part 23. (2/2)
Он просто хочет спасти этого мужчину. Любой ценой. Это слишком похоже на цель его жизни.
И он очень надеется выиграть эту игру. И совсем не важно, с кем он в неё играет.
* * *</p>
Антон медленно идёт по длинным белым больничным коридорам. На него никто не обращает внимания. На территорию заведения ему удалось проскользнуть чисто случайно, вместе со скорой. Какое-то напряжение стоит в воздухе, пахнет лекарствами, медицинской одеждой, а ещё человеческими страданиями.
Он без понятия, где нужно искать Арсения. А ещё до ужаса боится, что его кто-то спросит, что он здесь делает. В шесть утра во всех больницах, кажется, оживает жизнь, поэтому у него есть ещё небольшой шанс какое-то время остаться незамеченным для снующего туда-сюда персонала, безучастных больных и уборщиц, старательно намывающих до блеска пол. У него есть небольшое оправдание про запас, но надеется, что оно ему не понадобится.
Антон никогда не был в подобных заведениях. Уровень дискомфорта из всех возможных уровней зашкаливает на максимум. В голове прокручивает всевозможные варианты развития событий, но что-то ни один его не радует. Остаётся только надеяться, что Арсений будет слишком подавлен, чтобы устраивать с ним какие-либо разборки.
В своих мыслях не замечает, как подходит к лифту. Утыкается взглядом в указатель.
5 этаж. Реанимация</p>
«Если она что-то сделала с собой и находится в критическом состоянии, то явно ей самое место там», — думает про себя Антон. Не грубо? Наверное, не стоит так думать. Он не имеет право.
Спешит зайти в лифт и как можно скорее нажать кнопку. Его никто не должен заметить. Когда он окажется рядом с Поповым, тогда можно будет выдохнуть. Имеет же право мужчина позвать с собой… друга? Имеет. Так будет спокойнее.
Выходит из лифта и в нерешительности замирает в коридоре. Здесь прохладно и так пусто, не то что на других этажах. Шастун ёжится и оглядывается по сторонам.
И тут его сердце предательски сжимается. Там, в конце коридора, он видит фигуру, что сидит на скамейке, сгорбившись и обхватив руками голову. Антон сразу узнает его. Он узнает его всегда. По-другому быть и не может.
Идёт несмело вперёд. Снова и снова прокручивает в голове возможные слова, которые скажет Арсению. Но всё не то, и всё не так. Он чувствует, как всё внутри него холодеет от того, как жалко и потеряно выглядит брюнет. Хочется подбежать к нему, обнять, прижать к себе и сказать, что всё будет хорошо. Но он держит себя в руках и продолжает приближаться к архитектору.
— Привет. Арсений.
Два слова. Он решил начать с них. Человеку, который растоптан и уничтожен, не нужны долгие речи и тирады. Он просто будет рад узнать, что ведёт эту борьбу не один. Что на свете есть хотя бы один человек, который готов встать рядом. Встать рядом и выдержать каждый удар собственной грудью.
Арсений поднимает голову. Его голубые глаза красные, будто он не спал сутки и столько же плакал. Щёки, заросшие щетиной, искусанные до крови губы и пустой стеклянный взгляд — вот во что он сейчас превратился. Смотрит и ничего не говорит. Будто не видит его или не может понять, что именно происходит.
Антон обходит его и садится рядом. Он мгновение мнётся, а затем осторожно просовывает свою ладонь под ладонь Попова, что лежит на его коленях, мягко сжимает её и заглядывает в убитые глаза.
— Я здесь, Арсений. Я здесь. Всё будет хорошо. Я рядом.
Эти слова рассекаются по сознанию мужчины. Они проникают вглубь него, так отчаянно желая найти хоть какой-то отклик в нём.
— Как ты здесь оказался? — встряхивает головой, словно просыпаясь от бесконечно долгого сна. Руку не убирает. Антон это замечает.
— Это не важно. Как ты?
— Н-нормально. Я держусь, — кивает мужчина и откидывается на спинку скамейки.
Шастун с замиранием сердца чувствует, как пальцы Арсения, пусть и слабо, будто невесомо, сжимают его руку в ответ. Он обещает себе не придавать этому никакого значения и никак не трактовать это, чтобы лишний раз не расстраиваться. Архитектор подавлен и разбит, поэтому может делать то, что ему не свойственно. Уж он-то хорошо знает это состояние.
— Когда я был маленьким, мне было два или три годика, моя мама придумала для меня одну секретную вещь, — тихо произносит Антон. — Иногда, говорила она, бывают моменты, когда тебе очень нужна моя поддержка. И когда нельзя сказать это вслух, нужно делать специальный жест, — три раза коротко сжимает пальцы Арсения. — Этот жест значит, что она мне говорит: «я тебя люблю» или «я всегда с тобой». И в тот момент я знал, что она поддерживает меня. Иногда бывало очень грустно, или мы злились друг на друга. Тогда мы могли взяться за руки и без всяких слов сказать это.
— Глупость, — слабо улыбается Арсений.
— Я знаю. Но я хочу тебе сказать это, — он снова сжимает пальцы мужчины. — Я с тобой. Ты можешь отталкивать меня сколько угодно, но сейчас я хочу быть рядом.
Брюнет выпрямляется и внимательно смотрит на него. Он ничего не говорит, но в этом недоверчивом взгляде Антон читает или, во всяком случае, хочет прочесть, что тот рад его видеть. Этого было бы достаточно. Но он молчит.
— Арсений Сергеевич, — вдруг из дверей выходит девушка. Она стягивает с головы хирургическую шапочку и устало улыбается мужчинам. Арсений выдёргивает свою руку из руки Антона и поспешно вскакивает. — Операция прошла успешно. Швы наложены, кровотечение остановлено. Она пробудет в реанимации несколько дней, пока не восстановится. Здравствуйте, — вежливо и сдержано улыбается Антону. Тот кивает в ответ, предпочитая не привлекать к себе внимания.
— Спасибо вам. Как так вообще вышло, что она смогла порезаться, вы можете мне объяснить?
Он безошибочно определяет эти нотки металла в голосе архитектора. Это значит, что тот начинает злиться, но изо всех сил старается контролировать себя.
— Во время процедур она напала на санитарку. На каталке у выхода были ножницы, которыми наши сотрудники разрезают бинты для перевязки. Мы сами не очень поняли, что случилось. Обычно в это время, после приёма препаратов, она находится в вялом состоянии и не способна на такие поступки.
— Ну так измените терапию! Почему я должен приезжать под утро из-за ваших косяков, объясните мне?!
— Арсений Сергеевич, мне жаль, что так вышло. Санитарка была уволена. Но ваша супруга разбила аптечку, которая была закрыта на ключ. Мы всегда храним приборы в безопасных местах. Это просто совпадение.
— Бывшая супруга, — хмуро парирует Арсений. — Почему она вообще сделала это? — трёт лоб, и Антон видит, как его губы дрожат от ярости.
Кладёт руку на спину мужчины и осторожно поглаживает, надеясь успокоить его. Ощущает, как успокаивается дыхание Попова под его ладонью.
— Я не могу ответить вам на этот вопрос. Мы будем заново подбирать терапию. И обязательно свяжемся с вами.
— Я могу увидеть её?
— Она в реанимации. Если только буквально на пару минут. Мы обычно не пускаем никого…
— Ведите, — прерывает её Арсений.
— Подождите снаружи, — девушка обращается к Антону. Тот послушно кивает и отступает назад.
* * *</p>
Арсении медленно заходит в палату. Его тело пронзают сотни мурашек: так жутко ему и страшно. Палата белая, всё вокруг белое, так что он будто попал в какую-то другую Вселенную.
Подходит к кровати. Останавливается в нескольких шагах. Не решается подойти ближе.
Когда она спокойная и спящая, то очень похожа на себя тринадцать лет назад. Длинные ресницы, бледная идеально ровная кожа, пухлые розовые губы и руки, вытянутые вдоль тела и привязанные ремнями к перилам кровати. А ведь когда-то она была совсем другой…
…смеялась, улыбалась, обожала целовать его в нос и перебирать его тёмные густые волосы. Она всегда так громко и искренне смеялась, так что он забывал обо всём на свете и только и мог, что любоваться ею. Она была как сочный расцветающий цветок. Она сияла как самая яркая и смелая звезда.
Сейчас он видит не её. Он видит то, что осталось от неё. Она уже больше никогда вернётся. И он не сможет её никогда найти. Она спряталась где-то там, глубоко внутри. И никогда больше не выйдет на свет. И он не увидит её улыбку и не услышит её искрящийся в лучах солнца смех. Он никогда не сможет вернуть ее. В этом нет смысла. И это невозможно.
Арсений это знает. И поэтому никогда не приходит. Знает, что она часто зовёт его и просит прийти. Но в её памяти ему всё так же двадцать четыре, и он без ума в неё влюблён. А на деле он прожил одиннадцать разрывающих душу лет. Одиннадцать лет одиночества. Он изменился до неузнаваемости. И самое главное то, что изменилось в нём: он больше не любит её.
Любовь ушла после того, как ушла она. Когда его милая и весёлая девочка превратилась в монстра. Арсений часто корил себя, что не смог полюбить её такой, какой она стала. А потом понял, что просто никогда не сможет этого изменить, как бы ни хотел.
— Арсений… Арсений… Ты здесь… Я не вижу тебя…
Её голос чужой и незнакомый. Ему очень неприятно находиться здесь. Хочется сбежать. Но он здесь один, ему не от кого бежать. Разве что от самого себя.
— Я здесь. Я рядом.
— Я так рада… — слова свистящим шепотом вылетают из её губ. — Арсений… проверь нашу дочку! Она уснула? Она так плакала во сне… Проследи, пожалуйста, чтобы она спала… Я так устала… Я сидела с ней весь вечер одна… Я переживаю за неё, Арсений…
— Она в порядке, — подходит ещё ближе и касается протянутой ему руки. — Она спит крепко-крепко. И ей снятся хорошие сны.
Он повторяет те же слова, что и одиннадцать лет назад. Выучил этот диалог наизусть.
— Я так рада… Арсений… Я так рада, что ты есть у меня. Я немного посплю, ладно? Не бросай меня. Пожалуйста…
— Я никуда не уйду. Ты же знаешь. Я всегда с тобой.
По его лицу предательски стекают слёзы. Они опережают его, нарушают обычный покой и вырываются наружу.
Арсений внимательно следит за тем, как закрываются чуть приоткрытые веки жены. Отпускает её руку и делает несколько шагов.
Он просто хочет выйти отсюда. Сбежать.
Навсегда.
И никогда больше не видеть её.
* * *</p>
— Как ты? — Антон чувствует, что режется об этот разбитый взгляд. Ему так невыносимо тяжело видеть Арсения таким.
— Я в норме.
Но они оба знают, что это не так. Он совсем не в порядке.
Блять, он настолько не в порядке, что ему тяжело дышать. Ему тяжело моргать. Ему тяжело делать что-либо. Нога саднит от тупой боли, но он не обращает внимания.
Просто понимает, что он не в порядке. Ему хочется крушить всё вокруг. Разбить вдребезги каждый ёбаный предмет, что попадётся ему на глаза. Ему хочется разбить руки в кровь обо что угодно. Бессилие убивает его и разбирает его истощённый организм на кусочки.
Они спускаются на первый этаж.
Арсений держится хорошо. Сначала позволяет Антону уговорить себя поехать вместе с ним, затем сам ковыляет к машине и с трудом залезает внутрь. Шастун не рвётся помогать. Понимает — сейчас не время. Он должен побыть один. Если ему что-то понадобится, он точно скажет.
— Куда едем?
— Куда хочешь. Только не домой. Не могу, не хочу видеть Кьяру. Я не смогу сказать ей, — облокачивается на сидение и закрывает глаза.
— Хорошо, как скажешь.
Автомобиль выезжает на дорогу. Антон смотрит вперёд. Совсем рассвело.
Начался новый день.
Новый день, который милосерден к одним и так жесток к другим.
* * *</p>
Они уже час сидят в машине. Напротив открывается вид на Москву-сити и Москву-реку. Так удивительно копошится жизнь там внизу, и так тихо и спокойно на их стороне.
Никто не сказал ни слова. Тишина, как никто другой, знает, как лечить раны. И если даже не лечить, то она хотя бы точно научит терпеть боль.
Арсений не сводит взгляд с неторопливой реки, которая течёт по течению, Антон просто сидит с закрытыми глазами. Ему так чертовски хочется спать, но равно так же он боится заснуть, потому что не хочет видеть ни одного чёртова сна. Он выдержит несколько часов, ведь вряд ли архитектор захочет сидеть здесь весь день, затем поедет домой к Димке, напьётся вдрызг и со спокойной душой проспит пару суток без сновидений.
Вдруг он чувствует некое шевеление. Широко открывает глаза, но не смеет даже посмотреть в сторону источника звука. Его руки касается другая рука. Он нервно сглатывает, но всё так же продолжает пялиться только вперёд, словно боясь спугнуть то, что, кажется, должно произойти сейчас.
Рука Арсения мягко касается его руки. Их пальцы переплетаются, а Антон забывает как дышать.
Его сердце колотится с бешеной скоростью. Он аккуратно отвечает на этот жест, всё так же не поворачивая головы.
Брюнет сидит ровно так же, откинувшись назад и пристально разглядывая что-то вдалеке.
И нет в мире вещи. Нет ни единой в мире вещи или причины, которая заставила бы его опустить взгляд вниз.
Раз.
Два.
Три.
Я всегда с тобой.
— так почему же мы всё разбегаемся прочь,
зная, в каком направлении
наша любовь?
порнофильмы — я так соскучился</p>