за тем, как Арсений старательно и активно запихивает вещи в чемодан.

— Почему? Очень даже могу. Серёжа обменяет нам билеты на завтрашнее утро.

— Нам?

— А ты не хотел бы улететь со мной?

Мужчина садится на кровать рядом и скрещивает ноги. Наблюдает за взволнованным лицом Попова, поджимает губы.

— Хотел бы.

— Тогда в чём проблема?

Они сидят так рядом и так близко. Между ними считанные сантиметры. Голубые глаза смотрят в зелёные. Не убегают и не боятся. От Арсения веет таким тёплом и уютом, в него, как в одеяло, хочется укутаться и зарыться с головой. Но Антон понимает: сейчас для всего этого не время. Будущее Кьяры намного важнее. И ему придётся потерпеть.

— Ни в чём. Мы летим.

— Прекрасно! — Арсений встаёт и захлопывает крышку чемодана. Застёгивает его. Вещей немного, он никогда не любил таскать с собой кучу барахла. — Но сначала мне нужно съездить развеяться. Одному.

— Подожди, что? Куда это?

Антон вскакивает и протягивает руки, хватая архитектора за плечи.

— Что ты творишь, Антон? Я просто хочу проехаться по Стамбулу один, подумать, успокоиться.

В голове писателя снова взрывается маленьких фейверк петард. Он опять чувствует это обжигающее чувство тревоги, что-то внутри него настойчиво требует остановить Попова, помешать ему. Как будто внутренний голос обрёл наконец-то силу и теперь уже указывает ему, что делать. Он соображает не сразу, но память тут же приходит ему на выручку, включая нужные картинки из недавнего сна. Теперь Антона осеняет. Он только успевает удивиться, как быстро и без ошибок работает мозг в экстренной ситуации. Как будто сам он теперь запрограммирован только на одно — спасение Арсения.

Мужчина отпускает архитектора. Идёт к двери номера, захлопывает дверь, убеждаясь, что замок закрылся, берёт со стола две карточки от входа: свою и Арсения, кладёт в карман.

— Нам лучше побыть в номере.

Виски начинает раздирать от боли, пальцы дрожат, но он прячет руки за спину. Сначала — всё исправить, потом разберётся с собой.

— Ты рехнулся? Что ты делаешь, Антон?

— У меня неспокойно на душе. Просто сделай, как я прошу. В прошлый раз, когда мы поехали на метро... — он не планировал использовать этот козырь, но Попов выглядит уж слишком рассерженным.

— Да, я помню, — брюнет меняется в лице и задумчиво рассматривает Антона. — Я так и не понял точно, что тогда произошло... Антон? Антон, ты в порядке?

Но Антон совсем не в порядке. Он сползает по стене, жадно ловя пересохшим губами воздух, а пальцами пытаясь зацепиться за что-то.

Ведь он снова меняет будущее. И это его наказание.

Наказание за то, что опять влезает туда, куда не следует. Но очень надо бы.

***</p>

— Что происходит? — Дима вскакивает со своего места и подбегает к компьютеру. — Дьявол! — он стучит ладонями по монитору, понимая бессмысленность своих действий, но злясь от собственной беспомощности.

— Что случилось? — на крик в кабинет заглядывает Эмиль и с интересом разглядывает попытки босса добиться чего-то от машины.

— Нет сигнала, — Масленников нервно щурится и смотрит в экран.

Парень подходит к мужчине.

— Сердцебиение в норме, хоть и слабое. Думаю, он потерял сознание. Что это?

— Где?

— Вот, — Эмиль тычет на всплеск активности на мониторе, затем переводит палец ниже, на картинку. — Частота поменялась. Что это значит?

Дима только поражённо пялится в компьютер, не имея сил сказать ни слова. Затем он прикрывает рот ладонью и бросается к ассистенту, притягивая его к себе и вороша его короткие кудрявые волосы.

— Частота сменилась! Ты понимаешь?!

— Не очень, — беспомощно улыбается парень, позволяя себя трепать, как куклу.

— Гипоталамус отвечает за циклы сна и бодрствования, — учёный наконец-то приходит в себя и отпускает своего ассистента. — Чип воздействует на гипоталамус, во сне чип активируется и просчитывает максимальную вероятность того или иного события. Если у него это получается, он посылает сигнал в продолговатый мозг, а затем создаёт картинку, то есть сон, который и видит объект.

— Его зовут Антон, — укоризненно напоминает Эмиль. — Уже как почти тридцать лет.

— Это всё не важно сейчас. Ты не понимаешь! — зелёные глаза горят лихорадочным огнём. — Днём чип, как правило, бездействует. Мы пока ещё не поняли, от чего зависит, какое событие он захочет просчитать, но это позже. Важнее сейчас то, что у него получается менять будущее! Видишь, это пересечение активностей? — палец учёного упирается в экран. — На этом моменте в мозгу у твоего Шастуна происходит пересечение реальности и будущего. Чип понимает, что только что совершённое действие изменяет ход заранее просчитанного действия. Он не может просчитывать события в сознании. Для этого необходимо погрузить сознание в сон. Или хотя бы отключить его на какое-то время.

— Поэтому он падает в обморок?

— Верно! Если чип перезагружается или не работает, тело впадает в некую кому до тех пор, пока машина не заработает снова. Его жизнедеятельность минимально поддерживается, но основные силы пущены на восстановление работы.

— То есть, когда его срок годности закончится... Что произойдёт? — осторожно уточняет Эмиль.

— Его нужно перепрошить. Или извлечь чип.