Глава IV - 1 (1/2)
Глава IV</p>
В которой Адриан знакомится с нюансами развлечений Парижа; </p>
~ La demeure de l'inconsolable ~</p>
</p>
</p>
Вдоль Сены, там, где книжный рынок,</p>
Среди бумажных мумий ты</p>
Заметишь рваные листы</p>
Анатомических картинок.</p>
</p>
Давно таблицы стерлись там,</p>
Но, кажется, художник ветхий</p>
Подправил их иглою меткой,</p>
Придал красивость их чертам</p>
</p>
И, чтобы таинство за гробом</p>
Возможно явственней открыть,</p>
Он предоставил землю рыть</p>
Лишенным кожи землеробам. </p>
Ш. Бодлер</p>
~ I ~</p>
— Итак, ещё раз — сказал Агрест, нависая над картой. — Инциденты случились на улицах… Хильберт, Эрфюр и…
Палец его путешествовал по исчерченной линиями бумаге.
— … Бёррьер.
— Да, Бёррьер, которая заканчивается сквером. Вот он, видите?
Адриан кивнул.
— Вижу.
Карта была столь большой, что её пришлось расстелить на полу, потеснив мебель. Теперь Адриан, на пару с Роутом ползал по ней. Вернее по той её части, что обозначала Латинский квартал.
— Мы должны найти что-то, объединяющее эти улицы. Например, сейчас очевидно, что все они примыкают к бульвару, — сказал Адриан, тыча пальцем в широкую линию. — А к ним, в свой черёд, примыкают совсем узкие проулки… какова этажность домов?..
Роут провёл ладонью по густым усам.
— Не могу сказать. Это старые дома. Там разное число этажей. От двух до четырёх, плюс крыша.
Эти слова звучали как зацепка.
— Старые, вы говорите? Насколько?..
— Я не архитектор, мсье, а полицейский, — нахмурился Роут. — Но они стоят там со времён первого Императора, уж точно.
Адри покачал головой.
— Это важно, — сказал он. — Сейчас нужно понять, почему именно эти улицы интересуют одержимого. Может быть дело не только в том, что они узкие.
— Все старые улицы узки.
— Но есть у них общая история? Что-то древнее, быть может?..
Роут насупил монументальные брови, готовясь в очередной раз изречь вариацию на тему «это не мой профиль», как вдруг в дело вмешался один из его молчаливых спутников.
— Есть, — сказал он с высоты стула. — Кое что-то есть. Когда Осман прокладывал этот бульвар, он сносил дома. И целые улицы. Уничтожены были как раз Хильдеберт, Эрфюр, Таранн, Бёррьер, а так же Сент-Март. От них остались одни только рожки, ножки и хвосты.
Седоусый изумлённо уставился на коллегу. Тот в ответ смущённо повёл могучими плечами.
— Я… ну вроде как там рос, — пояснил полицейский.
Адри довольно цокнул языком.
— Чудесно, — сказал он, ещё раз проводя пальцем по бульвару. — Это может пригодиться.
«Пинкертонец» не ошибся. Казалось, что часть города будто ножом срезало.
— Что-то ещё? — спросил Адриан.
— Ну… там была тюрьма. Её тоже снесли к чёрту.
Агрест поймал на себе встревоженный взгляд Нино. Ему эта история не больно-то нравилась. И большую часть рассказа он сидел, сложив на груди руки. Его даже не успокоила озвученная, и весьма соблазнительная сумма вознаграждения, которую назначила префектура. Четыре сотни франков!
Если верить Кристоферу, это была сумма, которую рабочий получал за один только год.
— Тюрьма?..
— Да. Тюрьма аббатства Сен-Жармен де-пре. Но сам-то я её не видал. Только слышал, что она, вроде, была.
Адри стиснул переносицу пальцами, напряжённо думая. Итак, Осман разносил город в пятидесятых. Узилище стояло там до этого времени, но… кого там держали?..
— Там прежде содержали одержимых? — без особой надежды в голосе спросил Адриан.
— Откуда ж мне знать?.. может и держали. Это ж аббатство. Ну она, типа, для монахов в основном, церковный суд и всё такое. Пережиток старого режима. Могли быть среди монахов ваши… одержимые?.. они ж божьи люди.
— О да… — прошептал Агрест. — Божьи.
Он мысленно укорил себя — слишком уж соблазнительной была эта «зацепка». Нельзя, ни в коем случае нельзя заранее цепляться за факт, который может оказаться просто мимо проходящим и сбивающим с толку.
Адриан со вздохом поднялся на ноги. Следом за ним разогнулся и могучий Роут. Повёл плечами, разминая спину и шею. Этот человек не привык ползать над картами. Он действует иначе.
— Primo, — сказал Агрест, кончиками пальцев поправляя сбившийся галстук, — мы должны узнать как можно больше об этих улицах. Странные истории, громкие дела, даже байки. Это касается и тюрьмы. Нам понадобятся старые карты.
Роут снова насупил брови, но всё же кивнул.
— Secundo, и вам это не понравится, я обязан осмотреть тела. Это даже важнее карт. Как можно скорее, пока их не тронул тлен.
«Пинкертонец» секунду буравил Адри, невозмутимо заложившего руки за спину, взглядом стальных глаз. А затем снова кивнул.
— Это скорее вам «не понравится». Но я догадывался что вы попросите. Всё уже готово. Тогда мы едем в морг. Сейчас.
На лице Адри появилась вежливая улыбка.
— Чудесные новости. Погода что надо. Да в такой компании! С вами хоть на кладбище, мсье Роут!
— Очень смешно, — буркнул Кристофер. — Животик надорвать можно.
Настроение у Адриана сложилось прекраснейшее. Явное присутствие одержимого, хитрого как Дьявол. И ни одной точной зацепки.
Ради этого стоило жить.
— И ведь я ещё не шутил, мсье.
Нино горестно воздел к потолку глаза. Адри сошёл с карты, наскоро обулся. Резкими движениями влез в тесные объятия сюртука. После чего позволил Ильберту накинуть плащ на плечи.
— Нино, ты, если хочешь, можешь остаться.
Лахифф облегчённо выдохнул. Он попросту ненавидел мертвецов. Примерно так же, как Адриан собак. И у обоих были на это веские причины.
— Но, — сказал Адри, натягивая перчатки. — У меня есть к тебе поручение.
— Начинается.
— Отнеси мастеру мою трость. Пусть её починят. И ещё. Раздобудь на вечер билеты. Посмотрим что-нибудь весёленькое.
Лахифф сощурил карие глаза.
— Весёленькое?.. надо полагать, зрелищ тебе за день не хватит?..
— Не дерзи, — пригрозил ему пальцем Адриан. — Плагг! Со мной.
Ворон, который до этого успешно прятался на шкафу, с оглушительным воплем сорвался в полёт. Мазнул крыльями по лицам перепуганных, пригнувшимся пинкертонцам.
— О-о! Это что за чёрт?!
Плагг с карканьем, подозрительно похожим на хохот, вцепился когтями в плащ Адри. Клюнул волосы. После чего всех известил:
— Чё-ёрт! Чё-ёрт!
Один из громил осенил себя крестным знамением. Думал плюнуть, но вовремя опомнился.
— Матерь Божья, заступница наша, — пробормотал Роут, — что это такое, Агрест, сэр?..
— Пардон, я вас не представил. Это Плагг. Плагг, это Сюрте. Для вас он ворон.
Птица картинно раскланялась.
— Дур-ачьё! А-р!
— Просто цирк, — фыркнул в усы полицейский. — Чуял же, что не стоит связываться. Сердцем чувствовал. Помогай нам Бог. Но со мной эта штука не поедет.
****** </p>
Полиция Парижа знала толк в экипажах. Или, по крайней мере, в них знал толк Кристофер Роут. Фиакр, в который его посадили, имел траурный колор, совершенно узкие округлые окна. Но рессоры столь замечательные, что Адри не сразу понял, когда экипаж тронулся.
По крыше барабанили тяжелые капли дождя.
Адри сидел спиной к движению, держа в руках нахохлившегося Плагга. Пальцы в перчатках задумчиво расчёсывали его перья, и птица в блаженстве закатывала бледную плёнку века. Троица сюрте уселась напротив. Так что единственным соседом Адри был его зонт, закреплённый на держателе.
Вообще Адриан терпеть не мог зонты, и полагал их изобретением, направленным лично против себя. Они с трудом защищали от льющейся с неба воды. Ветер то и дело пытался вырвать их из рук. А если не выходило, изогнуть спицы, чтобы толкнуть Агреста на сцену оказии.
Однако Адриан не привык прогуливаться без трости. Поэтому сегодня его тростью стал зонт с гнутой ручкой красного дерева. И именной медной табличкой у самого её основания. Это был подарок, но Адри никак не мог припомнить чей.
Агрест отвлёкся от Сены, тянущей за покрытыми каплями стеклом свинцовые воды. Посмотрел на обшитый тёмной замшей салон. И решил, что для обычного фиакра экипаж движется больно уж валко. К тому же в городе обыкновенно запрягали только одну лошадь. Её сил вполне хватало для нужд.
Кристофер, продолжая хмурить седые брови (и даже, как показалось Адри, усы), молча взирал на вертящего головой Адриана.
— Скажите, — наконец нарушил тишину Адри, — отчего вы бронировали этот экипаж?..
Роут тяжело вздохнул, всем видом своим выражая немыслимое страдание, каковое приносило ему общество юнца.
— Все экипажи сюрте усилены сталью, — буркнул он. — Уверен, в Англии так же.
— Нет, боюсь вы ошибаетесь. На некоторые устанавливают клетки для преступников, и только.
— Понятно. В таком случае делают они это напрасно. Экипаж полиции — очень притягательная мишень для любителей стрелять из толпы.
Агрест понимающе качнул головой. Взгляды сюрте были прикованы к птице. Плагг, по счастью, бросил чудить — не иначе как опасался, что его вышвырнут на улицу, под дождь.
В салоне воцарилось молчание.
Агрест ждал, что Роут не сможет удержаться от одного из каверзных вопросов, которые, наверняка, роились в его седой голове.
И не ошибся.
— Что из себя представляют демоны? — спросил он, смотря одновременно на Адриана и… сквозь него.
— Эфирная форма жизни, — без промедления ответил Адри. Ответ этот Роут мог бы найти в любом учебнике, если б потрудился его открыть.
«Хотя», — понял вдруг Агрест, — «он наверняка прочитал всё, до чего смог дотянуться. Этот полицейский въедлив как щёлок, ни за что не поверю, что он пришёл ко мне неподготовленным, с пустой головой.
— Что значит «эфирная»? — спросил служитель сюрте тоном, будто делал блондину одолжение.
— Ёмко и коротко, то есть как вы любите, ответить на ваш вопрос я не могу, — предупредил Адриан. — Но если попытаться… то эфир — это всепроникающая среда, которая заполняет всё мироздание. Сообразно этой теории, свет не более чем колебания эфира. Если отталкиваться от идей Гюйгенса. Согласно модели Коши-Стонкса эфир состоит из мельчайших частиц…
Он взглянул на сосредоточенные лица спутников и негромко вздохнул.
— …более современные теории, например профессора Берта, полагают эфир чем-то вроде океана… психо-физической энергии, порождаемой колебаниями душ. Это теория так и зовётся, «теория душ». Согласно ей, душа находится в постоянном движении, чтобы удержаться за твёрдые объекты, коими являются наши с вами тела. Колебания порождают резонанс, который, в свой черёд, зовётся песней, или Гармонией. Её движения помогают бестелесным созданиям поддерживать своё… существование. В принципе.
Агрест смекнул, что понятнее не стало.
— Так как душа есть бестелесная часть нашего существа (по крайней мере одна из частей, известная науке) гармония не позволяет им исчезать полностью. Так появляются на свет акумы, амоки и… призраки. Последние не более чем анималии (по-другому «эхо»), которые, согласно Гюйгенсу, есть результат рождения света через вибрацию души. То есть почти бессильный фантом. Игра теней.
Полицейский сидевший справа, и отличный от коллег каштановыми, явно подкрашенными усами, кашлянул в кулак.
— Вы сказали, что души не «исчезают полностью».
— Всё так.
— Но как же Рай?..
Адри знал, что этот вопрос непременно прозвучит. Но за всю свою карьеру так и не научился на него отвечать.
— Существование Рая, — осторожно произнёс Агрест, — наукой не доказано. Как и Ада, впрочем. Мы оставляем эти вопросы религии. Простите, я учёный, а не пастор. Как только мы найдём хоть единое свидетельство христианской загробной жизни…
Теперь настал его черёд смущённо кашлять в кулак.
— …прошу простить, если задел ваши чувства. В самом деле, мир полон загадок. Это одна из них.
«Как Атлантида, кентавры, псоглавцы и Троя. Из той же сферы мифов и легенд».
— То есть по вашему демоны — это души? — спросил Роут. — Вроде как мертвецы с того света?
Эта формулировка заставила Адриана поморщиться, но в целом она была верна. Потому он неохотно кивнул.
— Наверное, это души из Ада прямиком, — сказал тип с каштановыми усами. — Агенты Сатаны.
— Отсюда их волшба, — чинно согласился его коллега. — Всем известно, что всякая волшба от Диавола.
Кристофер выразительно посмотрел на Агреста. И задал самый тяжёлый для него вопрос:
— Но ведь Дьявола нет?..
— Теоретически, — неохотно сказал Адриан, — может существовать экстраакума. Акума всех акум. Её можно было бы назвать Врагом. Но это противоречит христианской концепции, поскольку Враг только испытывает людей, толкает их на грех. А не вселяется в тела, чтобы творить зло. Однако что бы ни говорила религия, если экстраакума появится среди нас, и вселится, то это будет…
— Абсолютное Зло.
— Да. В точку. Но это даже не теория, а только смелая гипотеза. Пока нам нечего бояться.
Ему очень хотелось свернуть с этой темы. Её избегал всякий уважающий себя спиритуалист. Потому он сказал:
— Но вам интересны обыкновенные Акумы. Что же. Акумы, это эфирная паразитическая форма жизни, которая заставляет человеческую душу вибрировать так, как нужно ей. Как вы уже слышали, эфир состоит из мельчайших частиц. Наши тела состоят из них же. Всё сущее — и есть эти частицы. Так вот, эти вибрации вызывают движения упомянутых мной частиц, видоизменяя реальность так, как нужно акуме. Понимаете?<span class="footnote" id="fn_32370778_0"></span>
— Нет.
— Вот и мы не понимаем. И никто из живущих. Наши теории — только попытка объяснения множества престранных вещей. Например всех эволюций тел одержимых. Тех способностей и сил, какие им дают акумы. Однако есть факты. Акума может существовать сама по себе. Но не хочет. У неё имеется только одна очевидная причина вселяться во что бы то ни было. Это вибрации. Мы полагаем, что акума не может создавать их без хозяина. Но вот для чего это ей нужно — из одних только деструктивных наклонностей, или порыва творчества — непонятно.
Адри усмехнулся. Шутка пропала даром: сюрте сидели с каменными лицами. И явно понимали через слово.
— Как бы то ни было, атаки есть, и конца им не видно. Ясно так же, что акумы тесно связаны с психикой. То есть сознанием хозяина, телом которого пользуются. Даже вещи, которые занимает дух, обязательно должны быть памятными. То есть должны что-то значить для жертвы. Чем крепче связь хозяина и вещи, тем крепче будет сама акума. Всё это наталкивает на мысль, что акумам нужны не только тела, но и м-м-м… впечатления.
Кристофер Роут всем видом старался казаться умнее, чем коллеги. Он кивнул с царственным видом человека, который милостиво принимает банальные и очевидные рассуждения ребёнка:
— Вы хотите сказать, что они развлекаются. Как туристы.
— Н-да. Вроде того. Я бы скорее сравнил это с прочтением книги, или посещением театра. Им не нужен, собственно, новый опыт. Потому это не туризм. Им нужны впечатления. Самой жертвы, реакций её тела и мозга. А так же реакция всех, кто одержимого окружает. Если это правда, то становится понятно, почему некоторые акумы спят по много месяцев. А то и лет. Человек может прожить половину жизни, будучи абсолютно одержимым. И узнать о недуге только под старость. Таким акумам хватает эмоций и впечатлений, которые им даёт мир. Затем — бам! — им «скучно», и они начинают эволюции тела. Эту разновидность духов мы называем «спящими».
Адри болезненно поморщился — невольно он надавил на собственную рану, которая всё не желала заживать.
— Но есть иной вариант, — продолжил он. — «Голодный». Акума в этом случае как алкоголик, подсевший на спиртное. Или больной на лундиниум<span class="footnote" id="fn_32370778_1"></span>… она зависит от «порций» впечатлений. Ей всякий раз мало, и нужно ещё. Причём чем дольше такая зависимость, тем серьёзнее изменения у самого одержимого.
Взять, к примеру, инцидент в Жеводане. Я говорю о знаменитом «оборотне». О том,
что наводил ужас на французов ещё до «года без лета»<span class="footnote" id="fn_32370778_2"></span>. Сперва этот одержимый, согласно источникам, походил на человека. Но с числом жертв начинались новые трансформации. От года к году, чудовище становилось всё более жутким. И жертвы, которых он выбирал, были уже не стихийными, как в начале, а точечными. То есть сперва он убивал вообще всех, кого встречал. А уже через два года охотился только на девочек и мальчиков не старше тринадцати. Если с детьми возникали трудности, Зверь переключался на массовые убийства. То есть он делал всё, чтобы вызвать как можно больший… ужас.
Адриан умолк. Указательный палец его поглаживал круглую голову ворона. Который, казалось, разнежился под ласками и уснул. Впечатление это было ошибочным. Духи не умеют отдыхать, они вечно голодны и живут информацией. Материальные преграды вроде стен карет для них сущие пустяки.
Другими словами, Плагг, скорее всего, изучал местность.
— То было порождение Сатаны, — сказал обладатель каштановых усов.
— Легко прийти к этому выводу. Однако это «акума нигер», то есть чёрная акума. Но ведь есть и акумы белые. Хотя чаще они вообще себя никак не проявляют, предпочитая спать, однако факт — этим интересны положительные эмоции. Такие как смех. Чувство влюблённости. Благодарность… всё это.
— Ангелы.
— Угу. Но вы бы не хотели умереть от смеха, не правда ли?.. или утанцеваться до остановки сердца, как в случае с Мракабром. Слыхали про Чумной Пир? Впрочем… не будем. К счастью белые чаще спят. Проявляют себя в случаях исключительных несчастий. Как бы то ни было, акума, чёрная она, или белая, не знает меры. Её не волнует ваше здоровье. Мы вообще не знаем, способны ли они волноваться…
— Отчего ж тогда эти «белые» всё время спят?
Адри усмехнулся.
— Видимо потому, друг мой, что мы счастливы чуточку чаще, чем несчастны. Даже в самые чёрные времена. Любое злодеяние, это действие, совершённое в полном отчаянии. Добрые поступки случаются в согласии с нашей природой. Это нам диктует сама жизнь. И коли вы верите в Бога, то должны знать, что Бог это любовь.
Он почувствовал, что его занесло куда-то не туда.
«Не тебе, » — напомнил себе Адри, — «рассуждать о таких вещах».
Положение спас неугомонный пинкертонец с каштановой щёткой усов:
— Одного не пойму. Почему их не называть человеческим языком? Я про акум. Демон, он и есть демон.
— Ну, — сказал Адри, — полиция же не рассказывает прессе про «кровавое убийство». Вы говорите: «прискорбный инцидент». Полезно сглаживать углы. И потом, слово «демон» по природе своей антинаучно. Лингвистически противоречиво. К тому ж оно толкает на мысли о религии, что мешает трезвому восприятию фактов. Наука не терпит суеверий.
— Просто слово дурное. Вот я о чём. Не наше.
— Отчего ж? «Acumus». Это латынь, — объяснил Адри. — Acuo. Что значит «заточить, заострить». Или acus — игла. Потому что акума пронзает ваше сознание, подобно игле. Вы даже можете почувствовать это физически… словно раскалённый прут проходит меж извилин. Один укол невидимым жалом, и вы теряете волю. Себя. Кстати, мсье Кристоферу данное слово может показаться знакомым. Acumen — в английском языке это значит «проницательность»…
Кристофер безошибочно уловил в этой реплике издевательскую иронию; но шутка была столь тонкой и прозрачной, что он не решился оскорбиться. И только поёрзал на удобном сидении.
— Acumus. Corpus. Animae, — задумчиво произнёс Адри, и уставился в окно.
Пожалуй, быстрее бы они дошли пешком. Всё то время, пока Адриан читал лекцию, экипаж плёлся по набережной — лошади шли шагом, сдерживаемые другими фиакрами. Мимо в дымке дождя ползли очертания Сите. Затем полицейский экипаж свернул на мост Нёф. И начал тащиться уже здесь.
Древний, как сам Париж, сложенный из старого, замшелого камня, он помнил ещё Марию Медичи. Его тяжёлые арки нависали над стальными, пенящимися от дождевых струй, водами Сены.
Впрочем, не смотря на погоду, тротуары его были заполнены народом. Причём (что Адри показалось странным) тех кто шёл на остров казалось больше, чем тех, кто желал его покинуть. Лошади мерно вышагивали по старинной мостовой, едва сдвигая ношу. И потому неприлично огромная масса экипажей смотрелась нелепым, презабавным парадом.
Принимал его, как оказалось позднее, памятник позеленелой бронзы, изображавший короля Генриха под номером четыре.
Парижане отчего-то невзлюбили монумент, возвышающейся сейчас над столпотворением чёрных крыш экипажей. Сперва, во время революции, его разбили, и зачем-то бросили в Сену. Во времена Реставрации отлили точную копию — короля вернули на прежнее место. Но затем грянула революция Июльская, и бронзовый монарх чудом только не искупался во второй раз.
После его оставили в покое. Но, словно бы в отместку, забывали вовремя мыть. Теперь всадник был крепко мечен белыми следами, которые оставляли на нём чайки, настроенные по-республикански.
Размеренную музыку осени разбил пронзительный свист гудка. Затем раздалось мерное «чух-чух-чух», от которого, казалось, сотрясался весь мир. Из-под сени моста вынырнул узкий силуэт парового ботика, на корме которого печальной тряпкой болтался флаг. Труба плевалась чёрным дымом, пускала в пасмурное небо весёлые светляки искр.
На секунду мост заволокло чёрными клубами, запахло гарью.
— А-а, — проскрипел за стенкой кучер, — штоп тебя сомы имели, пират епатый!..
Полицейский экипаж нырнул в это облако, а когда покинул его, очутился на площади Дофина; теперь Адри мог наблюдать бело-зелёного короля на высоком пьедестале в полную величину. Агрест пытался представить, какой силой воли и мускулов надо обладать, чтобы сдвинуть эту махину хоть на фут. Не говоря уж о том, чтобы устроить затем ванные процедуры…
Обзор перегородил прегромаднейший омнибус<span class="footnote" id="fn_32370778_3"></span>, выкрашенный весёлой канареечной краской. По борту шла изогнутая злой кошкой надпись: «ГОРОЖАНКА». И, чуть ниже: «Минисер и компания». Художникам, оформлявшим экипаж этого показалось мало, и они намалевали ещё парочку реклам, выведенных фантазийными шрифтами. Империал оминбуса венчала внушительных размеров доска, объявлявшая о том, что в пассаже Нового Моста некий Кальвет открыл магазин готового платья «по лекалам Галгена<span class="footnote" id="fn_32370778_4"></span>».
Адри встретился сперва взглядами с пассажирами, тесно сидящими у окон. Империал (то есть открытый второй этаж) по непогоде пустовал, и теперь дамы радовали своим присутствием кавалеров.
Агрест поспешно отвернулся, переместил взор на другую сторону площади. Здесь так же было необычно много народа. Однако более всех из всей толпы выделялись одетые не по погоде моряки.
В лёгких куртках и матросках, какие были у напавшего на Адри Упыря, они толпились у тумбы афиши, провожали экипажи взглядами.
— Никогда не видел такой формы у моряков, — произнёс он. — И почему офицеры позволяют им столь небрежно одеваться?..
В самом деле, моряки носили одежду кое-как. Не потрудились застегнуть пуговицы
курток. К тому же на головах их нашлось место не только кепи и бескозыркам. Но и цилиндрам.
Полицейские переглянулись. А затем дружно загоготали.
Адриан терпеливо взирал на них, надеясь дождаться объяснений. Но те никак не унимались.
— Если вы позволите, — с мягкой улыбкой произнёс Агрест, — я бы хотел присоединиться к веселью.
— Так… мсье. Они такие же моряки, как я — префект Парижа! — со смехом произнёс обладатель каштановых усов. — Это ж апаши.
— Простите?..
— Апаши. Ублюд… то есть представители низов. У них такая мода. Вроде как, чтобы каждый порядочный человек знал с какой скотиной имеет несчастие столкнуться. Очень удобно.
Адри изумлённо вскинул брови.
— Чем же они знамениты?
— Грабежами, насилием, поджогами, угрозами… господи, да как вы можете не знать? Это самые обыкновенные разбойники!
В Лондоне подобные персонажи предпочитали одеться поярче, но при этом и — побогаче. Потому-то Адри был удивлён, увидев в столице моды разбойников, одетых как шуты на ярмарке.