Глава IV - 1 (2/2)

— Организованная преступность? Среди дня? — произнёс он вслух.

— Это Сите, — пояснил Роут. — Посмотрите внимательно. Видите, здесь одни трущобы. Осман не успел разнести этот клоповник по камню, и теперь здесь улицы кишат от всякой мрази. Здесь и на Монмартре.

«Раз они нацепили на себя эту форму, то явно дают всем понять, что не боятся ни полиции, ни Сюрте. Вот и сейчас мы катимся мимо них, вместо того чтобы сцапать хоть одного представителя этого маскарада».

— Отчего, — не удержался Адриан, — они на Сите, а не на каторге?..

Вопреки ожиданиям, Роут проглотил этот вопрос с достоинством. И даже не хмурил бровей больше обычного. Только фыркнул в усы:

— От того, что мы их не поймали. Нас мало. А эти черти при любом удобном случае разбегаются по щелям как крысы, где сбрасывают с себя эти тряпки. Присмотритесь к ним, сможете отличить одного от другого?.. то-то же. Половина ориентировок, которые мы получаем после ограблений, содержит в себе приметы вроде шрамов и татуировок. Но покажите мне хоть одну апашскую рожу без шрама и тату?.. хитрые твари. Даже усы носят на один манер. С тем чтобы после «дела» их сбрить!

— Дошло до того, что кучера ночами больше не водят через Сите фиакров, — добавил мсье с каштановым колером. — Часты случаи, когда эти собаки останавливали экипажи только для того, чтобы донога раздеть богатых мадам. Просто ради развлечения! Им, видите ли, любопытно. Что они творят с людьми попроще вам лучше не знать. Приличных оммфе могут просто избить до полусмерти. Потому избегайте Сите после захода солнца, если вам дорога честь.

Роут выразительно посмотрел на болтливого соседа, и тот прикусил язык.

— Прежде я слышал о полиции Парижа только хорошее, — мрачно произнёс Адриан. А затем пояснил: — Я участвовал в облавах Скотланд Ярда. И не сказал бы, что там была армия констеблей. Компания в пятнадцать дубинок для них уже целое войско.

— Зачем вам это было нужно? — прищурил серые глаза Роут.

— Вынудили обстоятельства.

Адри всё-таки задел его за живое. И потому шеф сюрте продолжил напирать:

— Я слышал, что вас принимала королева. Однако, при этом вы ей не симпатизируете.

— Это очень мягкое определение слова «неприязнь», — вскинув подбородок, произнёс Адриан. — Я не симпатизирую всем, чьи руки по локоть в крови. Её Величество в ней искупалась целиком.

— Такое заявление заставляет меня думать, что вы «не симпатизируете» и Императору. Вы республиканец, мсье Агрест?..

— Полагаете, что руки императора по локоть в крови? Ого, какие революционные речи, — с улыбкой спросил Адриан. — Но будьте покойны. Я вне политики и вас не выдам. Впрочем, теперь можете арестовать меня за это. Но истинных взглядов на суть вещей я скрывать не привык.

Он прямо посмотрел в глаза стража закона.

«Вместо того, чтобы гонять вырядившихся в моряков люмпенов, вы охотитесь на политических преступников. Вернее, охотились — по всему судя уже и цензура не цензура. Болтунов становится больше, их уже не получается брать за одни только сплетни. А вот апаши как были, так и остались».

— Расставим точки над i, — прохладным тоном произнёс Агрест. — Я могу «не симпатизировать» кому угодно. Вас это не касается. Другое дело, кому я «симпатизирую». Обычно в этот список первым пунктом входит полиция, а затем все, кто не в силах себя защитить. Такое обычно случается, когда первые заботятся о вторых. Я бы хотел, чтобы мои симпатии не менялись. Вы понимаете о чём я говорю, мсье Роут?

Сюрте молчал.

— Как только в мою юную голову закрадётся сомнение, что полиция вовсе не полиция, а гвардия, я тут же закончу ей помогать. И займусь частной практикой. Вы, конечно, будете в силах мне всячески мешать. А я, в свой черёд, вас раздражать. Рано или поздно вы меня арестуете, и тогда за акумами будут гоняться уже ваши люди. Без меня. Как вы оцените мои рассуждения, мсье Роут?..

— Если вас и арестуют, то за дело.

— Любое дело можно сфабриковать, особенно если оно замешено на растворе политики. Однако мне беспокоиться не стоит. Сегодня, например, мне никто не пытался вменить убийство одержимого разбойника, который утонул в Сене ещё летом. И я, слава Богу, не сын какого-нибудь магната, который держит в руках лёгкую промышленность самой крупной страны Европы. И которым так удобно управлять через компромат на его беспутных сыновей. Один из которых повеса, а другой (страшно подумать!) колдун.

Но к чему эти беспокойства? Вы представитель кристально честной организации, и потому я вверяю себя в ваши руки.

Адриан наклонился к собеседнику, и, продолжая смотреть в глаза, произнёс:

— Но это болтовня. Сейчас я предлагаю найти тварь, которая ломает человеческие судьбы. Найти и сделать то, что получится. Если вы полагаете, будто я испытываю к одержимым только научный интерес вы… заблуждаетесь. Я их ненавижу, мсье сюрте. И я готов сотрудничать хоть с Сатаной, если Сатана станет помогать людям, а не властьдержащим. Я на всё пойду, только бы лишить акум возможности убивать людей. То есть я готов вернуться к этому разговору, но только когда наш союз даст плоды. Если в том будет нужда.

Мсье Роут провёл пальцами по усам. Быстрыми движениями поправил манжеты.

— Вы правы в двух вещах, — сухо произнёс он. — Во-первых, это всё болтовня. Во-вторых, вы в самом деле мало похожи на сына магната. При всей манерности вам не хватает быть избалованным до светской тупости.

— Приятно слышать. Но на кого ж я тогда по-вашему похож?

— Это, — ответил Кристофер, хищно сверкнув рядом тронутых камнем зубов, — нам ещё предстоит узнать. Но пока вы сильно смахиваете на английского шпиона.

Адриан широко улыбнулся.

— В таком случае что-то получится<span class="footnote" id="fn_32370778_5"></span>, — весело сказал он, переходя на английский. Нарочно говоря как прожженный кокни, рождённый на паперти Сент-Мэри-ле-Боу. — Мы с вами два сапога пара! Trouble and strife — husband and wife. Правда, мистер Кристофер Роут, сэр?..

Адри понимал, что дёргает спящего тигра за усы, но недолгое знакомство с мистером из сюрте понемногу начало его выматывать. Нет, его нервов хватило бы и на месяц таких вот нескончаемых препираний (был опыт, поскольку на островах Адриана подозревали в том же самом, только шпионить он должен был на французский кабинет). Но в таких условиях отказать хорошей шутке он не мог.

Огонь беседы угас. Роут сделал вид, что любуется грязной улочкой за стеклом, которое начало дребезжать на кочках. Адри последовал его примеру.

Сите, сердце Парижа выглядело… грязно. Старинные дома, чьи первые этажи были выложены из древнего камня, упрямо росли в землю; всё что было выше представляло из себя фахферковую конструкцию, с торчащими из белёной стены балками. Узкие оконца с одной стороны улицы смотрели точнёхонько на окна стороны противоположной. И потому все как один были завешаны; Кое-где ушлые обитатели протянули верёвки, на которых мокло забытое бельё.

Адри не к месту подумалось, что интимная жизнь местных жителей должна обладать особенным, ни на что не похожим колоритом.

Экипаж переваливался на ямах с борту на борт. Колёса то и дело ныряли в лужи, которые на поверку оказывались преглубокой канавой. С хрустом и чавканьем наезжали на доски, переброшенные через грязь. При всём этом публика, которая лавировала между дорожными препятствиями выглядела не то что бы благородно… она была разной.

Приличные платья и костюмы соседствовали с вытянутыми на спине жилетками рабочих. Перчатки — с закатанными рукавами. Цилиндры — с шерстяными кепи.

Мужчины не стеснялись дымить трубками прямо на ходу, полностью игнорируя присутствие дам. Последние, в свой черед, игнорировали мужчин, неприлично задирая юбки для очередного прыжка через грязь.

Если б кто-то захотел собрать в памяти пёструю коллекцию дамских чулок, ему непременно нужно посетить Сите.

Карета вильнула на повороте, и улица сделалась шире, чище. Здания смотрелись куда более прилично — некоторые напоминали о золотой эпохе барокко (и напоминали бы больше, не покрывай их пятна грязи) вензелями и рюшами на фасадах. Иные были сильно древнее, из эпохи королей и мушкетёров. Тяжёлые, впечатанные временем в мостовую, хмурыми окнами-бойницами они неодобрительно взирали на потомков. Этот контраст эпох выглядел бы премило, не уродуй фасады безобразно сколоченные деревянные лестницы, которые начинались у парадной, и тянулись на второй этаж.

К чему пользоваться одним всходом, когда можно двумя?..

Картину дополнял дождь, прибивший висящий над крышами смог; призрачными змеями он клубился у самой засыпанной листьями мостовой. Возле ног прохожих. Лап бродячих собак, которые во множестве брели по беспризорным делам, горестно понурив

тощие шеи.

Словом, остров Сите сейчас напоминал Париж пятидесятилетней давности. Во всём своём великолепии.

— Теперь я понимаю, — пробормотал Адриан, — отчего Осман так взбеленился на старый город.

— Не нравится? — спросил Роут. Как всегда угрюмо.

— Напротив. Я поклонник глиняной старины. По-моему, чума и холера — это очень практично. Приятно, когда есть возможность уйти во цвете лет, не прибегая к войне и пистолетам. Есть в этом своя романтика. Однако мсье Осман, полагаю, будучи префектом ценил чистоту своих ботинок выше ностальгии по кардиналу Ришелье.

— Только не излагайте этих соображений о чумах и холерах при мсье Буржуа. Боюсь ему понравится.

— Да-да. Я уже вижу, что он так же любит по уши тонуть в прошлом.

Улица вливалась в крохотную площадь, в круг усаженное древними, кряжистыми каштанами; их кроны сделались ало-рыжими, они шелестели под дождём цветастой листвой. Но сбрасывать её не торопились — старость часто бывает упряма.

Тяжёлые ветви нависали над чернильным морем зонтов и цилиндров.

Последний раз столько людей в одном месте Адри видел незадолго перед отъездом. Возле Судного Двора, где проходило дело «Тичборн против Лашингтона»; любой, кто прожил в Лондоне достаточно, не удивится страсти столичных жителей ко всякого рода тяжбам и судам. Громкие процессы исстари вызывали в этих людях необъяснимую ажитацию.

Адри прожил в столице достаточно долго для того чтобы ничему не поражаться, но недостаточно, чтобы разделять эти мелкие страсти.

Теперь же, очутившись во второй столице Европы, он снова столкнулся с необъяснимым скоплением. И Париж удивил. Поскольку скопление это было вокруг морга.

Агрест с подозрением уставился на низкое, с приземистой крышей здание. Как и положено скорбному заведению, оно было выкрашено в депрессивный жёлтый цвет. Какой обыкновенно вызывает у людей привкус лекарств во рту.

Словом, здание не выделяло ничего… кроме толпы.

«Может это, всё же, суд?..».

Он уже собрался было выходить, но кучер смело направил экипаж в толпу.

— Р-р-р-азойдись! По-о-о-о-сторонись! По-о-о-о-лиция!

Стихия, состоящая из одних только людей, неохотно уступала кучеру и его воплям. Но здесь нашёлся и минус. Парижане вообще не отличались осторожностью — не стали проявлять её и теперь. Полные праздного любопытства, они заглядывали в крохотные оконца экипажа, пытаясь высмотреть какую-нибудь сплетню.

Перед Адри мелькал целый калейдоскоп лиц: от небритых и мятых морд, которые пришли сюда явно не только за зрелищами, до ухоженных мордашек юных дам.

Пусть толпа расступалась перед экипажем, как Красное море перед Моисеем, но тут же смыкалась, грозя перевернуть тяжеленный экипаж.

— Кто эти люди? — спросил Адриан. — Почему они здесь?..

Один из полицейских, сидящих на козлах, гневно дунул в свисток.

— Э, ты! Я тебе!

— Р-р-р-азойдись!..

Роут пожал могучими плечами.

— Их всегда здесь полно, с самого утра. Это же морг.

— Да но… — Адри задохнулся, не найдя аргументов. По его мнению всё и так было понятно.

Ищейка сжалился над ним.

— Парижане любят морги. Этот самый популярный, потому что расположен у реки.

Понятнее однако не стало.

— Они приходят смотреть на тела, которые вылавливают из Сены, — пробурчал Роут. — Многие находят это интересным.

— Я видел тела, выловленные из реки. Даже мой желудок с трудом переносит такое зрелище, простите за прямоту. То есть не находит интересным. Равно как и мозг. Ему трупы почему-то так же не нравятся. Быть может это какая-то девиация, как полагаете?

— Ну так речь о других телах. О симпатичных телах, мсье Агрест. Публике нравятся сорванные розы, если вы понимаете о чём я.

Адриана посетила жуткая догадка.

— Их что, выставляют обнажёнными?!

— Да. Но дело не только в этом. Поймите, люди любят четыре вещи: осуждать, обсуждать, восхищаться и печалиться. Здесь как бы все четыре элемента слились воедино. Тело какой-нибудь торговки цветами вызывает в них ажиотаж, осуждение властями и нравами, восхищение красотой юности и печалью, что эта красота потеряна.

Это была уже вторая фраза, сложенная необыкновенно поэтично для такого типа как Роут. Но Адри этого не заметил — его мысли занимало это немыслимое увлечение. В Лондоне так же были морги. Но в них не ходили как в театр.

Существовали так же и анатомические театры, что уже ближе к делу. Но эти не были интересны никому, кроме студентов и медиков. Лондонцы не сразу, но успели отвязаться от привычки смотреть, как режут пожелтелый труп очередного безымянного забулдыги.

— Но родственники…

— Когда таковые находятся, им отдают тела. А если нет — для этого есть кладбище. В любом случае, не у всех семей есть средства, чтобы искать родственников по всем моргам.

— Так-так, — сказал Адри, нервно поглаживая ворона. Тот проснулся и попытался клюнуть хозяина за палец. — То есть вы хотите сказать, что здесь и билеты выдают?..

— Конечно. Они идут в казну округа.

— Это кошмар!

— Это Париж, — поправил его Кристофер, переходя на английский язык. Истосковавшийся на чужбине, он почувствовал родственную душу. Пусть и заключённую в раздражающую обёртку. — Здесь все слегка безумны, и каждый округ по-своему. Они называют это «нравами». Наёмное убийство это «бретёрство». Просто убийство — «дуэль». Измена — «адюльтер». Всему находится оправдание. Сумасшедшие католики. Здесь даже священники спят с прихожанками, прости меня Бог! А эти прихожанки возвращаются к ним в субботу за отпущением грехов! Всё то, за что должны либо вешать за шею, либо выгонять взашей объясняется «нравами» и вызывает одобрение. К примеру, если вы не заведёте любовницу, о вас будут говорить как о прокажённом. Поэтому и Свет здесь похож больше не на Свет, а на бордель смешанный со стрельбищем.

Он помолчал, чтобы затем веско добавить:

— Вы привыкнете, если вздумаете задержаться.

— Господи…

— К тому же, — продолжил Роут, невежливо указывая пальцем, и уже куда менее миролюбивым тоном, — я уверен что большинство этих вот смотрельщиков здесь по вашей вине.

Адри только возмущённо вздохнул. Его голова была слишком занята, чтобы сложить очевидные факты. К счастью, для озвучания очевидного в салоне имелся Роут:

— А вы как думали? Прежде чем так называемого Упыря заберут ваши дружки из Сальпетриер… если вообще заберут… морг успеет сделать хорошие деньги. На мерзости люди глазеют так же охотно, как на прелести. Вы убили одержимого. Его доставили в ближайший морг. То есть на Сите. Теперь здесь дураков ещё больше чем обычно, большое вам спасибо.

Ворон задрал клюв к потолку и выдал громкое:

— Ха-ха-ар!

Ищейка с подозрением посмотрел на птицу, но ничего не сказал.

— А если б я его связал, и выставил на площади?..

— Тогда б вы сделались богатым как Крез, мсье Агрест.

— Варварство.<span class="footnote" id="fn_32370778_6"></span>

Роут чинно кивнул. Всё-таки, не смотря на профессию и годы в Париже, он был уроженцем островов. Для Англии варварство начинается там, где заканчивается Сити.

Наконец, экипаж остановился. Полицейские спрыгнули с козел, и худо-бедно оттеснили толпу.

— Будьте так любезны, — сдавленно произнёс Адри, — дайте мне пару секунд.

Адри, закрыв глаза, глубоко вздохнул, как перед нырком. Он был готов ко всему, но не к массе Парижан, которые устремят сейчас на него взгляды. Он вообще не любил чужих взглядов и шепотков за спиной, хоть они и были частью его профессии.

Агрест выдохнул. Посадив Плагга на плечо, решительно отворил тяжёлую дверцу экипажа. На уши его рухнул гомон дождя, смешанный с гомоном сотен голосов. Стараясь не смотреть ни на кого вообще, Адриан сошёл с подножки на землю. Быстрым движением надел на голову цилиндр, точную копию того, что стал добычей ветра.

— Назад, назад, — ворчали полицейские, бесцеремонно отодвигая толпу.

Впрочем, теперь делать это было куда как проще. Те что стояли близко, и ясно видели Адриана, прекратили возмущаться. Адри не видел, но был уверен, что взгляды направлены сейчас если не на его скромную персону, то на Плагга уж точно.

Ворон нисколечко под ними не смутился. Он щёлкнул на людей клювом, после чего грозно каркнул.

Наконец и Роут с товарищами покинул уютный салон. Сюрте, оставшиеся для Адриана безымянными, помогали полицейским расталкивать человеческую массу. Кристофер смело двинулся вслед за ними. Рядом шёл и Адриан.

Десятки лиц слились в одно. Площадь пестрила от зонтов, сюртуков, изящных женских мантилий, накидок и мужских плащей.

Теперь до Агреста дошло: они движутся не через хаотичную толпу, а хитро закрученную очередь. Впрочем, благодаря крикам и понуканиям, ближе к лестнице люди расходились куда как охотнее.

— Вот же, — сказал Агрест, поднимаясь по выщербленным ступеням, — кажется я забыл в кэбе зонт.

— Думаете вернуться? — буркнул Роут.

— Благодарю покорно, нет. Давайте займёмся делом без него.

Они миновали претяжёлые, крашенные в чёрный, дубовые двери. За ними, вопреки ожиданиям любого, кто видел их впервые, было не царство Аида. Всего лишь широкий коридор — на стенах, обшитыми деревянными панелями плясали отблески газового света. Здесь же располагалась закрытая сейчас билетная касса.

Подле неё стояли четверо прилично одетых усатых джентльменов — очевидно контролёров, ответственных за поток посетителей. Они было расправили плечи, но, завидев полицейскую форму провожатых, молча отступили, давая пройти.

Очереди были и здесь. Но куда как скромнее. Люди терпеливо ждали у стен, когда же запустят их группу. Они встретили «новичков» полными любопытства взглядами. Плагг, довольный эффектом, шумно отряхнул перья.

Коридор заканчивался стеной мутного стекла, за которой, как призраки, двигались неясные фигуры. По обе стороны стены имелись двери с подтянутыми привратниками.

Адри полагал, что Роут обратится к ним, либо просто распахнёт створки.

Но вместо этого он рявкнул:

— Пуассон!!! Сюда, живо!

Ждать его пришлось недолго.

Пару мгновений спустя раздался топот, какой издаёт бегущий человек. Правые двери распахнулись, и в коридор едва ли не выпал невысокий старик в медицинском халате, надетом поверх скорбно-чёрного жилета.

— Ды-ды-ды-ды, — затараторил он, приближаясь, — ды… да, я уж-же здесь. Н-не ны-ны-ны… надо шуметь.

Он остановился напротив служителя сюрте. Затем взгляд его блеклых глаз переместился на Адриана и Плагга. Ворон чванливо качнул головой.

Теперь Агрест видел, что перед ним вовсе не старик, а вполне ещё молодой человек. Просто седой, как лунь. Белые волосы зачёсаны с аккуратным пробором, а лицо, лишённое баков, гладко выбрито. Оно находилось в постоянном движении. Правый глаз юноши часто и неритмично дёргался. В полном согласии с уголком рта.

Словом, заикание было не единственной его проблемой.

— Итак, Пуассон, — сказал Роут, понижая голос. — Это мсье Агрест. Мсье Агрест, это Пуассон, временно исполняющий обязанности коронёра при этом морге.

Адри с вежливой улыбкой пожал протянутую ладонь.

— О… о… чень приятно, — произнёс Пуассон. — Ды-ды-ды… да-авно вас ждём, мсье Агрест. На-на… самом деле я та-анатолог. А… а… не коронёр.

— Давай уже к делу, — буркнул Роут. — Ты должен показать ему трупы.

— Те-те-те…

«Тела?..»

— …те-те-те несчастные прямо да-ажидаются вас, мьсе Агрест. Ка-ка-ка… как и мы. В-в-в…

— Всё потом, — перебил его Роут. — Веди нас.

Пуассон быстро кивнул полицейскому. И снова нырнул меж створок дверей. Шаг у него был скорый, и потому Адри нёсся сейчас через неприглядный, слабо освещённый коридор, с выгнутым потолком, достойным винного подвала. Ну или склепа.

В воздухе с каждым шагом всё сильнее пахло формалином.

— Есть одно дело, — тихо, сквозь зубы, произнёс Роут, — которое нужно утрясти, мсье Агрест.

— Я весь внимание.

Адри едва увернулся от погасшего плафона, торчащего из стены.

— Я обещал этим чудикам из склепа, что вы будете позировать для фото.

Адриану пришлось заручиться всей выдержкой, какая была, чтобы не фыркнуть.

— На стол ложиться не нужно?.. впрочем, чего не сделаешь для сюрте.

— Не нужно. Просто постоите рядом с Упырём. И всё.

— Кхм.

Коронёр, который был вовсе не коронёром, вывел их из формалинового сумрака в куда более пахучее помещение. С таким же низким, сводчатым потолком, полом, устланным плиткой; на длинных цепочках здесь висели лампы, дающие желтоватый свет.

Здесь, вдоль одной из стен длинным рядом стояли столы. Приподнятые так, чтобы зрителю были видны не только пятки покойных, но и всё, что составляло их суть.

Сейчас все столы, кроме одного, пустовали.

На нём, центральном, лежал вытянув лапы вдоль тела, Упырь. С последней встречи он будто бы похорошел; по крайней мере вновь обрёл нижнюю челюсть. Её медики дотошно скрепили проволокой.

Из одежды на синекожем была только повязка, наброшенная поверх таза. Белые глаза таращились в пустоту. Второе око анатомы заботливо вернули в глазницу — Агрест иронично нашёл эту заботу милой.

Скудные пряди волос теперь не липли к обнажённому черепу, а даже презабавно пушись. Хотя острые акульи зубы оставались такими же, обнажёнными в жутком оскале. Жилистые запястья и щиколотки были перехвачены толстыми ремнями.

— А ба, — вздохнул Адри. — Да вы его причесали никак?..

— Па-па… рдон?..

— Мсье Агрест изволит шутить, — процедил Роут, — он большой шутник.

— А? Ды-ды… да. Ю-умор, это хорошо. По-омогает в работе.

Адриан повернул голову. Упырь отвлёк его от главного — одна из стен отсутствовала. Вернее частично: её место занимали высокие, в пол, окна из тонкого стекла. По ту сторону тянулось медное ограждение, на которое сейчас напирала толпа.

Впереди всех, как обычно, были дети. Затем дамы, а уж потом — мужчины. Вся эта кампания негромко что-то обсуждала, неотрывно глядя то на Упыря, то на визитёров.

— Мо-мо-мо… гу я па-апросить вас об о-одолжении? — спросил Пуассон.

— Разумеется, — Адри с улыбкой качнул головой.

— По-пока мы ждём х-х… художника, про-о…

— Прочитайте им лекцию, — нетерпеливо перебил его Роут. — Будьте любезны, Адриан. Через стекло всё слышно, но будет хорошо, если вы не будете стесняться повысить голоса.

Адри закрыл глаза, собирая в кулак всё терпение. Хотел было вздохнуть, но передумал — воздух переполнял головокружащий формалин.

«Ты хотел почитать лекции в Париже?..» — подумал он. — «Наслаждайся».

Адри стянул цилиндр, локтем прижал его к боку. Затем встал рядом со столом, на котором скалил зубы одержимый.

— Дамы и господа! — произнёс Адриан, как мог ясно. — Меня зовут Адриан Агрест.

Люди в толпе начали удивлённо перешёптываться. Дверь за их спинами распахнулись, и в помещение зашла новая порция посетителей. Адри терпеливо подождал, пока люди распределяться вдоль ограждения. Десятки глаз с интересом следили за ним.

Адри обворожительно улыбнулся.

— Итак, меня зовут Адриан Агрест. Доктор Агрест. Я спиритуалист. Весельчак, который скалит зубки — не что иное, как тритон. Весьма распространённая разновидность заложного одержимого. Вы спросите меня, что такое «заложный одержимый»? Я отвечу — это форма одержимости, которая проявляется только вместе с первыми признаками смерти. То есть едва только плоть касается разрушительная сила тления. Обыкновенно это случается в первые же часы после смерти…

Он говорил, улыбался. Толпа слушала молча и жадно.

— …поэтому, друзья, не стоит бояться кладбищ; и уж тем более не стоит тревожить покой усопших, с тем, чтобы пронзить их колом. Кто спорит, дело это увлекательное, хотя и бесполезное. Наши обычаи устроены так, что люди стараются не погребать тело сразу. Между досадным инцидентом и могилой проходит времени достаточно, чтобы убедиться в том что ваш усопший дедушка не собирается тащить вас с собою. Надеюсь, этот урок мы усвоили ясно. Теперь больше о нашем тритоне. Как и его родственники, русалки и мелюзины, он обитает в илистом дне водоёмов. Способ, каким он добывает себе жертву, скучен до банального. В сильный дождь, ночью, тритон подкрадывается к жертве, и утягивает её на дно. После чего акума передаётся несчастному. Но для чего ему такие зубы, спросите вы?.. Что же. Этими зубами и когтями он обескровливает тех, кто не спешит тонуть. Либо просто из соображений своей хищной природы. Другими словами, чтобы наводить ужас. Самые частые его жертвы, это ослабленные алкоголем люди, а так же женщины. И, конечно, дети.

Помните, я упомянул про дождь? Так вот, расслабляться нельзя и в ясную погоду. Часты случаи, когда его собратья, — Адри указал цилиндром на зашитую грудь одержимого, — хватают пловцов за ноги, и утягивают на дно.

Пока Адриан говорил, на сцене появился фотограф. Он вкатил высокий шкаф на невероятно скрипучих колёсах. Какое-то время устанавливал на треногу аппарат. Затем возился с реактивами. И, когда Адри рассказал и про русалок, и про мелюзин, и даже про нептунов, сжалился наконец. Жестом показал — можно начинать.

Адри умолк. Последовало мгновение тишины, после чего толпа загалдела так, что задрожали стёкла.

Фотограф спрятался под покрывалом. Помахал Агресту рукой.

— Мсье Роут, — мстительно произнёс Адриан. — Вы мой должник, не так ли? Будьте добры встать по другую сторону стола. Пускай мы войдём в историю втроём. Я настаиваю.

Это была блестящая мысль: теперь Роут уже не сможет продолжить утомительные пытки на тему Упыря и его преждевременной кончины. Попав на фото, он как бы подписывался в законности того, что сделал с ним Агрест.

Роут скривил лицо, но всё же повиновался.

Адри никак не мог найти подходящую позу.

— Э… снимите шляпу, — командовал фотограф, — хотя нет. Наденьте. Чуть на бок. Э? Да, вот так. Расстегните пуговицы на плаще. Ага. Чудесно.

— Быть может взять его за руку? — поинтересовался Адриан. — По-моему слишком уж высок накал драматизма. Это всего лишь тритон.

— Э? Зачем?.. не стоит. Накал что надо.

— Или мсье Роут возьмёт его за руку?.. это было бы символом примирения закона и мокрого беззакония.

Фотограф вынырнул из-под покрывала.

— А это мысль!

Роут в гневе выпучил глаза. Скулы его покраснели.

— То есть, — быстро произнёс художник, — я хотел сказать не это. Вы, мсье… живые, можете пожать друг-другу руки над телом. Это будет впечатляющий снимок!

Оба повиновались. Ослепительно пыхнула вспышка, подняв к потолку тучу искр и едкое облако какой-то химической дряни.

Теперь же слушаем: bad guy — Vitamin String Quartet</p>

</p>