Глава 26 (1/2)
— Это последняя, — поднявшись на палубу, известил собравшихся Клаус и, сняв с плеча бочку с вяленым мясом, со стуком пристроил её к прочим. — Теперь нас официально можно считать голодранцами, — хмыкнул он, покосившись на хмурую дозорницу, которая со скрещенными на груди руками взирала из-под бровей на его труды.
— Плохо. Здесь в лучшем случае на месяц, полтора, — во всеуслышание заключил Десмунд, подсчитав скудноватые запасы, закупленные на последние деньги, водившиеся в корабельных сундуках.
После той стычки с Джонни, которая закончилась тем, что рассвирепевшая Элизабет, когда ей надоело рубить пиратов саблей направо и налево, просто психанула и потопила корабль ко всем чертям, прибегнув к Силе, финансовые дела экипажа «Точки» пошли на убыль. Первый мешочек с золотом, который планировалось изъять у Трубача, после того как он непременно напал бы на когг, дабы возвратить рабынь и тем самым увеличить свою выгоду вдвое, тоже отправился на дно вслед за кораблём. Второй мешочек пришлось раздать рабыням, которые, как только были пробуждены Филипом, несколько дней подряд корпевшим над лекарством для них, ориентируясь лишь на собственный опыт, волчий нюх да пару чудом уцелевших склянок с оригинальным варевом, вполне естественно захотели вернуться домой к своим семьям. Само собой, развозить каждую времени не было, поэтому пришлось высадить всех на ближайшем встреченном острове и обеспечить возможностью добраться до родных краёв самостоятельно. Правда, высадка растянулась на неделю, и этого срока вполне хватило, чтобы опустошить все съестные припасы на корабле, а также извести гербарий Фила в ноль, что, в целом было неудивительно, учитывая резко возросшее количество ртов и бессчётное множество неудачных попыток в погоне за созданием действующей панацеи. Вдобавок, пришлось изрядно потратиться на больничные места в местном военном госпитале и оплату последующего лечения/реабилитации для Терезы, младшего сержанта двадцать третьего дозорничьего полка морских сил Альтаны, числившейся без вести пропавшей с третьей четверти прошлого года, а также капрала Лизетты, сорок пятый полк, и старшего матроса Зарет, сто десятый полк.
Среди них Зарет пострадала меньше всех, проведя в плену Джонни неполных десять месяцев, вот только ужасы, что ей довелось пережить, сильно повредили её психическое и душевное состояния. Старший матрос, ровно как и капрал, практически не реагировала на слова докторов, а при любом физическом контакте, заходилась истеричной дрожью, бормотала что-то невнятное, отдалённо напоминающее молитву, и всё время порывалась встать на четвереньки. Если на неё хоть немного повышали голос ¬– панически забивалась в угол, сжимаясь до размеров эмбриона, и умоляла не причинять ей боль. Филип с боем, но всё же сумел залечить телесные раны несчастных, однако исцелить их рассудок он был не в силах. На это способны лишь время и профессиональная помощь специально обученных людей, чьи услуги отнюдь не из дешёвых.
Ситуация с Терезой оказалась куда более плачевной.
Прежде чем встретить свою смерть, мерзавец успел нанести девушке несколько сильных ударов в область затылка, от чего она впала в глубокую кому, и как бы юный доктор не бился над решением данной проблемы — у него ничего не вышло. Но, может так оно было и к лучшему. Оказалось, что Элизабет была хорошо знакома с Терезой, — двадцать третий полк ранее возглавляла лучшая подруга леди Беатрис, леди Моника, пока не подала рапорт об увольнении в связи со смертью первой, и дружба капитанов постепенно передалась и их подчинённым, — что несомненно породило бы ряд неуместных вопросов и поставило под угрозу прикрытие дозорницы, окажись младший сержант в сознании и здравом рассудке. Поэтому Лиз, скрипя сердцем, пришлось оставить свою знакомую на попечение докторов острова Провиденс, но она не пожалела никаких средств, чтобы добиться для неё наилучших условий, а также в тайне ото всех отправила матушке письмо, в котором рассказала о случившемся и попросила позаботиться о Терезе и остальных девушках, воспользовавшись услугами проката почтовых голубей, доставляющих письма лишь в один конец. Однако даже так хмурость всё никак не желала покидать её миловидное лицо.
— Клаус, я сейчас совершенно не в том настроении, чтобы выслушивать твои завуалированные упрёки, — устало, но с чётко прослушивающимся предостережением произнесла дозорница. — Не доводил бы ты меня.
— После того, что мне довелось увидеть? Вы, право слово, шутите, капитан, — забавы ради поддразнил её Клаус, пародируя манеру говора высшего общества, однако Лиз действительно была не в духе. — Да подожди ты за саблю сразу хвататься то!
Чернёное лезвие, игнорируя реплику великана, в изящном замахе зависло над его головой и, подобно гильотине, неумолимо сорвалось вниз.
— Да понял я, понял, — проворчал Клаус, остановив лезвие ладонями в нескольких миллиметрах от своей густой смолянистой шевелюры. — Что комик, что знать из меня дерьм…
Дверь жилого корпуса распахнулась, и на палубу выбежала хохочущая Василиса, своим звонким смехом приглушив неутешительные выводы великана. Секундами спустя из-за дверного проёма показался Филип с горящими в азарте глазами и широчайшей улыбкой от уха до уха. Заприметив взглядом подол платья убегающей девочки, он немедля бросился вдогонку, крича, что на сей раз наверняка поймает её. Вот только, вопреки собственным словам, намерено замедлялся, когда пальцы вскинутой руки практически касались спины беглянки. В общем, все чувства мальчика читались словно открытая книга.
— Именно, — несколько смягчившись, буркнула Лиз, отвернувшись от резвящихся детей. — Так что оставь меня в покое, — добавила она и с намёком чуть дёрнула саблей, чтобы Клаус отпустил её.
— Я лишь хотел сказать, что знаю, как нам можно быстро разжиться золотишком.
Элизабет от удивления промахнулась мимо ножен, неприятно лязгнув о них лезвием не хуже, чем о точильный камень.
— Ах ты дрянной пират!.. — прошипела она, скорая на неверные выводы, вновь покусившись на голову бедного мечника.
— Лиз, — на этот раз с действительным упрёком, в отличие от мнимого прошлого, в котором его несправедливо обвинила дозорница, произнёс Клаус, как и ранее останавливая лезвие на лету руками, — может, перестанешь уже размахивать саблей и просто выслушаешь меня?
— Убеди меня, — процедила сквозь зубы чересчур импульсивная девушка.
Клаус облегчённо хмыкнул и поведал дозорнице о своём плане. Хотя, рассказанное таковым можно было считать лишь с большой натяжкой. Не доставало ни хитроумности, ни грандиозности. Весь план заключался в том, чтобы дать бандану великана — которая на деле являлась самой настоящей картой сокровищ, напитанной магией острова с тайником Морганны, припасённым на чёрный день наподобие таких и, к слову, именно ей великан хотел расплатиться с Джеком на том мертвяке, если бы не вовремя подоспевшая шайка Рэта — Шурху, после чего тот привёл бы их прямиком к зарытому кладу.
Реакция Элизабет получилась неоднозначной. Поначалу она искренне обрадовалось столь прекрасной новости, как радуются рыбаки большому улову, но потом вдруг покривила лицом и зачем-то уточнила у Клауса, каким образом бандана была напитана магией и как давно это произошло. Ответ девушке не понравился от слова совсем, и она с преисполненным омерзения вскриком «у-и-и-и!» побежала, нет, буквально-таки кинулась в купальню, на ходу остервенело вычёсывая волосы, словно у неё завелись вши.
Показавшийся в люковом проёме Десмунд — который, в отличие от здешних болтунов, не имел привычки растрачивать время понапрасну, а потому неспешно переносил запасы в трюм — был обескуражен подобной реакцией и, уступив своему любопытству, поинтересовался у Клауса о причинах. Выяснив, зашёлся заразительным хохотом, да так и хохотал, пока не исчез в подполе в обнимку с одной из бочек.
Гонимая солёными морскими ветрами «Точка» на полных парусах преследовала крохотную пернатую точечку на горизонте в лице Шурха на протяжение пяти дней. Птиц, как только прознал о возложенной на него миссии, настолько загорелся непреодолимым желанием отыскать спрятанные сокровища, что летал сутками напролёт без устали, прерываясь лишь на дневной/ночной перекус и сон. Время, проведённое в пиратском обществе, не прошло для него бесследно, и хохлатый пират с головой пустился в подобающую авантюру, стоило только ей щёлкнуть его по крючковатому клюву и поманить за собой пальцем.
Не в пример Элизабет, на которую вдруг беспричинно напала жуткая меланхолия. Как позднее выяснилось, подобное происходило отнюдь не в первый раз, однако шустро притуплялось немалым количеством вина, после которого Лиз обычно пребывала в крайне приподнятом хмельном настроении. Да вот только на сей раз для неё не нашлось ни единой бочки с вожделенным напитком. И не только с ним — на корабле совсем не осталось ни капли спиртного. Все их запасы осушили бывшие рабыни из числа тех, которым также был известен секрет, как быстродейственно залечить душевные раны, не прибегая к помощи бессильных в таком тонком деле лекарств.
Со стороны это походило на простое лентяйничество. Лиз резко прекратила подниматься по утрам, забросила абсолютно все свои обязательства и целыми днями бесцельно раскачивалась в старом гамаке, который однажды по случайности обнаружила среди вещей предыдущих хозяев вместе с тем самым шезлонгом, да так и оставила пылиться в кладовой, дожидаться своего часа. В целом здесь не было ничего предосудительного, всем время от времени требуется отдых, однако лицо девушки выглядело настолько апатичным и отрешённым, что от одного только взгляда на него создавалось стойкое впечатление, будто стоит отвернуться лишь на долю секунды, и она начнёт раскачиваться уже на рее, в петле, собственноручно накинутой себе на шею. Масла в огонь также подливала полная несговорчивость Элизабет, вяло отмахивающейся от любых расспросов касательно своего состояния или же просто полностью безмолвно игнорирующей всех и вся вокруг. В итоге первым не выдержал Филип и в отчаянном желании помочь девушке с головой погрузился в штудирование книги по психологии, которая каким-то поистине невообразимым образом затесалась среди других, простаивающих на пыльных полках капитанской каюты исправно исполняя роль бесхитростного антуража. Ведь иначе Рэт не оказался бы таким непроходимым тупицей, чтобы столь дерзко и самонадеянно бросаться с кулаками на демонслеера, пускай даже и не в одиночку.
Второй не выдержала, как ни странно, Василиса. Филип, подошедший к делу со всей ответственностью, временно перестал уделять ей внимание, и непоседливая девочка быстро заскучала. Когда же скука достигла пика — пшеничноволосая егоза принялась активно докучать мальчику настойчивыми просьбами поиграть, то и дело отвлекая его от своего исследования. Стоит отдать Филипу должное: он был максимально обходителен и ни раз не поднял на неё голоса, хотя выражение лица временами выдавало подобное желание. В конце концов Василиса обиделась, выкрикнула нечто в духе, что Лиз сама виновата в своём нынешнем состоянии, и убежала к себе в каюту, запершись изнутри. Филу, который после этого чётко осознал, что девочке что-то известно об этом, пришлось применить всё своё красноречие, дабы уговорить Василису просто впустить его внутрь. Для того чтобы уговорить поделиться соображениями касательно Элизабет — пришлось переиграть во все существующие и несуществующие игры, которые неугомонная проказница выдумывала буквально на ходу.
Награда за труды оказалась для Филипа безумно неожиданной и невероятно шокирующей, однако утомившаяся Василиса, в конце дня расслабленно раскинувшись на кровати, говорила обо всём с такой простецкой обыденностью, что мальчик почти решил, будто только сейчас родился на свет и как слепой котёнок совсем ещё ничего не смыслит в происходящем вокруг.
Со слов девочки причина меланхолии Элизабет заключалась в её связи с островом. Ничего сверхъестественного, просто плата за преодоление второй ступени овердрайва. И с пониманием этого у Филипа не возникло никаких трудностей. Трудности возникли, когда Василиса вновь с долей осуждения повторила, что Лиз сама виновата в происходящем с ней, и по настоятельной просьбе мальчика с некоторой неохотой пояснила, что под этим подразумевает. Правда, прежде взяла с него обещание, что он не расскажет об этом разговоре Десмунду, потому что тот будет сердиться. Фил пообещал, и она поведала ему такое, от чего челюсть мальчика отвисла чуть ли не до самого пола.
Первым, повергшим его в шок фактом стало откровение, что использовать Силу может абсолютно каждый человек, вне зависимости от происхождения. Необходимо лишь показать, как правильно это делать. Первоначально Филип, естественно, не поверил девочке на слово, однако она, будучи не являясь криолисом, наглядно продемонстрировала ему свои способности. И они были поразительны! Ничего подобного мальчику в жизни ещё не приходилось видеть. Сила Василисы напоминала свет далёких звёзд, горящих на ночном небе, но при этом не обладала никакой отличительной особенностью в сравнении с Силой любого отдельно взятого криолиса, олицетворяющей первоисточник, обладая теми же ярко выраженными свойствами. Также создавалось впечатление, что источником этой необычной Силы служила сама девочка, словно черпала её откуда-то из глубин собственной души. Находившийся под впечатлением Фил невольно поделился этим наблюдением с Василисой, на что внезапно получил утвердительный ответ, после чего с широко раскрытыми от потрясения глазами выслушал лекцию о том, что всякий живущий в этом мире организм способен созидать магию, а некоторые даже могут беспрепятственно управлять ей. В конце своей речи Василиса шутливо назвала Филипа маленьким невеждой.
Второй шокирующий факт был уже напрямую связан с Элизабет и в корне неверным представлением о преодолении ступеней овердрайва. Василиса с пренебрежением назвала их, хотя из её уст это скорее походило на ругательство, дикими. Каждый криолис в своём эгоистичном желании завладеть большим могуществом стремиться совершить исковерканный обряд роднения, — оказывается именно он послужил основой для появления овердрайва, — чтобы варварскими методами насильно заставить остров поделиться с ним частицей своей магии. Но никто из них в полной мере не осознаёт то, с чем сталкивается, когда устанавливает контакт с островом. Дело в том, что острова хранят в себе огромный пласт знаний обо всём когда-либо жившем, а также происходившем на них за всё время своего существования, что является непосильным для человеческого осознания. Они перетекают в криолиса наряду с украденной магией, приоткрывая завесы тайн прошлого, настоящего, а возможно даже и ближайшего будущего. В неспособном справиться с таким колоссальным объёмом получаемой информации, причём, далеко не всегда безобидной, разуме поселяется неотвратимая паника, граничащая с каким-то необъяснимым ужасом, которая неизменно передаётся и его обладателю, в результате чего тот грубо и неаккуратно обрывает столь пугающую связь. Всё это приводит к тому, что слитые в одно целое магические потоки рассоединяются неправильно, и какая-то часть, некогда принадлежавшая криолису, безвозвратно исчезает в магическом чреве острова вместе с заключённой в ней частичкой его сущности и со всеми полученными знаниями, за исключением тех, что на подсознательном уровне помогают развивать дар и позволяют активировать пресловутый овердрайв. Собственно, именно этот феномен и называется платой, которая может сказаться на криолисе самым непостижимым образом. Однако в случае с Лиз это временное и пройдёт, спустя положенный срок. До следующего раза, разумеется.
Филип в долгом молчании и с мучительно глубокими морщинами, изрезавшими юный лоб, переваривал услышанное и только в конце сего процесса тихо поинтересовался, откуда Василисе всё это известно. Но она не ответила. К этому моменту девочка уже мирно спала с самым по-детски безмятежным выражением на светлом выразительном лице. Пришлось обращаться за поисками ответа к взрослым.
Мальчик в тайне от Десмунда — клятва есть клятва — и Элизабет, которая всё равно выглядела нисколько не заинтересованной, в точности пересказал разговор с Василисой Клаусу, Ульрике и Чисе, предварительно закрывшись с ними в одной из кают подобно заговорщикам. Девушки отреагировали вполне сопоставимо со своими темпераментами, а вот великан в непривычном для него амплуа детектива построил весьма правдоподобную теорию о том, какая угроза нависла над Тинкертауном и с чем конкретно хочет разобраться дед. Неясными оставались лишь его мотивы, однако Клаус был уверен, что Десмунду непременно известно об этом хоть что-то. И пообещал выяснить что именно, как только они доберутся до тайника и встанут на якорь.
— Десмунд, не составишь мне компанию? — сойдя на безлюдный остров, как-то больно по-светски поинтересовался мечник, закинув на плечо штыковую лопату, на кончике которой примостился воодушевлённый попугай. А вот Паф, что было удивительно, не пожелала составить ему компанию. После того случая в монастыре она вообще стала какой-то вялой и в принципе мало чем отличалась от нынешней Элизабет с той лишь разницей, что предпочитала апатичным раскачиваниям в гамаке нездоровый долгий сон в самых неожиданных местах.
Парень бросил обеспокоенный взгляд на Василису, которая самозабвенно копалась в золотистом песке в метре от набегавших на берег морских волн в поисках ракушек. Неподалёку от неё Филип возводил большой, если судить по заготовленной основе, замок, исподтишка посматривая на девочку влюблёнными глазами.
— Фил присмотрит за ней, — с лёгкой усмешкой бросил Клаус и, панибратски приобняв всё ещё сомневающегося зверолиса, силком потащил его в разросшийся впереди лес, выглядевший внешне ещё более непроходимым, чем запомнился с последнего раза несколько лет назад, когда великан бывал здесь в компании Морганны.