part 21. (1/2)
Антон осторожно приоткрывает дверь своей спальни. Боится потревожить. Но совсем скоро он становится смелее и просто замирает на пороге с улыбкой на губах.
Арсений в его футболке размера несколько икс эль и шортах сидит на диване, закинув перебинтованную ногу на стул с мягкой сидушкой, на коленях — ноутбук Антона, рядом валяется несколько исчерченных листов бумаги. Что-то сосредоточенно печатает, хмурится, рассматривает экран, снова начинает колдовать над клавиатурой.
— Доброе утро!
— Доброе, — поднимает виноватый взгляд. — Очень нужно было поработать, прости. Но я ничего личного не смотрел, — сразу же добавляет и тоже очаровательно улыбается в ответ. — Пароль слишком лёгкий у тебя — дата рождения.
— Ты знаешь, когда у меня день рождения? — интересуется Шастун, присаживаясь рядом, заглядывая через плечо мужчины.
— Погуглил.
— А тебе сколько лет?
— Мне тридцать пять, — Арсений закрывает ноутбук. — Старый для тебя? — вдруг неожиданно спрашивает.
— Да нет, — растерянно чешет макушку. — Я люблю постарше, — говорит уже сам себе под нос. — Давай посмотрю ногу. Положи сюда, — хлопает себя по коленям.
Пальцы Антона мягко ослабляют бинт, снимают его. Буквально нежно трогает опухшее место, но Арсений всё равно морщится от боли; затем откладывает бинт в сторону, продолжая поглаживать кожу. Кажется, он просто пытается использовать любую возможность, чтобы дотронуться до него. Об этом можно догадаться, но никто не скажет это вслух. Одному страшно, а второй просто старается игнорировать это и не придавать значение.
— Зачем снял?
— Нужно промыть, затем помазать, потом снова забинтовать. Врач приедет днём и скажет, что нужно делать дальше. Возможно, придётся купить лангет<span class="footnote" id="fn_32103729_0"></span>.
— Разбираешься?
— Было дело, — отмахивается Шастун.
— А если серьёзно? — не отстаёт Арсений.
— Тоже порвал как-то связки, — сдаётся Антон. — На спор пьяный решил сделать сальто. Вот как итог.
— А ты, смотрю, любитель выпить, — изрекает Арсений и пытается встать, но охает и обессиленно падает на диван, на лице — злая гримаса.
— Я тебе помогу, давай, — писатель осторожно помогает ему встать, затем, придерживая за локоть, провожает до ванны. Протягивает чистое полотенце и приносит стул. — Не навернёшься? Я могу подстраховать, — смущённо фыркает от своей шутки.
— Ни за что на свете! — Попов отрицательно мотает головой и грозит пальцем. — Даже не смей подглядывать.
Антон садится на пол около ванной комнаты. Дверь заперта Арсением, а он сидит снаружи. Чешет взлохмаченные волосы и улыбается сам себе. Ещё никогда, кажется, присутствие кого бы то ни было в этой квартире не делало его таким безусловно счастливым.
Арсений Попов — он… он такой… такой, как надо. Он так мило улыбается, ласково на него смотрит, когда, конечно, не злится, громко и хрипло смеётся, прикрывая рот рукой, а эти голубые глаза… в них хочется утопиться, нырнуть без всякого сожаления, такие они внимательные и невероятно проницательные. Вот такой он — Арсений Попов.
Антон закрывает глаза. Снова пытается визуализировать сон, который преследует его изо дня в день. Пытается, как детской игре, найти десять отличий и наконец разобраться, чем же отличается Попов из сна от Попова из реальной жизни. Сколько же времени должно пройти до той злосчастной встречи на залитом дождем перекрёстке? Одно радует — в ближайшие несколько недель Арсений точно не умрёт. И у Антона есть немного времени. Немного времени для того, чтобы придумать, как же спасти этого мужчину.
Антон закидывает голову назад и разглядывает потолок. Затем закусывает губу и тяжело вздыхает. Он бы предпочёл, чтобы этот день никогда не заканчивался. Пусть длится вечно, как временная петля. Пусть каждый день Арсений просыпается у него в гостиной; пусть каждый день он застукивает его со своим ноутбуком, а потом провожает в ванную и сидит на полу рядом, чутко прислушиваясь ко всему, что происходит за дверью. Не из любопытства, конечно же, а только из благородных целей.
Этот августовский день только начался, а Антон уже влюблён в него до беспамятства. Такой чудесный и летний день. И у него есть шикарная причина не выходить из дома. Шикарная и темноволосая причина — Арсений Попов. Ради него он готов сидеть дома сутками.
— Арсений? — слышит, как дверь тихо приоткрывается. — Ты в порядке?
— Ты не мог бы дать мне какую-то чистую одежду? — смущённо интересуется Арсений.
— Боже! Прости! Совсем забыл! Сейчас принесу!
Вскакивает на ноги, спешит в сторону спальни, заходит внутрь. Широким жестом распахивает дверцы шкафа и беглым взглядом окидывает полки с разбросанными на них вещами. Хмурится. Роется в самой прилично выглядящей куче вещей, выуживает оттуда белую футболку, хрустящую от чистоты и запаха лавандового кондиционера, и серые шорты.
Ну, во-первых, в шортах проще перебинтовывать ногу — успокаивает себя мужчина, а во-вторых, Арсений ниже его, так что штаны Антона ему могут попросту не подойти. Вот и все причины. И больше нет ни одной. Ни одной малюсенькой причины больше. Только эти две и всё. Честное слово.
Выходит из комнаты, прикрывает за собой дверь и бредёт в сторону ванной. Идёт и… замирает в нерешительности, держа в каждой руке по вещи.
Арсений стоит у двери, облокотившись о косяк. Руки за спиной, а на узких бёдрах висит полотенце. На напряжённом торсе несколько капелек воды, которые так маняще блестят в лучах утреннего солнца. Обнажённые грудь и живот приковывают взгляд мужчины, так что Антон растерянно сглатывает слюну, даже не зная, что и сказать.
Волосы мокрые, видимо, собственноручно своим хозяином зачёсаны назад, несколько прядей падают на лоб архитектора так, что он задевает их длинными влажными ресницами, моргая; длинными и изящными пальцами поддерживает край полотенца, поэтому Шастун не может отвести от них взгляд. На впалых щеках — щетина, а губы плотно сжаты в усмешке.
— Дашь мне вещи?
— Д-да, конечно, — протягивает одежду, затем отступает на несколько шагов назад и внимательно следит за тем, как брюнет скрывается за дверью, осторожно прыгая на одной ноге.
Антон устало садится на диван. Присутствие Попова в этой квартире, на самом деле, даётся ему намного тяжелее, чем он думал. Вроде только что он чувствовал себя безусловно счастливым, а вроде как Арсений заполняет всё пространство, хочет он того или нет; каждое действие Шастуна вертится вокруг него, он сосредоточен только на архитекторе, это пугает и отталкивает.
Вытягивает руку вперёд и воображает, как протягивает эту руку к Арсению, мягко поправляет его чёлку, затем проводит пальцами по его лицу, касается пухлых искусанных губ, мажущим движением ласкает эти губы и вот-вот хочет их поцеловать…
— Ты в порядке? — бархатистый голос Арсения развеивает этот мираж. — Поможешь?
Антон выдыхает, встаёт и идёт к нему. Одной рукой обнимает его за талию, другой поддерживает за локоть. Так они кое-как добираются до дивана, куда Арсений садится.
— Таблетку?
— Да, пожалуй.
Мужчина касается голени рукой и снова морщится от нестерпимой боли. Он и правда плохо переносит всё, что хоть как-то связано с болью. Зубы и те лечит под наркозом, потому что до смерти боится уколов.
Антон приносит таблетку и стакан воды. Затем присаживается на пол, берёт из аптечки новый бинт, накладывает его на повреждённую ногу, аккуратно несколько раз перебинтовывает широкими размашистыми жестами, затем застёгивает бинт на липучую застёжку и поднимает глаза на Попова.
— Готово.
— Дождусь врача и домой, — произносит тот и отводит глаза. Писатель, сидящий перед ним на коленях и смотрящий снизу вверх своими зелёными глазами, смущает его донельзя.
— Как скажешь.
И Антон выходит прочь из комнаты, зажмуривая глаза изо всех сил. Боже, почему же он-то так стесняется?!
* * *</p>
Серёжа растерянно рассматривает ламинированные листы с чертежами, которые разложены на его рабочем столе. За те пару часов, что Арсений болтается на больничном, уже накопилось прилично дел, а он… он совсем без понятия, что же предпринять.
В их дуэте с Арсением всё было чётко распределено: Серёжа занимался общением с клиентами, сбором информации, правок, всеми совещаниями и отбором персонала, а так же в целом общением с подчинёнными, Арсений же предпочитал занимать роль серого кардинала: контролировать бюджет, заниматься всеми чертежами, расчётами, отчётами и прочей бумажной волокитой.
Так что сейчас Матвиенко находится в стрессе. Прикидывает и так и сяк: как бы ему успеть сделать все дела, но при любом раскладе получается так, что для этого в сутках не хватает как минимум часов десять. Одни разъезды по клиентам занимают пол дня. Даже если их всех собрать в офисе и проводить совещания каждые полчаса, то всё равно успевалось примерно ничего.
Больше всего на свете он ненавидит стресс. Ненавидит переживать и размышлять над чем-то, строить стратегии, в отличие от своего партнёра. Арсений является разумом в этой компании, одним большим мозгом, который генерирует сотни задач и всё организовывает, а Серёжа — исполнитель. Прикидывали вместе план задач на месяц, и, пока Попов всё продумывал, Матвиенко воплощал. Один начинает, другой продолжает — в этом секрет хорошего бизнеса.
— Тук-тук. Можно?
— Да, заходите! — даже не смотрит на того, кто заходит в кабинет, не может оторваться от проклятых чертежей.
Если чертежи — это ещё по его части, не зря он архитектор с двумя образованиями, то бюджет и бухгалтерия — это уже отдельный вид издевательства. Бухгалтер как назло в отпуске, а обычно за время её отсутствия Арсений лениво вёл всякие подсчёты и прочее, ему такое давалось легко. Но никак не Сергею. Хотелось, как десятиклассница после неудачной свиданки, психануть и всё забросить, но, увы, он совсем не десятиклассница, и на свидания сейчас времени совсем нет.
Арсений несколько раз звонил, обеспокоено интересовался, как дела в компании. Мужчина не был в отпуске несколько лет, а то и больше, так что у Матвиенко просто не открылся рот, чтобы вывалить на друга, как он уже заебался за эти несколько часов работы в одиночестве. К тому же, новость, что Антон и Арсений временно были вдвоём в одной квартире, грела ему душу. Всё-таки он не может быть безучастным к этой невзаимной любви. Шастун ему симпатизировал, а особенно… особенно его менеджер, которому тот, кажется, разбил сердце.
— Сергей, добрый день, — знакомый голос отвлекает Матвиенко от размышлений о своих страданиях. — Я надеялся застать здесь Арсения.
— А здесь всего лишь я, верно? — поднимает голову и лучезарно улыбается. Это он умеет — нацепить на себя беззаботность и присыпать щепоткой сарказма. — Добрый день, Дмитрий.
Позов деликатно пропускает мимо ушей язвительность архитектора и невинно уточняет:
— А когда можно будет увидеть Арсения? У меня несколько правок по буклету.
— Арсений порвал связки или растянул. Что-то такое, — беспечно отмахивается Серёжа, держа в одной руке ручку, в другой — лист с отчётами бухгалтерии. — Нет, ничего серьёзного, не волнуйтесь, Антон о нём позаботится… — и только сейчас осознаёт, что ляпнул лишнее, поэтому с опаской поднимает глаза на собеседника.
По лицу Димы пробегает лёгкая тень, он сжимает губы, старается не подавать виду, но в душе что-то тоскливо свербит. С каких это пор забота об Арсении — дело Антона? С того вечера в детском доме они больше не виделись и совсем не общались. Но, если честно, каждый вечер он ждал от него смс. Хоть одно грёбанное смс, чтобы понять: то, что между ними было — не ошибка. Может быть, это то, что не имеет под собой основания или продолжения, но уж точно не ошибка.
— Мило, — только и может сухо ответить на эту неожиданную новость.
— Простите. Не подумал, — кратко бурчит Матвиенко, понимая, что все дальнейшие оправдания — ерунда. И не стоит продолжать. — Пока Арса нет, я тут всем заправляю, — вымученно ухмыляется. — Давайте правки. На досуге посмотрю и вышлю всё. Но не обещаю, что это будет скоро.
— Завал?
Дима подходит ближе, садится рядом с Серёжей на стул с кожаной спинкой. Сочувствующе окидывает взглядом заваленный документами стол и с интересом выуживает из кучи макулатуры какой-то лист бумаги.
— Типа того, — разводит руками. — Вот, — указывает на бумагу в руках Позова, — сначала бухгалтерия, потом чертежи, потом, если останется время, клиенты. Приходится чем-то жертвовать. И к сожалению, это не бухгалтерия и чертежи.
— Это всего лишь авансовые отчёты. Ничего серьёзного.
— Действительно, — сердито бормочет Матвиенко. — Особенно, если учесть, что я архитектор и ландшафтный дизайнер, а не бухгалтер.
— Могу помочь.
Дима сам себе удивляется. Зачем ему предлагать помощь какому-то малознакомому человеку, с которым они пересекались лишь несколько раз? И да, тот ужин вообще не в счёт. Это были рабочие переговоры, не более. Просто переговоры. Вот и всё.
Наверное, просто хочет отвлечься. А ещё, со школьной скамьи он знает, что математика и все связанные с ней расчёты очень хорошо загружают мозг. Так, что в нём не остаётся места для всякой ерунды. Только числа, знаки умножения, вычитания и сложения. Для людей с математическим складом ума, как у Позова, расчёт — это способ сконцентрироваться на чём-то одном, тем самым расслабиться от постоянных переключений между заданиями и делами. А это даётся ему тяжелее всего — переключаться. Особенно, когда дело касается Антона Шастуна.
— Да, это всё как-то неожиданно, — чешет макушку Серёжа.
— С вас крепкий кофе с карамельным сиропом и без сахара, а с меня — немного математической работы. Управимся вместе.
— Будет сделано! — поражённо откликается мужчина и качает головой.
Встаёт из-за стола и спешит к выходу, чтобы скорее посетить кофейню на первом этаже бизнес-центра. У двери оборачивается на Позова, который уже сидит в его кресле, точнее, в кресле Попова, перебирает бумаги с отчётами и параллельно заглядывает в открытую на ноутбуке экселевскую таблицу, сверяясь.
Поджимает губы и улыбается сам себе.