Глава II - 2 (1/2)

~ II ~ </p>

Адриан не желал оставаться в отчем доме и лишнего дня. Как, впрочем, и Феликс. Ранним утром, умываясь, Адри заметил в окно, как на усыпанном гравием внутреннем дворе останавливается фиакр. Тёмно — синий, без вензелей, запряжённый всего одним конём.

Младший Агрест, не успев даже толком привести себя в порядок, поспешно спустился вниз. Где уже возле двери, застал одетого брата.

— Уезжаешь, — укорил его Адри, — даже не предупредил.

Феликс улыбнулся одной из своих обаятельных улыбочек.

— Поправка. Не уезжаю, а сбегаю — ты меня застукал.

Адриан растерянно всплеснул руками.

— Тебе не кажется, что мы должны поговорить? Я надеялся…

— Я сбегаю не от тебя, а от отца. С тобой мы, право слово, ещё успеем наговориться. Но говоря откровенно…

Брат задумчиво прислонился к дереву косяка. Он похлопывал снятыми перчатками по ладони.

— …к чему это приведёт? Неужели ты упустишь такой шанс — обойти старшего братца?

Адриан нахмурился — худшие его опасения подтвердились.

— Я бы не упустил, — невозмутимо продолжил Феликс. — Значит мы не сумеем договориться. Так что… лишняя болтовня — лишние ссоры. Не так ли?

— Наследство по праву принадлежит тебе, — сказал Адри. Он думал об этом всю ночь. В итоге так и не смог уснуть, потому встал так рано. — Большая его часть. Однако, теперь, когда отец распорядился так… знаешь, если бы ты дал честное слово, что после его условий ты подпишешь…

Феликс поморщился.

— Адриан, — сказал он, — я люблю тебя, и потому скажу правду. Даже если бы я дал тебе честное слово, до смерти батюшки успел бы его сто раз переменить. Уж такой я человек.

— Я не верю.

— Напрасно, — хлопнул перчаткой Феликс. — Я бы ещё мог тебе довериться, брат, если б ты не делал такие воловьи глаза, когда мы начинаем говорить о Хлое. Не знаю уж что вы там писали друг-другу, но ты явно имеешь надежды, а значит говоря мне всё это, ведёшь двойную игру. Не так ли?

Сердце сжала холодная лапа. И от каждого произнесённого слова когти становились острее.

— Если бы ты не наплёл мне всего этого, я уступил бы тебе без разговоров.

— Ну так уступи, — фыркнул Феликс. — Собирайся, и езжай обратно в Лондон. Ты там вроде как обжился, ты там свой человек. Ты даже не понимаешь своего счастья. Видишь ли, Адри, у тебя было то, чего не получил я — свободы. Вчера отец лишил тебя наследства, а значит все твои обязательства перед ним исполнены. Но ты не можешь оценить этого счастья, потому что не тебя тиранил наш папаша. Впрочем, ты ещё можешь удивить меня — езжай!

— Куда? В Англию? Я чужой там. Кроме того, я… не люблю эту страну.

Феликс хищно оскалился:

— Нет. Не-е-т, братец. Там ты «свой», больше чем где бы то ни было. Думаешь, я не читал газет? Не следил за тобой? Ты пришёлся ко двору с этими своими причудами. Отец отправил тебя туда, где с мирным характером тихони ты станешь «своим». И он был прав. Свет принял тебя, выписал роль, тёплое место. И ты сделаешь в Лондоне карьеру, ты от неё в шаге. Найди себе англичанку, женись на ней, надуй ей пузо — всё у тебя будет хорошо.

Но ты путаешь Англию с Францией. Здесь всё иначе. Там Свет нежится в покое, а здесь всё бурлит от интриг. Мы живём как на пороховой бочке. Боюсь, нашему высокому обществу не будет интересен фокусник — иностранец. Не до него сейчас. И потом. У тебя нет денег, чтобы подкупить внимание. Нет связей, чтобы приобрести его в кредит. Ты никого не знаешь, тебя никто не знает, и уж точно некому ввести тебя в Свет. Опять же, у тебя не будет работы, а если будет — отец придёт в ярость. Ты заперт со всех сторон. Езжай. Туда, где твой дом.

Адриан немного успокоился, слушая эту тираду. Он без страха посмотрел в глаза Феликсу.

— Если бы всё было так, ты бы меня не боялся.

— Что-о? — рассмеялся брат.

— Я достаточно умён, чтобы это понять. Ты боишься конкуренции, и пробуешь меня отослать. Хорошо ещё что не пытаешься купить — это было бы ещё гаже.

— Всё что я сказал тебе — горькая правда, — спокойно ответил брат. Загорелое лицо было совершенно равнодушным. — Раз ты «умён», сумеешь распорядиться этим знанием.

Феликс кивнул брату, и направился к экипажу. Гравий хрустел под его ботинками, Адри же смотрел вслед удаляющейся фигуре с чувством величайшей горечи и сожаления.

******</p>

Остаток утра Адри провёл в своей комнате, в кресле подле камина, терзая скрипку. Его инструмент, купленный в Эдинбурге, ещё не доставили. Судьба и предыдущие злоключения этого остался для Адри загадкой — как бы то ни было, перенести ему пришлось немало, ибо звучала скрипка прескверно.

Настроение у Адри было мрачнейшее, и потому основной репертуар составили гэльские баллады — как всегда бывало, когда младший Агрест находился в расстроенных чувствах.

Когда флигель заполнила тягучая «moch sa mhadainn», сидевший тише воды Ильберт пришёл в неописуемый восторг. Хотя ничего о судьбе мятежных горцев, а уж тем более их языка он знать не мог, но стариковское сердце уловило суть.

Лахифф же, напротив, нетерпеливо ёрзал — пока он не добился от друга никаких объяснений.

— Видать дело плохо, — пробурчал он, нервно раскуривая старенькую глиняную трубку.

Агрест с важным видом кивнул. Смычок скользил по струнам.

Скрипка пела о том, как тяжело пришлось шотландским горцам, когда до них добралась регулярная армия.

Hùg hó ill a ill ó!

— И чего тебе нравится эта муть? Ты ведь даже не шотландец.

— Тебе же нравится «All Around My Hat», но ты не англосакс, — парировал Адри.

— А вот это было почти что подло, — оскорбился Нино, — я англичанин в душе и поданный короны телом.

— Ну так вот. Это то же самое.

— Помогай мне Бог…

Адри отложил скрипку. И, опуская ненужные детали, пересказал другу события вечерние и утренние. После чего снова взялся за инструмент.

— Слушай! Заканчивай пиликать, — грубо прервал его Нино. — Дело-то серьёзное!

— Вот именно.

Лахифф вздохнул. И, наплевав на всякие приличия, отобрал у Адриана смычок. После чего, нервно потряхивая им, прошёлся по комнате.

— Значит вот как, — сказал он, взмахивая смычком, как шпагой. — Пан или пропал. И что мы собираемся делать, позволь спросить? Впадать в сплин?..

Адри повернул скрипку набок, и выбил пальцами задорное пиццикато. Закончил его насмешливым «трунь».

— Слушай, — произнёс Нино, примериваясь как бы половчее избавить музыканта от скрипки. — Ты не сказал, а каков размер куша?

— Решительно тебя не понимаю, — надменно произнёс Адри, продолжая «трунькать». — Прошу не применять такую пошлую терминологию в отношении моего семейства.

— Сколько останется наследнику?

Адри выбрал, наконец, что хотел сыграть — в комнате пронеслись насмешливые звуки польки штраус-гала. За авторством Штраусов.

— Не меньше полумиллиарда, — почти пропел Адри.

— Франков?

— Франков.

— А сколько это в фунтах?

Адриан сказал сколько. Наугад. Намерено занизив цифру, ибо точного курса не знал. Сперва Нино просто часто заморгал, безмолвно раззявив рот. После чего обессилено бухнулся в мягкие объятия кресла. Почесал смычком за оттопыренным ухом.

— Это же не просто состояние, — прошептал он. — Я даже… не знаю как это назвать… на такие деньжища можно купить княжество, и даже останется… а ещё плюс приданое…

— Небольшое княжество, — поправил его Адри. — Но только ровно когда батюшки не станет. А я желаю ему долгих лет жизни.

— Так-то оно да. Но…

— Нино, — вздохнул Адриан, обрывая музыку. — Отец может сто раз передумать. Не ошибись, спутав джентльменский договор и завещание, которое легко переписать. Это prima. Secundo — мадемуазель Буржуа так же может сто раз передумать. Всё же я не идеальный супруг, хоть бы взять в расчёт мою профессию. Tertius — то, о чём сказал вчера мсье Габриэль вещь, безусловно, важная. Но подлинной ценности в ней нет ни на пол миллиарда, ни на миллион. Настоящее золото осталось лежать в закулисье. In quarto — будь добр, верни мне смычок.

Он протянул руку, однако Лахифф только хлопнул смычком по раскрытой ладони друга. Пальцы ухватили пустоту.

— Сначала расскажи про груду «настоящего золота», — велел Нино.

Агрест в очередной раз печально вздохнул и прислонил скрипку к мягкому боку кресла.

— Тебе не понравится.

— Охотно верю. Однако ж, не томи.

— Я нисколько не сомневаюсь, что наш Феликс, гм… бравый солдат, — начал Адриан. — И способен на многое. Не кривись — мой брат, это моя часть. Он — моя кровь. Но… самая главная вещь в этой истории ему не по зубам. Всё золото отцовского монолога в «угрозе», которая нависла над нашим домом. Я склонен доверять отцу, однако не могу поверить, что одной женитьбой он решит проблемы. Не решит их и Феликс — скорее усугубит. Поэтому я обязан разобраться с этой загадкой.

— Превосходно, — проворчал Нино, — «золото» — это чужие проблемы, которые ты вознамерился решать.

— Не «чужие», — строго сказал Адриан. — Мои. Потому что это моя семья. И она превыше многих вещей, в том числе и презренных денег.

Нино раздражённо взмахнул смычком.

— Позволь напомнить, что «презренных денег» у тебя не то чтобы много. Какой там курс фунта к франку?

Адри не знал. Но знал дворецкий, который вклинился в беседу:

— Двадцать пять франков дают за фунт, мсье.

— Вот! — радостно воскликнул Лахифф. — То есть в пересчёте у тебя где-то семь тысяч франков. Скажи-ка, достопочтенный… э-э-э… коллега. Этого достаточно?

— Прискорбно мало, — печально ответил Илберт, — для такого молодого человека, как мсье Агрест. Ему полагается достойное жильё, минимум три смены платья видов: парадного, придворного, для посещения салонов, для вечера, для променада, для конных прогулок. Мода Парижа капризна, имеет склонность меняться. К тому же появляться в одном и том же костюме опасно — в Свете это могут счесть за признак низкого достатка что, конечно же, роняет тень на репутацию. Так же мсье полагается личный экипаж, сверху этого лошади, корм для них… хотя экипаж и животных можно арендовать, но животное для верховых прогулок должно быть своё. А это влечёт за собой аренду денника в конюшне, фураж, и наём достойного конюшего. Не стоит забывать так же о дровах, газе, и обедах, которые мсье должен давать, чтобы в Свете не сложилось о нём дурного мнения. Обеды невозможны без прислуги, включающую так же лакеев и швейцара.

— За милю видно профессионала, — сказал Нино.

— Благодарю, мсье.

— Так вот. Кроме семи тысяч должен быть и доход — и я не знаю, когда нам выпадет первый гонорар. К тому же твой батюшка за последние три года не выделил нам ни шиллинга, и…

— Прекратите оба. Мне совершенно неприятно это выслушивать, — поморщился Адриан.

Тема денег вводила его в уныние.

— К тому же, — продолжил наседать Нино. Он почувствовал слабину, и принялся давить, — ты сам говорил, что эта мадемуазель строчит тебе письма, словно картечница Гатлинга пули. То есть ты можешь рассчитывать на взаимность. Я прав?

— В целом — да, — сказал Адри, чувствуя что краснеет.

— Замечательно! То есть — ужасно! Ах, Адриан, как же ты оставишь несчастную влюблённую мадемуазель в лапах этого… словом, твоего брата? Это разобьёт её сердечко. Ты, как джентльмен, не можешь уступить её, раздавая перед этим авансы в письмах.

— И ничего-то я не раздавал! — возмутился Агрест. — Ты что, читал мою корреспонденцию?!

— Нет. Догадался хотя б по тому, как ты чувственно мял её письмо в дилижансе. — сказал Нино. И, перейдя на фальцет, произнёс: — «Ах, милый Адрикинс! Я вся по тебе горю и дрыгаю стройными ножками!»

— Не было там такого!

— Стройными ножками, Адриан! Стройными!

Друг многозначительно пошевелил густыми бровями. Вкупе с крючковатым индийским носом это смотрелось комично.

— Это так низко! — фыркнул Адри.

— Так перейдём повыше. К персям и ланитам. Я тут читал в той газетёнке что ты купил — пишут будто она ничего так. Там вообще немало про Буржуа — вроде как она блистает аки бриллиант.

— Прекрати!

Агрест сложил руки на груди и надулся. Нино оторвался от кресла, словно почуявшая кровь акула закружил по комнате.

— …и всё это будет лапать твой братец. Потому что у тебя принципы. Какой невыносимый позор! Оставишь деву одну в беде, на растерзание усатого гусара.

— Ладно! — рявкнул Адри. — Уймись. Сядь же, умоляю! Смотреть невозможно на эти твои… хождения.

Нино послушно вернулся на место. Победно ухмыляясь, подмигнул дворецкому. Тот, как и положено человеку его профессии, сделал вид, словно ничего не видел и не слышал. А, быть может, это сказывался возраст. Со стороны казалось, будто Илберт задремал.

— Но ты должен понять, — не без раздражения продолжил Адриан. — Брат идёт впереди меня, и наследство должно идти ему. Это его замки, его земли. Обойти его было бы бесчестно!

— Ну так оставь ему четвертинку.

— Половину. Причём лучшую.

Лахифф со вздохом воздел очи горе, и ничего не сказал. По лицу можно было прочитать, что полмиллиарда лучше чем его отсутствие.

— Но всё что я буду делать, — сказал Адри, хмурясь, — не ради денег. Честь моей семьи первостепенна. Мы должны разобраться в чём тут дело.

— На честь не купишь новый пикейный жилет.

— Она и не продаётся. Если мы разрубим гордиев узел проблем, отец наверняка отметит это благосклонностью. А если не отметит — Бог ему судья. Что же до мадемуазель Хлои… я бы предпочёл, чтобы моя личная жизнь осталась… личной. Если нам суждено соединиться…

— Понял я. Понял.

****** </p>

Поиск жилья, достойного «такого молодого джентльмена, как мсье Агрест» полностью лёг на плечи Нино. Адри пытался в этом участвовать, но вяло и без должной инициативы. Впрочем, Лахифф был этому безмерно рад, поскольку считал что Адриан испортит сделку «неуместным и внезапным благородством, которое смутит всех, кроме него самого».

Сперва друг собрал целую стопку газет (в доме нашлось немало свежих выпусков), и половину дня потратил на поиск объявлений. Затем, бормоча что-то невнятное, взял у Адри денег на фиакр, оделся и покинул особняк.

Агрест остался в одиночестве. Пользуясь моментом, он взялся за письмо для Хлои. Но утренняя перепалка с братом, намёки Нино и ситуация в целом полностью лишили его авторского настроя. Слова не шли — исчёрканные листы безжалостно сминались. Адриан никогда не готовил черновиков, и писал набело, поскольку считал что в противном случае письмо теряет искренность.

Адри задумчиво грыз перо. А затем имел глупость открыть часы — по старой привычке. И неизбежно натолкнулся на взгляд голубых глаз. Теперь юноше стало совсем тоскливо и совестно — о душевных излияниях не могло быть и речи.

Письмо было отложено до лучших времён. Что было довольно недальновидно — и младший Агрест понимал это. Поговорить с Хлоей как-то иначе у него не было возможности. Как и наведаться к ней в гости, до тех пор, пока не придёт официальное приглашение. Но как его получить если, быть может, Буржуа не знают о том что он в городе?..

Сперва Адри глушил неприятные мысли чтением и трубкой. Когда пресса была вычитана до последней строчки, а от табака неприятно першило в горле, Адриан решил занять себя тем, чем обычно занимали себя все молодые люди его возраста и положения. А именно — надев лучший прогулочный костюм, отправился на променад.

Младший Агрест вышел за ворота, в холодные объятия необычно солнечного октября. Ради прогулки он пренебрёг комфортом фиакра, и теперь шагал, постукивая тростью по камням древней мостовой, помнящей королей и королев. Плечи его покрывала тёплая шерсть сюртука, соломенные волосы — невысокий цилиндр. Цилиндр же укрывала тень ярко-рыжих, беспрестанно роняющих золотую листву дерев.

Молодой человек шествовал мимо стен потемневшего известняка, увенчанных коротким частоколом бронзовых прутьев. Он миновал Лилльскую улицу, после чего очутился на Университетской — наслаждаясь двухсотлетней стариной домов, где на первых этажах горели солнцем стекло витрин, Адри не заметил появление ворона.

Сперва птица молча кружила над юношей. А затем, гневно каркнув, спикировала на манер ястреба, грузно опустилась на плечо, вцепилась когтями в ткань. Забила крыльями по лицу, едва не сорвав с головы Адриана цилиндр.

Но молодой человек, вместо того чтобы возмутиться птичьей наглости и прогнать её ударами трости, только полным печали голосом произнёс:

— Оставь меня. Не до тебя сейчас.

Ворон клювом пребольно ухватил юношу за мочку уха. Возмущённо каркнул. Так, что будь сейчас на улице другие прохожие кроме Адри, непременно обратил бы на себя внимание. Чем вызвал бы конфуз.

Но, по счастью, Предместье — одно из немногих мест, где пешеходов не встретишь. Кроме, разве что, спешащих по делам лакеев и прочих слуг — господа же предпочитают кареты.

— Плагг, заканчивай перфоманс, — отмахнулся локтём Адри. Но ворон держался крепко. Только ещё раз хлопнул крыльями, задев мокрыми перьями бледную щёку Агреста.

Тогда юноша достал из-за пазухи картонную коробочку. Снял крышку, и сунул содержимое под нос, вернее под клюв, ворона. В коробочке лежал сыр — птица начала поспешно клевать угощение.

— Если нас увидят вместе, это будет фурор, — тихо произнёс Агрест.

— Мне-то что за дело? — вполне человеческим, хоть скрипуче-неприятным голосом ответила птица.

— Меня примут за одержимого.

— Или, — ответил ворон, — за дрессировщика ворон.