part 18. (1/2)

Арсений перезванивает моментально. Руки Антона дрожат от неожиданности, пока он подносит телефон к уху.

— Привет.

— Хочешь, чтобы я приехал? — бархатистый голос сразу же проникает в сознание Шастуна, будто мужчина находится где-то рядом, и его губы касаются уха Антона, задавая этот вопрос.

Хочется ответить: «Да, приезжай, пожалуйста. И оставайся в моей жизни навсегда. Мне будет спокойнее, если ты будешь рядом, так я смогу защитить тебя. Так я буду уверен, что ты не погибнешь, Арсений Попов».

— Это плохо? — но вслух произносит только это. От одной только мысли, что Арсений ради него приедет на это выступление, становится дурно в буквальном смысле этого слова. Архитектор говорит так уверенно и мужественно, что лицо Антона озаряет смущённая и глупая улыбка.

— Если ты хочешь, я приеду.

— Хочу.

— Отправь дату, время и место. Я приеду.

— А как же работа? Откуда ты знаешь, что приедешь?

— Не беспокойся об этом, — Арсений кладёт трубку.

Откладывает телефон в сторону и чувствует, как э т о ощущение растекается по уставшему телу. То, что он делает, — выходит за все рамки приличия и возможного. Как утопающий хватается за соломинку, так и он ухватился за это вечернее сообщение Шастуна — возможность позвонить ему и услышать его голос.

Улыбается сам себе. Кривая улыбка расползается по лицу, а уголки губ по привычке смотрят вниз. Он почему-то просто рад, что этот писатель больше на него не злится. Перечитывает только что полученную смс-ку с адресом и временем выступления. Он даже толком не знает, что будет там делать. Просто хочет быть там. Потому что Антон хочет этого. Просто поэтому.

Выключает телефон и плюхается на чистое постельное бельё.

* * *</p>

Антон стоит перед зеркалом. Перед ним — высокий тощий мальчик с зелёными грустными глазами, который со страхом и ужасом смотрит в своё тёмное и непонятное будущее.

Сколько лет прошло? Сколько лет назад он впервые зашёл в это чужое здание, которое на следующие пятнадцать лет стало ему домом? Это было так давно, словно в какой-то прошлой жизни.

Поправляет на себе пуловер в красно-чёрно-белую клетку. Пальцы в кольцах, на шее любимая цепь. Эти атрибуты уже прочно въелись в его жизнь на долгие-долгие годы, став частью его внешности. Знает, что поклонники любят его экстравагантные украшения, и изо всех сил старается им понравиться. А может быть, совсем не им?

Надевает то одно кольцо, то другое, прицениваясь и рассматривая руки. Бегущей строкой в головой ползут мысли: «А понравится ли Арсению? А такой стиль ему нравится? Или слишком броско?» Никак не может понять, как так быстро мнение Попова стало важным для него.

Он ждёт его. Он уже сейчас знает, что ждёт его. Ждёт скорее увидеть его внимательные голубые глаза в зрительном зале, поймать его пытливый взгляд, заполучить мягкую улыбку, ямочки на щеках и эти морщинки в уголках глаз. Он жаждет снова получить его внимание. Антон с тоской понимает, что, кажется, этот архитектор манит его всё больше и больше. И очень боится того момента, когда окончательно и бесповоротно влюбится в него.

Он совсем не знает, что будет делать с этим. От Арсения взаимности ждать не приходится. Так и будет смотреть на него со стороны и бояться прикоснуться? Так и будет ловить малейшие намёки на внимание со стороны Попова безо всякой надежды? Что же он будет делать?

Антон обувается и в последний раз смотрит на себя в зеркало. Небрежным жестом поправляет кудри надо лбом и выдыхает. Нужно собраться.

Нужно просто собраться.

* * *</p>

Паническая атака.

Он снова ощущает это гнетущее чувство тревоги и ужаса, которое каждый раз овладевает им перед выходом на сцену. Димы рядом нет. Он сам виноват: прогнал его, наорал. Бестолковый Антон Шастун снова всё испортил.

А ведь Димка всегда рядом. Держит его за руку, шепчет на ухо успокаивающие слова, гладит по спине, подливает в стакан прохладную воду и самолично поправляет причёску. Позов — часть его. Продолжение его тела. Он всегда где-то здесь. Бродит, решает рабочие вопросы, ворчит, помогает в чём-то. Но…

…он

всегда

рядом.

Антон жадно хватает губами воздух. Он и вправду слишком сильно переживает. Одна мысль, что ему нужно выйти в зрительный зал, пусть его там и ждёт Арсений Попов, сводит его с ума.

Ему страшно.

Ему так страшно.

Встаёт, прохаживается по небольшой комнатушке, на скорую руку оборудованную под гримёрку. Снова смотрит на своё бледное как снег отражение и тихо стонет. Ему уже два раза напомнили, что пора выходить, а он всё ещё мнётся с ноги на ногу. Отмахивается, мол, да-да, сейчас выйдет, а сам…

…а сам не может.

Он привык быть незаметным. Привык быть невидимкой. Люди его никогда не замечали. Он привык растворяться в толпе людей, привык быть для остальных лишь мрачной и чёрной тенью.

В детском доме он никогда не был в центре внимания. Воспитатели любили его, были с ним добры и ласковы, но дети его не замечали. И только лишь иногда, когда в летний вечер разыгрывалась гроза, в здании вырубало электричество, он собирал вокруг себя в тёмном углу коридора толпу напуганных ребятишек и рассказывал им истории. Выдумывал для них параллельные миры, самых разных волшебных животных, оживляя их, давая им имена и голос, рисуя их приключения в каком-нибудь сказочном лесу или в пределах бесконечного космоса.

Тогда он расцветал. Его голос был громче всех голосов, взгляд блуждал поверх лохматых макушек, а руки рисовали в воздухе чудесные рисунки, завораживая всех до единого: испуганных малышей, удивлённых ребят постарше и даже совсем взрослых вместе с воспитателями. Он чувствовал себя волшебником, который мог творить всё что угодно. Он чувствовал в себе эту силу, которая окрыляла его и дарила столько восхищения и эмоций окружающим его людям.

Он привык быть для них светом в непогоду. Так старался быть для них солнцем в грозу, что сам не заметил, как начал увядать. И только тот старшеклассник, с которым они однажды познакомились в школе, смог зажечь в нём этот огонь снова. Слушал его бесконечные истории, критиковал, восхищался, иногда ругал, а иногда смеялся и плакал.

Дима — это всё, что у него есть. Он — всё. Всё вокруг и ещё чуть-чуть — это про Диму Позова. Его лучший друг и самый близкий во Вселенной человек. Он всегда был рядом, держал за руку и говорил самые нужные слова, которые помогали Антону загореться снова.

Антон подавленно садится на небольшое кресло, роняет лицо в ладони и чувствует, что не сможет больше сдвинуться с места. Он снова потух. И ненавидит себя за то, что сам в этом виноват. Он разрушил того, кто был для него всем. Идиот, бесполезное создание и кретин.

Осталось понять, как смотреть в глаза всем этим детям, которые за стенкой ждут его в актовом зале, мечтая увидеть его вживую, прикоснуться, услышать голос и его истории, получить фото или автограф. Осталось понять, как он сможет признать, что подведёт всех этих ребят, у которых, возможно, как и у него когда-то, нет надежды. Он хотел бы осветить собой их путь, но некому зажечь его самого. От этого осознания ему становится совсем паршиво.

— Чего расселся? Долго тебя ещё дети будут ждать?

Вздрагивает, вскидывает голову и не может поверить своим глазам. На пороге стоит как всегда недовольный Димка. Карие глаза встречаются с зелёными, и вот уже мужчина сам не может сдержать улыбку. Вот он — мальчишка Антон Шастун. Как и много лет назад. Напуганный, растерянный и потерянный.

Мальчик, которого он однажды отыскал.

И отыщет ещё столько раз, сколько потребуется.

— Димка, ты… Дима! Дим… — слова не вяжутся, а язык заплетается. Вскакивает и бежит в объятия друга. Обнимает изо всех сил, кладя голову на плечо Позова, а носом тычась в его ухо, громко сопя. — Я не думал, что ты придёшь.

— Конечно, я приду. Всегда, — ласково отвечает он и вдыхает запах шампуня Шастуна, трётся носом о его кудри, в голове всё ещё гуляет брошенная Матвиенко фраза: «Может, стоит переключиться на кого-то, кто более заинтересован в отношениях?»

Как же странно и устрашающе это звучит сейчас.

Но сейчас он здесь. Рядом с Антоном. И обязательно подумает об этом как-нибудь в другой раз.

* * *</p>

Антон выходит на сцену. Нос предательски щиплет от слёз, а колени дрожат, словно он снова тот потерянный и растерянный трёхлетний мальчик, который пытается понять, куда делась его прекрасная и чудесная жизнь, его любимые и драгоценные родители. Ему снова так страшно и так отчаянно.

Глаза растерянно ищут то, что так нужно воспалённому мозгу. В толпе слившихся друг с другом лиц он ищет только одно лицо, которое для него сейчас имеет хоть какую-то важность — Арсений Попов. Он ищет его. И так отчаянно хочет найти и убедиться, что тот рядом с ним в этот важный для него момент; что он не подвёл его.

Десятки ребячьих любопытных глаз направлены на него. Среди взрослых зрителей он узнаёт некоторых своих воспитателей, их улыбки придают ему сил. Димка осторожно выглядывает из-за шторы и коротко кивает, мол, всё в порядке, можешь начинать. Его карие глаза — якорь надежды в этом страхе публичных выступлений, так что мужчина нервно сглатывает, проходится по сцене, подходит к чёрному стульчику на высоких ножках, рядом стоит пюпитр с планшетом, на котором он ранее набросал примерный план своего выступления, ещё раз взглядом окидывает зрительный зал, который буквально замер в ожидании него. Присаживается.

Арсений Попов.

Среди бесконечных незнакомцев он узнаёт его сразу. В первых рядах, во всем чёрном, сидит и внимательно смотрит на него своими лазурными и сияющими глазами. Нога закинула на ногу, чёрные брюки с такими же тонкими чёрными подтяжками. На правой руке перстень, вторая, около лица, задумчиво подпирает подбородок. Лёгкая небритость и уверенный взгляд заставляют Антона краснеть и ёрзать на своём месте.

Ему не верится, что этот мужчина — архитектор с мировым именем — сейчас сидит перед ним на каком дурацком выступлении в детском доме. Даже не верится, что отложил все дела ради него. Ради него.

— Всем привет! — неловко поправляет микрофон у рта и машет всем собравшимся. Зал оживает и взрывается приветственными аплодисментами. — Я рад быть здесь снова, спустя столько лет, — пауза. В носу снова так не вовремя свербит. — Я рад, что среди вас есть люди, которые любят моё творчество. Потому что мой смысл жизни — это вы, — прижимает руку к груди. — Предлагаю такой план: сначала я немного поболтаю с вами, а затем вы сможете задать мне вопросы, сделать фото или подписать книгу. Что скажете? — все снова одобрительно аплодируют.

Антон снова прохаживается по сцене, чтобы настроиться. Поддержка зрителей очень мотивирует. Он почти уже не переживает. Громко и отчаянно бьющееся сердце заменяет только концентрация и спокойствие. Наклоняется, чтобы взять с пола бутылку, отпивает несколько жадных глотков — уж слишком сильно пересохло горло. Снова встречается взглядом с Поповым, который задумчиво разглядывает его с ног до головы. Шастуну это внимание приятно, так что он в своём тайминге выделяет ещё несколько секунд, чтобы насладиться взором брюнета, уже совсем не парясь по поводу того, что может подумать он или кто-то ещё.

— Я действительно вырос в этом детском доме. Сейчас он уже называется совсем по-другому, — ставит бутылку на пол и грустно улыбается. — Я благодарен этому месту за все моменты, которые пережил здесь. Знаете, — окидывает притихших ребят взглядом, — когда-то и я сюда попал впервые. Не знаю, кто из вас здесь давно, а кто недавно, но хотелось бы сказать вам: мне тоже было очень-очень страшно, грустно и печально. Но что бы ни случилось с вами, очень важно помнить, что главный сценарист вашей жизни — это вы сами. И как бы ни было бы грустно и печально вам сейчас, это закончится. Жизнь прекрасна тем, что ничто в ней не вечно. И тёмная полоса обязательно закончится!

Арсений не сводит с него взгляда. Его неловкие и одновременно в чём-то грациозные жесты руками, взволнованный взгляд, бегающий по залу, эта улыбка на всё лицо, забавные штаны с вышивками и грустные зелёные глаза — вот он весь Антон Шастун. Такой удивительный и ещё совсем как будто неизвестный ему.

Попова тянет к нему. Он чувствует это каким-то шестым чувством. Взгляд примагничивается к этому писателю, и всё вокруг перестаёт функционировать на какое-то время. Его голос успокаивает и завораживает, а эта долговязая и нескладная фигура со всегда взлохмаченными кудряшками вызывает только какие-то приятные ассоциации.

Антон сидит на стульчике, улыбаясь. Он так внимательно слушает ребятишек, которые по очереди берут микрофон в дрожащие руки и задают вопросы. Актовый зал освещён чуть приглушённо, это создаёт определённую романтику, в том числе и гирлянды, которыми воспитанники украсили свежевыкрашенные стены. Но всё-таки Арсению кажется, что ярче всего в этом помещении сверкает Антон Шастун со своей ослепительной улыбкой.

— Что для тебя, Антон, самое важное в людях? И занято ли сейчас твоё сердце? Спасибо! — девочка садится рядом, на соседнее кресло от архитектора, который вздрагивает от неожиданности.

— Спасибо за вопрос. И мне сложно сказать… однозначно. Потому что я никогда не думал об этом, — писатель поджимает ноги, опираясь ими о перекладину стула. — Наверное, для меня важна искренность. Честность. А ещё надёжность. Рядом с собой, в качестве друзей или партнёра, я бы хотел видеть именно таких людей. А по поводу моего сердца… — зелёные глаза отрываются от зрительного зала и концентрируются на нём. Арсений даже сначала растерянно оборачивается, чтобы понять, на кого так уставился Шастун. — Я думаю, да. Оно занято. Это делает меня одновременно и самым счастливым, и самым несчастным человеком в мире. На этом, я думаю, мы закончим. Всем спасибо!

Их взгляды снова скрещиваются. Арсений смотрит вопросительно, словно чего-то не поняв, а Антон просто улыбается, потому что именно сейчас он чувствует себя самым счастливым в мире человеком. Совсем не замечает Диму, который в конце зала тоже улыбается, глядя на него. Ведь в его мыслях сейчас… да и, наверное, всё остальное время другой. И если раньше Позов об этом мог только догадываться, то сейчас он всё понимает.