part 21. (2/2)

Может быть, для всех лучше, что Арсений растянул или порвал свои связки?

Если он сейчас очень хорошо понимает это, то Арсений пока вряд ли. Ничего, думает Серёжа, до него обязательно это дойдёт. Рано или поздно. Во всяком случае, хочется в это верить.

* * *</p>

Врач ощупывает голень Арсения. Её изящные маленькие пальчики так старательно изучают каждый миллиметр ноги мужчины, что Антон, с удивлением наблюдавший за этой сценой, удивлённо вскидывает брови наверх.

— А не слишком вы… тщательно… эм… ощупываете? Вдруг что-то повредите? — недружелюбно всё же решается поинтересоваться у девушки.

— А мне нравится. Продолжайте, доктор, столько, сколько нужно, — беспечно отмечает Арсений, откидываясь на спинку дивана и закатывая глаза. Выглядит, зараза, необычайно довольным и расслабленным.

— Не переживайте. Я делаю всё как нужно. Сейчас сделаем рентген и готово. Определим стратегию лечения.

«Ещё бы ему не нравилось, — злобно думает Антон, сердито косясь то на молодого врача, то на довольного Попова, то на санитара, что пригорюнился в углу гостиной. — Не надо было слушаться его и позвать своего врача».

— Помогите мне, — девушка обращается к санитару, который словно ждал от неё хоть какого-то знака внимания, и тот моментально оживает. — Принесите аппарат. А вы, Антон, если не затруднит, помогите мне, подержите ногу Арсения Сергеевича.

«Арсений Сергеевич, — передразнивает её у себя в голове Антон. — Смотрите, как заговорила. Милота просто».

Но на деле просто повинуется и садится рядом. Приподнимает ногу Попова и ждёт, пока санитар принесёт рентгеновский аппарат — небольшая квадратная конструкция с экранчиком и ручкой. Помогает врачу поместить туда голеностоп Арсения и внимательно следит за процессом.

— Не знал, что рентгеновские аппараты бывают портативными, — улыбается брюнет, тоже не сводя глаз с аппаратуры.

— Современная, а особенно платная медицина творит чудеса, — в такт ему весело усмехается девушка. — Ещё пару минут и всё узнаем про ваши связки.

— Тебе удобно? — вмешивается Антон, кровь которого, кажется, сейчас вскипит от напряжения.

Он видит каждый беглый взгляд, что бросает архитектор на хорошенькую гостью, считывает все его мимолётные движения губ и контролирует лёгкую улыбку, которую тот позволяет себе в присутствии медика. Чувствует, как бессилие овладевает им.

— С таким доктором мне не знать забот, — охотно откликается Попов.

Шастун возмущённо давится воздухом и нервно пытается откашляться. Санитар вытаскивает аппарат, а нога, которая держалась в своём положении только благодаря усилиям писателя, безвольно падает на диван.

— Чёрт! — Арсений даже привскакивает от неожиданности и вскрикивает от боли. На лице — гримаса страданий. — Антон!

— Как же это неловко получилось. Прости. Надеюсь, ты в порядке, — криво улыбается Антон, даже не пытаясь изобразить что-то типа сочувствия или сожаления за свой промах. Встаёт и помогает пареньку отнести рентгеновский аппарат к двери.

— Вам нужно быть осторожнее, — серьёзно сообщает врач. — А вам повезло, у вас вторая степень повреждения. Это не так страшно. Связка частично разорвана, но гипс здесь ни к чему. Давящая повязка, которую нужно менять на ночь, мазь и позже небольшой курс физиотерапии для возвращения активности. Припухлость позже пройдёт. Нужно запастись терпением, а так же желанием скорейшего выздоровления, Арсений, — она встаёт с дивана, одобряющее кладёт руку на плечо мужчины, так что глаза Антона, сузившиеся до азиатских размеров, ещё сильнее начинают мерцать от гнева.

Писатель уходит проводить медиков, а Попов остаётся в одиночестве в просторной гостиной Шастуна. Выдыхает, пытается принять удобное положение, а ещё пытается понять, что же происходило с Антоном последние полчаса. Такие миловидные и миниатюрные девушки, как приходившая к ним доктор, очень в его вкусе. Усмехается, воспоминая её пальчики на своей ноге и потирает руки.

А вот Шастун… Шастун был слишком обеспокоен всеми его действиями.

— Ушли, — возвращается Антон.

— Тогда я поеду, — Арсений кивает в сторону своих скромных пожитков: это телефон, исчерченные листы бумаги, часы и бумажник. — Собери мои вещи, пожалуйста. И… ещё одежду, точно!

— Какую одежду? — с опаской всё же уточняет мужчина.

— Мою, — смотрит на него как на идиота.

— Так я постирал её.

— Как постирал?!

— Ну вот так, — разводит руками Антон. — Закинул в машинку, залил гель для стирки, ещё кондиционер, потом включил программу… кажется, хлопок…

— Господи! — сердито машет руками Арсений. — Замолчи! Я просто хотел поехать домой! Это так сложно?! — он обессилено бьёт ладонью по подушке и прикрывает лицо рукой.

— О таком нужно сообщать заранее!

— Нет, заранее нужно сообщать, когда собираешься стирать чужую одежду, не находишь?! — почти кричит Попов, затем устало трёт пальцами виски.

Он снова злится. Рядом с Антоном Шастуном он просто не может не злиться. Абсолютно всё идёт не по плану. Его ангел-хранитель как будто напился в ближайшем баре и теперь ведёт машину его жизни неуклюже, занося автомобиль на каждом чёртовом повороте.

— Извините, я не умею читать мысли! — Антон закатывает глаза и решительно идёт в сторону своей спальни, в которую незамедлительно заходит и хлопает дверью.

— Истеричка, — бурчит себе под нос Попов. Он чувствует небольшой укол вины за своё поведение. Но только если совсем небольшой. Почти неощутимый. — Антон! Я всё равно ключи не взял от дома. Они у Кьяры, а она за городом. Поеду завтра. Антон! Ты меня слышишь?

Антон или притворяется, что не слышит его, или просто дуется и не желает разговаривать. Арсений вздыхает и пытается подняться с дивана. С одной рабочей ногой это сделать не очень просто, но всё-таки у него не перелом, а всего лишь разрыв связок. Поэтому он осторожно встаёт, морщится от боли и от нелепости своего положения, затем, держась сначала за подлокотники дивана, потом просто за стену, допрыгивает до заветной двери.

Стучит костяшками пальцев, аккуратно приоткрывает и заглядывает внутрь. Парень сидит на высокой кровати, застланной белоснежной простыню, голова опущена вниз, лицо уронено в ладони.

— Тебе нельзя стоять. Садись, — глухо произносит Антон.

Арсений садится рядом с ним и вздыхает:

— Ну что ты опять? Прости, я просто нервничаю.

Он и вправду нервничает. Сердится из-за самой ситуации, из-за Антона, из-за того, что не может просто взять и поехать к себе домой. Присутствие мужчины рядом вызывает в нём всплеск эмоций, которые он, как ни старайся, не может контролировать.

— Я соберу твои вещи. Одежда высохнет к вечеру.

— Хорошо, — сухо соглашается Арсений. — А что за цирк был с врачом, может быть, объяснишь?

— Хорошо, объясню, — Шастун вдруг резко поднимает голову, так что его собеседник от неожиданности вздрагивает. — Я тебе всё объясню, Арсений.

Он встаёт с кровати, нервно прохаживается по комнате туда-сюда и замирает напротив брюнета. Их глаза снова встречаются. Зелёные смотрят упрямо и гневно, голубые — с непониманием и интересом. Антон чувствует, как ком в горле начинает подниматься выше, а дрожь в руках унять не так-то и просто, поэтому он поспешно убирает их за спину.

— Ты мне нравишься, Арсений. Я, блять, знаю, что совсем не нравлюсь тебе, ведь ты ебучий гетеросексуал, но пока ничего не могу поделать со своими чувствами. И мне неприятно, когда ты мило общаешься с кем-то ещё, флиртуешь и всё такое… Но я понимаю, что не имею право на эти чувства, я так же понимаю, что ты свободный человек и волен делать всё, что пожелаешь. Но мне очень тяжело контролировать себя… — нервно сглатывает слюну и переводит дыхание. — Меня никто не научил этому. Мои родители умерли, когда мне было три года. И вот я такой: цепляюсь за любое проявление твоего внимания и веду себя как ребёнок, когда ты его уделяешь кому-то ещё. Я никого не обвиняю, это полностью моя вина. Просто… просто ты сам хотел узнать, — воздуха как будто не хватает, а лёгким очень тесно в грудной клетке. — Мне лучше уйти сейчас. Я вернусь позже. В холодильнике есть еда.

Он быстро выходит прочь из комнаты. И, даже не потрудившись переодеться, обувает кроссовки, громко хлопает входной дверью.

Куда угодно. Куда угодно, только хотя бы на время сбежать из этой квартиры, где находится человек, который не испытывает к нему ни грамма взаимной симпатии. Пережить это оказалось сложнее, чем думал Антон.

Это сродни вулканическому взрыву,

это как будто кто-то приложил утюг к твоей коже и опаливает один слой эпидермиса за другим,

это словно иголкой вырезать на сердце чьи-то инициалы и знать, что всё это зря,

это как молния, что бьёт в одно и то же место, не испытывая ни капли сожаления,

это внутри него гаснет свет, и он остаётся в кромешной тьме.

Это так больно. И сердце Антона оказалось таким хрупким и израненным, которое, несмотря на все старания, было неспособно пережить это.

Он отходит достаточно далеко. Садится на тротуар и утыкается носом в колени.

Позже точно станет легче, он знает. Только бы Арсений скорее уехал.

* * *</p>

Мужчина задумчиво сидит на постели писателя. Рукой проводит по простыне, разглаживая её. Затем прижимает пальцы к грудной клетке.

Почему же сердце так колотится? Зачем оно так волнуется и переживает?

* * *</p>

Дима складывает листы бумаги в ровную стопку. Затем устало откидывается на спинку кресла.

— Простите, не думал, что мы так задержимся, — виновато улыбается сидящий рядом Серёжа, чешет макушку и захлопывает ноутбук.

— Мы вроде договорились на «ты», — как бы невзначай упоминает.

— Да, точно. В таком случае, прости, что так вышло. Ты просто спас меня от медленной и мучительной смерти за расчётами. Одни только таблицы вызывают у меня паническую атаку.

— Ерунда, — отмахивается Дима и внимательно смотрит на архитектора.

Тот пальцами разглаживает зачёсанные в небольшой хвостик волосы, затем бесцельно окидывает взглядом рабочий стол, на котором они оба только что прибрались. Мужчина понимает одно: устал. Матвиенко смертельно устал. Ему совершенно не жаль потраченного времени, ведь день пролетел незаметно.

Серёжа шутил, громко смеялся, всегда был на подхвате, как-то незаметно для Позова сбегал за доставкой японской кухни. Как он узнал, что Дима её любит? Просто загадка сплошная. Кажется, теперь он понимает, почему Попов выбрал в партнёры именно этого шумного и улыбчивого парня. До последней минуты текущего дня Матвиенко ни на секунду не выдавал своей усталости и неудовольствия. И только сейчас по его лицу стало видно, как он устал. Словно села батарейка, яркий свет в кабинете офиса погас, как погас сам Серёжа.

— Я должен как-то отблагодарить тебя, — снова оживает, на лице беззаботность и радость, но Позов видит эти пустые стеклянные глаза. Теперь его больше не обмануть.

Он не знает, зачем это делает. Хочет отомстить Антону? Или просто искреннее проникся дружеской симпатией к брюнету, который сейчас лениво раскачивается в кресле рядом с ним.

— Хорошо. Я согласен. Своди меня куда-нибудь отдохнуть и выпить.

Им обоим нужна небольшая пауза. Димка не особо любит и хочет пить в последнее время. Алкоголь — это вечное напоминание о Шастуне. И о их близости на пьяные головы. Но сегодня хочется нажраться как скотина, немного забыть про образ пай-мальчика — всегда пунктуального, обходительного и исполнительного.

Не ради Антона. Не ради Серёжи.

А ради себя самого.

Иногда он должен что-то делать для себя.

Хотя бы иногда.

— Хорошо, я согласен. Поехали.