Глава I - 4 (2/2)
Впрочем, кое в чём он был прав. Эдетт была прекрасна. Плавный изгиб глубокой талии — зависть перед которой и заставляет женщин затягивать тугой корсет — крупная, часто вздымающаяся от взволнованного дыхания грудь. Коралловые ореолы, виднеющиеся меж спутанных пшеничных волос.
Перед докторами стояла прекрасная, хоть и юная женщина. Эдетт, бросая на Агреста напряжённые взгляды, переступила с ноги на ногу, снимая нижнюю половину белья, оставшись в одних шерстяных чулках.
— Записывайте, мсье, — скучным тоном произнёс Адриан. Хотя такая малая деталь, как светлые волосы в самом низу живота заставили его скулы покраснеть.
Агресту было невыносимо стыдно за эту сцену — как и в первый раз, когда его ещё студентом привели на практику в судебный эдинбургский околоток. Но такова была его профессия. Мёртвые, врачи и спиритуалисты не должны иметь нормальных человеческих чувств. И уж точно они должны ограждать себя от недостойных джентльмена мыслей и желаний.
Он поднялся с кушетки. Кругом обошёл подозреваемую. И сухо, но точно начал опись значимых и не очень элементов анатомии. Перечислил и родинки в форме ковша медведицы, которые так заинтересовали Домокла. Отметил, что в последнее время подозреваемая недоедает. Кожа девушки — на руках, груди, бёдрах, даже на валике животика, была густо покрыта веснушками.
Иные специалисты усмотрели бы в этом тревожный знак, но Адри видел достаточно людей, чтобы знать — это не более чем суеверие.
— Нагнуться штоль, чтоб ты получше рассмотрел? — буркнула Эдетт, когда Адриан зашёл ей за спину
— Как вас зовут на самом деле? — едва слышно шепнул Адри. Так, чтобы не расслышал Домокл.
— Софи.
Агрест ей, конечно же, нисколечко не поверил.
— Скорее одевайтесь, и в милосердии своём постарайтесь простить нас, — произнёс он. — Мсье Домокл, я закончил осмотр и заключаю, что эта девушка здорова. Ваше мнение?
— Солидарен, коллега, — вздохнул профессор, захлопывая журнал. — Слава Богу, это закончилось. Эдетт. или как тебя там. Одевайся, и можешь идти.
Девушка подхватила разбросанную одежду и, бросив на Адри странный взгляд холодных голубых глаз, скрылась за ширмой.
Адри собрался было уйти, но воспрепятствовал профессор. Он чувствовал себя виноватым перед юношей, и хотел его хоть как-то развлечь. Вызвал студиозуса, и велел придвинуть к кушетке журнальный столик. Вместе со столиком в комнате появилась и бутылка коньяка — профессор разлил янтарную жидкость по стеклянным стаканам, прежде, чем Адри вежливо отказался.
— Не пьёте? Разумно. Так хотя бы курите? Прекрасно! Тогда позвольте угостить вас чудесной сигарой!
Отказываться было невежливо, и Адри покорно раскурил угощение.
— Inter pares amicitia! — произнёс тост Домокл, затем сделал глубокий глоток, удовлетворённо крякнул. — Ну, молодой человек! Какие имеете планы на сей город? Скоро ли ваше имя появится в газетах?
Адриан сдержано рассказал о планах, а так же о том, что если и появится в печати, то в светских новостях.
— Трезвый подход. Карьеру вы построить успеете, тем более что начало положено. Каких-то десять лет, и я прочу вам место подле себя…
Завязалась лёгкая, но всё же утомительная для Адри беседа. Он торопился, однако Домокл совершенно об этом забыл. Эдетт, которую звали вовсе не Эдетт, выпорхнула из-за ширмы. Не спрашивая дозволения, она поставила стул подле столика и, шурхнув юбкой, уселась на стул. По-мужски закинула ногу на ногу, смерила Адриана насмешливым взглядом.
Вид у неё был препечальный — волосы растрёпаны, платье лишилось рукава. Впрочем, от этого наряд потерял не сильно: её наряд, должно быть, сменил не меньше десяти хозяек и двух старьёвщиков. Платья такого кроя носила ещё матушка Адри, ещё до того, как сочеталась браком с Габриэлем.
— Отчего ты ещё тут? — недовольно поморщился Домокл.
— То нимфою зовёшь, то гонишь. Иль всё моё очарование пропало, как только я надела это вот шмотьё?..
— С такими элементами приходится работать, — посетовал Домокл. — Но что поделать? Портам необходимы специалисты. Однако и этого мало, прискорбно мало…
— Нам вас по горлышко хватает, будь спокоен, филин.
— Тебе не достанет ума, чтобы понять, какую роль мы играем в этом неспокойном веке. Мы и другие люди науки. Нет музы, какая подошла бы этой чёрной эре…
— Разве что Талия<span class="footnote" id="fn_32252462_1"></span>, — предположил Агрест.
— Всё шутите. Вы молоды, Адриан. Мы, мистики, спиритуалисты…
— Не знаю што насчёт мистификов и спиритов, — вмешалась лже-Эдетт, — но глистов хорошо выводит чеснок, это знает всякий кто их цеплял.
— Вот он — бич Парижа, — вздохнул профессор, — знаете ли вы, Адриан, что только тридцать процентов парижан имеют хотя бы начальное образование. И двадцать — умеют читать. Это здесь, в столице мира! Страшно подумать, что творится в том же Лондоне…
Адриан улыбнулся одними губами. Может быть Софи не хватало образования чтобы знать кто такая Талия, но канву разговора она считывала без труда. И, конечно, глумилась над мучителями. Агрест прощал ей это глумление — а что у бедняжки было, кроме злой иронии?..
Девушка заметила улыбку и показала Адри язычок.
— То же самое, мсье, — сказал Адриан, — то же самое.
— Вот-вот! Скольких из тех двадцати процентов можно выучить хотя бы азам, чтобы мы имели, скажем, тысячу практиков? Не наберётся и сотни.
— Я мог бы выучить и тысячу, — серьёзно ответил Агрест, — даже если они не будут уметь читать и писать. Для этого достаточно соображать.
Он не хотел, но, судя по выражению лица профессора, страшно того оскорбил.
— То есть… я хочу сказать, что настоящих спиритуалистов из них я бы не сделал. Но спиритическая грамотность, если хотите, элементарная гигиена эмоций, сделает больше, чем армия нас с вами.
— Боже, Адриан! — рассмеялся профессор. — Какая наивность! Вы идеализируете общество. Посмотрите на эту… Эдетт. Только не говорите, что из неё вышел бы толк!
— Вышел бы, но при ряде условий. Первое — если она будет понимать, что делает, а не бездумно выполнять приказы. Второе — если она этого захочет.
— Всё что угодно за свою цену, мусье, — сказала Софи, вертясь, — мне ли не знать, што у богатых свои причиндалы?
— Причуды, — машинально поправил её Адриан.
— Как будет угодно мусье.
— Ох, Адриан! — вздохнул профессор. — Поймите же вы, что она попала на панель не из-за рока судьбы, а потому что ей попросту лень заниматься чем-то более сложным, чем… это ремесло.
Эдетт скривилась, как от удара. Но вслух говорить ничего не стала. Не стал и Адриан
— …и потом, не будем забывать, перед нами — женщина. Умственное ремесло им недоступно.
— Только лишь потому, что им этим не позволено заниматься, — возразил Агрест. — Primo: их не подпускают к образованию, так что не о чем говорить, пока не будет доказано обратное хотя бы на выборке индивидов. Secundo: с точки зрения мужского мира женщинам интересны только три «к». Kinder, Küche, Kirche. Извините… за немецкий в этих стенах. С точки зрения женщины… спросите Эдетт, и она расскажет вам, что думают женщины о мужских интересах.
— О-о-о, — хохотнула девушка.
— Право слово, мсье Агрест! — поспешно перебил её профессор. — Вы что же, выражаясь образно, ставите на одну полку порядочных женщин и… вот это?..
Он ткнул пальцами с жатой меж ними сигарой в сторону девушки.
— Да, — откровенно веселясь, сказал Адриан. — Другие ставят, когда платят деньги, а чем я хуже?.. более того, я ставлю на одну полку вообще всё человечество. Не безграмотность порок нашего века, мсье, а ханжество и скрытые за ним манипуляции.
— Простите, — сухо сказал профессор. — Я не знал, что вы из этих… гм… современных.
— Это которых из? — спросил Адриан, откинувшись на спинку дивана, и пуская в потолок колечко дыма. — Поймите меня правильно — я за социальную справедливость, не более. Я не буду сетовать и сокрушаться, что в городах не хватает школ для бедных. Я расстроен только от того, что не хватает больниц.
— Если вас не затруднит — прошу объясниться.
— Возьмём далёкое село. Поставьте в нём школу, и дети будут ходить туда сначала из праздного интереса, и покинут её при первых же сложностях. Им попросту не хватит мотивации. А ещё, — увлёкшись, Адриан подался вперёд к собеседнику, — дети разбегутся, как только настанет пора собирать урожай. Уж кто, а сельчане умеют расставлять приоритеты!
— Мусье говорит правду, — сказала Эветт, — хреночки вы кого туда затащите, когда идёт сенокос. Хоть розгами гоните.
— Это всё тьма заблуждений, океан невежества! Адриан! Они не знают, не понимают что это — благо.
— Вы совершенно правы. Но это лишь говорит о том, что обществу сегодня не требуются толпы образованных людей. Как только в городах будет не хватать умных голов, да так, что всё производство встанет — поднимется зарплата. Вот тогда сельчане побросают вилы, отправятся учиться сами и учить детей. Так же, как сейчас отправляют их подмастерьями к сапожникам, скорнякам и прочее. Социум чутко реагирует на любые изменения, и способен к самоисцелению.
— Вы — утопист, Адриан. Но я вас не виню — сам когда-то был таким.
— Возможно вы правы. Но у меня есть аргумент, подтверждающий мою гипотезу.
— Скажите же.
— Общество породило нас с вами. Мы не появились по чьему-то индивидуальному желанию. Мы — продукт социума, который явился, когда это стало необходимо. Когда мир заполонили акумы. И мы исчезнем вместе с ними, когда это будет нужно, ибо мы — слуги народа, а не одной только науки.
— Слова истинного сына Франции! Виват! — сказал профессор, салютуя Адриану бокалом.
— Ура мусье Агресту!
Девушка потянулась к стоящему на столику стеклянному стакану. Адри сделал короткое движение, взвыл воздух под напором трости — её кончик легонько щёлкнул по дереву столешницы. В миллиметре от пальчиков Эветт.
Всё это произошло так быстро, что несчастный профессор испуганно вздрогнул, а девушка быстро отдёрнула руку. Изумлённо хлопая голубыми глазами, она уставилась на Адриана.
— Алкоголь, — сухо сказал Агрест, отодвигая тростью бокал, — разрушает мозговые клетки. В нежном возрасте его эффект заметен особенно сильно.
Эдетт обиженно надула губы.
— Помилуйте, дорогой мой, — нервно хмыкнул профессор, — ей-то мозг зачем?
— Не нам решать. Ей.
— Ну так и дай же мне решить, а не читай катахезисы, как приходской попище, — буркнула девушка.
Окованный кончик палки двинул стакан в её сторону. Адри, уже более плавным движением поставил трость на пол, опёрся на оголовье ладонями в чёрных перчатках. И молча воззрился на девушку.
— Чё-то мне расхотелось, — буркнула она и отвернулась к окну. — Смотрит ещё как гадюка перед тем как жалом клюнуть. Мурашки по коже.
Профессор, отставив стакан, вполне искренне зааплодировал — два коротких хлопка, которые прозвучали к тихой комнате резко, как выстрелы.
— Браво, коллега! Браво. Прекрасный эксперимент. Чувствуется влияние Вундта и Гельгольца. Вы, несомненно, включаете учение о психологии в свою практику?
— Несомненно включаю. Ведь я работаю с живыми людьми. Но не в этом случае — прошу меня простить, вы ошиблись. Это обыкновенная забота о чужом здоровье.
— Ах, сантименты! Не обижайтесь, но я нахожу их бесполезным и даже вредным для человека с вашими дарованиями.
Адри пожал плечами. Ему было всё равно — окончательное мнение о мсье Домокле он уже успел составить.
— Сдаётся мне, — язвительным тоном пропела Софи, — что ты, совун, и ночной горшок при свете дня не найдёшь. Тоже мне, ищейка. К слову, о поисках, — она повернулась к Адри, и протянула ручку, словно бы для поцелуя. Юноша на этот жест не отреагировал никак. — Молодой мусье, ежели захочет, найдёт меня на Сент-Оноре.
За окном раздался шорох перьев. Все трое разом повернули головы: за стеклом, на каменном карнизе сидел громадный ворон. Чёрная бусина блестела в свете солнца. Выдержав паузу, птица ритмично ударила по стеклу клювом.
Тук-тук. Тук-тук-тук.
Со стороны могло показаться, что Агрест кивнул мрачному вестнику — если бы хоть кто-то в этот момент на него смотрел.
— Чур меня, — шепнула Софи.
— Очень жаль, но нам пора прощаться, — сказал Адри, поднимаясь.
Едва он успел закончить фразу, как в дверь постучали. Створка приоткрылась — в щель заглянуло уже знакомое усатое лицо жандарма.
— Прошу прощения, — сказал офицер, — мсье Агрест. Вас ожидает экипаж. Прибыл… ваш брат.