part 8. (1/2)

Антон осторожно поправляет на себе одеяло. Рядом сопит Дима, снова свернувшись в какую-то невероятную позу. Мужчина растерянно рассматривает то друга, то бычки от сигарет, лежащие в пепельнице на тумбочке у кровати.

Честно, он уже сам не очень понимает, что всё это значит. Не понимает, что всё время пытается сказать ему Поз; не понимает, что значит их перепихон «по дружбе»; не понимает, какие у него чувства к товарищу. Ничего не понятно.

Постепенно пазл складывается. В целом, он вспоминает, как они переспали в первый раз. Хотя лучше бы эти воспоминания не возвращались к нему. Он был слишком громким и податливым. Видимо, давно у него никого не было. Димка был нежным, но настойчивым. Мягко придерживал его за талию и двигался вполне уверенно, так что Антону оставалось только вилять бёдрами в такт и поскуливать от удовольствия.

Хмурится, сдувает пылинку с брови друга и берёт с подоконника ноутбук. Нужно всё-таки поработать. Он пробездельничал несколько дней, но в целом чувствует себя уже хорошо. Голова почти не болит, а синяки заживают. Врач диагностировал небольшой ушиб мягких тканей головы. Не смертельно. Пьёт таблетки, много спит и отдыхает.

Пальцы клацают по клавиатуре и тачпаду: листает макеты буклета, перебирает разные размеры шрифтов и наконец-то открывает блокнот с наработками. Попов совсем не ждёт от него работы, но хочется его удивить — прислать текст раньше, чем тот даже может себе вообразить. Поворчит на него, конечно, но в целом будет доволен. Ведь именно по косвенной вине Антона проект задерживается в сроках.

Арсений больше не писал. Словно всех этих смс и не было. А Антон не привык писать первым. Гордость берёт своё. Да и зачем? Что ему писать? О чём? Ответил на пару смс Кьяры в инстаграм — нашёл-таки её среди тысячи аккаунтов. На самом деле, больше по чистой удаче — узнал знакомый профиль на аватарке. У неё в аккаунте много фото с отцом, фото из путешествий и даже одно из недавних фото с ним самим. Он растерянно улыбается в объектив телефона, а Кьяра обворожительно улыбается, сжимая в руках книгу с автографом. Как же забавно.

* * *</p>

— Ты хочешь её распечатать? — Арсений в ужасе пялится то на монитор, то на счастливое лицо дочери.

— По-моему милая фотка, — Кьяра тычет пальцем в экран. — Смотри, какая я тут милашка. И Антон тоже. У него такие кудряшки милые и глазки тоже красивые, зелёные. Это просто мечта!

— Ты-то милашка… Но… Кьяра! Ему двадцать восемь лет! Ты издеваешься надо мной? — мужчина закатывает глаза и качает головой. В голове мелькает момент, когда они сидели вместе в скорой: пряди волос Шастуна у него в руке. Это скорее случайность, чем что-то конкретное.

— Пап, не нуди, — девочка хмурится и отключает монитор своего компьютера. — Я всё равно распечатаю её: разрешишь ты мне или нет. Ты же это понимаешь? — она упрямо смотрит на отца исподлобья.

— В таком случае, — Попов наклоняется к дочери и выставляет вперёд указательный палец, — будешь сидеть под домашним арестом! Пока дурацкая идея тебя не отпустит. Так и знай! — он резко разворачивается и идёт к выходу из комнаты.

— Ну и пожалуйста!

— Хорошо, как скажешь! — хлопает дверью и направляется в свой кабинет.

Прикрывает дверь и выдыхает. Возможно, он погорячился. Возможно. С такой огненной и настойчивой девчонкой как его дочь по-другому не получается. У него не получается. Он хвалит себя хотя бы за то, что сдержался и не накричал, хотя очень хотелось. А помириться они успеют позже. В глубине души Арсений надеется, что ему удалось запугать Кьяру, она сдастся, и ничего серьёзного ему предпринимать не придётся.

Подходит к окну и смотрит сквозь прозрачное стекло на лазурное небо. Его дочь вся в мать. Ни капли не забрала от него: ни характер, ни манеры — ни-че-го. Взбалмошная, упрямая и своенравная девчонка с характером и чарующей улыбкой своей несносной матери. Но он очень любит её. Такой, какая она есть. Только большущие голубые глаза напоминают ему, что они родные друг другу люди.

Алёна была такой же. Никогда никого не слушала, делала всё, что взбредёт в её сумасшедшую голову и никогда не думала о последствиях. Поэтому всё и случилось. Всё случилось именно из-за неё. Но никак не из-за него. Попов часто старается себя успокаивать этим, особенно, ближе к её дню рождению, который так обожает праздновать Кьяра. Он же ненавидит этот день. Мечтает, чтобы его вырезали из календаря навсегда.

Опускает взгляд на дрожащие пальцы, растопыривает их, пытается унять этот непонятный ему тремор. Не получается. Сердце предательски сжимается, а губы тоже дрожат, будто он собирается расплакаться. Но это не так. Ему нужно успокоиться. Съездит на работу, немного поработает, почертит и придёт в себя. Работа всегда помогает.

— Привет, — тихо говорит в телефонную трубку. — Приглядишь за Кьярой вечером? Я хочу съездить поработать. Да, я посадил её под домашний арест. Ничего серьёзного, пусть подумает над своим поведением. Спасибо тебе. Всегда спасибо. Пока, — кладёт смартфон в карман домашних брюк и хмурится.

Он предпочёл бы никогда не звонить на этот номер. Никогда. Забыть его. Но доверить дочь больше никому не сможет.

* * *</p>

— Антон, ты сумасшедший! — Димка театрально вскидывает руки вверх и вздыхает. — Тебе ещё рано из дома выходить! Это я тебе как врач говорю, поверь мне.

— Поз, не нуди, — отмахивается Шастун, пытаясь дрожащими пальцами застегнуть цепочку на шее. Пальцы не слушаются, ничего не получается. Психует, выкидывает украшение и обессилено плюхается на пуфик в коридоре, закрывая лицо ладонями.

— Вот видишь, — Дима грустно улыбается, наклоняется за цепочкой и подходит к Антону. — Встань, — тот слушается. Встаёт, поворачивается к другу спиной и наклоняет голову. — Ты переутомился. И так весь день работал.

Пальцы мужчины мягко касаются кожи Антона, он расправляет цепочку, осторожно застёгивает её, затем ладонями проводит по сгорбленной обнажённой спине товарища. Его движения ненавязчивы и приятны, так что по бледной коже стаей рассыпаются мурашки.

— Дим… — не может вымолвить что-то ещё. Только утром думал о том, как это всё неправильно и нехорошо, а сейчас снова сходит с ума от того, что с ним творит его лучший друг. Поворачивается к Позову, садится на пуфик, так что их лица оказываются на одной высоте. — Дим, слушай…

— Нет, ты послушай, — он нервно поправляет очки и совсем не знает, что сказать. Просто хочет отсрочить неизбежное, не слушать и не слышать правды, от которой он, возможно, убегает. Ему просто не хочется. — Давай потрахаемся, а? Тебе же понравилось, я знаю, — аккуратно кладёт ладонь на бедро Шастуна и массирует. Точно знает, что каждое его движение отдаётся в возбуждённом теле друга.

Антон решает пока не задумываться о том, правильно или нет то, что они делают, нужно ли это ему — тактика Димы срабатывает безошибочно. Он лишь откидывает голову назад, пальцами убирая с лица пряди волос, бёдрами подаваясь вперёд и подставляя шею поцелуям мужчины, который уже сидит у него коленях.

Пусть будет так. Пусть будет.

* * *</p>

Арсений идёт по пустынному офису. Все уже разошлись, один он здесь, потому что ему просто негде быть ещё. К друзьям не пойдёт, куда-то развлекаться — это как-то не его, с дочерью поссорился, а Серёжа… Серёжа опять бегает, наверное, по свиданкам. Семьи у него нет, а трахаться, видимо, хочется.

То, что его лучший друг — гей, он узнал случайно. Ворвался к нему в комнату общежития после ссоры с какой-то подружкой и моментально, как любит шутить сам Попов, повзрослел. Увиденное на протяжении многих лет старался забыть, а друга — просто понять и принять.

— То есть ты ебёшься с мужиками в жопу? — осторожно уточняет парень, с интересом разглядывая своего одногруппника и просто близкого человека.

— Заткнись, — бормочет тот, поправляя на себе наспех надетую футболку.

То, что его вспыльчивый и агрессивный друг гей — это вообще самая последняя вещь на земле, которую мог бы предположить Попов. Видимо, он слишком много времени уделял самому себе, что совсем не замечал то, что творилось у него под носом.

Его воспитывали просто. Никаких уроков о толерантности быть не могло. Он до какого-то возраста даже искренне не подозревал, что такие люди существуют. А когда узнал, долго ещё приходил в себя. Такие вещи ему казались возмутительными, непонятыми и неправильными. Но лечить мозги Матвиенко он не стал. Просто старался не вдаваться в подробности и не обращать внимания.

Возможно, по природе своей непонятой ему гомофобности он бы никогда не стал дружить с Серёжей, если бы знал это раньше, но сейчас уже ничего нельзя было изменить. Друга он любил и уважал, терять такого товарища не хотелось. Свои мысли прятал и шифровал, показывая Матвиенко лишь доброжелательную часть своей натуры. Всё остальное было ни к чему.

Мужчина отпирает дверь кабинета, бросает ключи в ключницу, на удивление, попадая с первого раза, и медленно проходит внутрь.

Он любит свой кабинет. Здесь всегда хорошо. Всегда прозрачные чистые огромные окна, сейчас зашторенные жалюзи, большой удобный письменный стол буквой «т», развешанные повсюду чертежи, большой проектор сзади стола, шкаф со стеклянными дверцами, где стоят его награды, сертификаты, кубки и грамоты. Плюшевый диванчик у окна с небольшим столиком, где расположилась кофемашина, несколько ваз с фруктами и сладостями, а так же парочка свежих выпусков по живописи и зарядная станция, где архитектор заряжает планшет, телефон, часы или наушники.

Садится в кресло, включает графический планшет и вертит в руке стилус. Пожалуй, немного порисует, как раз появилось несколько идей для хорошего клиента. Сначала всегда рисует наброски на планшете: так ему нравится визуализировать; затем уже чертит на компьютере и при необходимости распечатывает. Рисование всегда успокаивает его.

И он сможет делать и дальше вид, что всё в порядке.

* * *</p>

Дима недовольно морщит лицо, смотря на друга. Они сидят в припаркованной у офиса Попова машине. Позов никак не может понять, зачем Шастуну ехать в такую даль и в такой поздний вечер для того, чтобы завести какие-то там тексты для буклетов. Можно же их отправить по электронной почте в конце концов. Ведь нет никакой гарантии, что архитектор окажется на месте.

— Ты уверен в этом? Мы можем поехать домой, если ты хочешь, — мужчина поправляет запотевшие от волнения очки и мягко касается рук друга, что тот сцепил в замок от волнения.

«Домой». Это слово вырвалось из его губ так легко и просто, что сам он замечает это лишь спустя несколько секунд. Домой. И дело тут совсем не в квартире или в ещё каком-то месте, просто его место — рядом с Антоном. Он понимает это так неожиданно, сидя с ним в машине и сжимая его пальцы, увешанные кольцами.