Глава 21 (1/2)

На Бергене их поджидало предложение, от которого невозможно было отказаться. В буквальном смысле.

Едва корабли пристали в одном из доков верфи, а все находившиеся на них люди — Шурх в привычной для себя манере высказал желание остаться на корабле, а Паф так и вовсе завалилась спать — сошли на берег, к Торлейву подошёл, опираясь на резной посох, сгорбленный старец. Со слов Чисы это был шаман. На нём была надета необычная меховая парка, которую не только сшили из двух шкур разных животных, но и помимо этого обвешали религиозной символикой, принадлежащей к тем или иным богам нордлингов. Торлейв почтенно склонил голову, после чего они уединились в дальнем закутке дока, однако старец время от времени выглядывал из-за угла и поочерёдно смирял каждого из команды Клауса пристальным долгим взглядом белёсых глаз. Это очень не понравилось Элизабет, и она, инстинктивно взяв Филипа за руку, придвинулась ближе к великану. Пусть защищает, раз уж пообещал.

Вернулся Торлейв уже один и сразу же объявил, что починить «Точку» сегодня не удастся. Клаус, не выходя из роли, потребовал немедленных объяснений, грозясь расправиться с ним самыми изощрёнными способами, однако правителя это, похоже, нисколько не страшило. Скорее даже забавляло, судя по его ухмылке. Чего нельзя было сказать о других нордлингах, косо и даже с ощутимой неприязнью посматривающих на зарывающегося пирата. Бьёрг пырился сильнее прочих.

— Да не заводись ты так, Дюжина, — усмехнувшись, примирительно сказал вождь. — Мои парни поставят твой корабль на ноги, но придётся подождать. Сегодняшняя ночь для нас особенная. Мы будем возносить молитвы богам, упиваться пивом и кувыркаться с женщинами. Каждый мужчина Бергена обязан при этом присутствовать. Как и наши гости, — он с подкупающей улыбкой жестом пригласил проследовать за ним, и в сопровождении всех, находившихся в доке нордлингов Клаус с остальными двинулись в поселение.

Путь до поселения выдался непростым: шагая по нетвердой ухабистой земле, ноги так и норовили провалиться в сокрытые сугробами ямы, из-за чего холодный мокрый снег моментально забивался в ботинки. Помимо ботинок он также нещадно хлестал по лицу наряду с колючими порывами ветра и слепил глаза, намерзая инеем на бровях и ресницах. Всё это сильно замедляло передвижение, особенно с непривычки, и в конце пути, когда перед путниками показались высоченные створки ворот, раскрасневшиеся от пота и холода Филип с Элизабет валились от усталости, опираясь на трясущиеся колени. Торлейв «великодушно» позволил им передохнуть, а сам приказал двум часовым на вышках открыть ворота. Спустя примерно минут десять борьбы со снежной стихией они распахнулись, и запыхавшиеся часовые вскинули руки, приветствуя вождя.

За воротами оказалось на удивление теплее, чем снаружи. Да и снега было куда меньше: даже имелась извилистая дорожка из промерзлой земли, петляющая вдоль рядов в большинстве своём одинаковых срубовых домов. Возможно, всё дело заключалось в огненно-рыжих стеклянных фонарях-банках, в которых ярко полыхала огнянка, отбрасывая ореол тёплого света, отчётливо видимый на окружающем белом фоне. Подобные фонари висели над каждым крыльцом, и чем дальше они углублялись внутрь поселения, тем сильнее истаивал снежный покров от такого количества выделяемого ими тепла. Со стороны данное зрелище больше походило на весеннюю оттепель: сплошь и рядом мелькали озеленённые земляные островки, а кое-где из подмоченных сугробов торчали подснежники. Достаточно непривычное зрелище для зимних краёв, где никогда не бывает весны. Однако Элизабет совершенно не обращала на него никакого внимания. Её глаза были сосредоточенны на происходящем вокруг, и то, что она видела — ей совсем не нравилось.

Девушку настораживало, что семьи, покидавшие пороги своих домов, чтобы поприветствовать Торлейва, состояли в основном из женщин и детей, также преимущественно женского пола. Если попадались юнцы, мужчины или старики — они под настороженные опечаленные взгляды жён, сестёр и дочерей в полном молчании присоединялись к шествию, как и говорил правитель. Однако одеты были так, словно собираются не молитвы богам возносить, а на полном серьёзе воевать с ними. Лиз украдкой расспросила об этом Чису, но та на сей раз только развела плечами, мол ничего такого видеть ранее ей не доводилось. Сердце кольнуло нехорошее предчувствие. И кольнуло только сильнее, когда покинувший стойла конюх вывел за собой на привязи двух жеребцов с нанесёнными на белоснежные тулова оккультными стигматами.

Когда они обошли всё поселение и вышли к северным воротам — количество человек перевалило за несколько сотен. Вполне себе боеспособная армия. У ворот нордлинги разбились на группки по десять человек, и стражники на выходе снабжали их фонарями с огнянкой, так как впереди завывала вьюга и ни зги не было видно. Торлейв вместе с недостающими парнями, включая Бьёрга, присоединились к команде Клауса, однако прежде чем отправляться дальше в путь, вождь предложил Филипу остаться за стенами поселения. Дорога дальше пролегала через крутые косогорья, что подразумевало под собой длительный и сложный подъём. Но Лиз стремительно притянула его к себе и крепко прижала, — отчего лицо мальчика покраснело ещё до выхода за стены, — наотрез отказываясь оставлять Фила здесь одного.

— Прекрасная мать, — с улыбкой заметил вождь, самостоятельно придя к такой мысли. Ни он, ни любой другой нордлинг до этого не интересовались, кем Филип приходится Клаусу и остальным. — Твои женщины нравятся мне всё больше.

— МОИ женщины, — с угрозой в голосе подчеркнул великан, наведя на него указательный палец ради большего устрашения. Слышавший эти слова Бьёрг бросил быстрый тоскливый взгляд на Ульрику.

Торлейв беззвучно усмехнулся, кивнул и, издав оглушительный свист, призвал подопечных следовать за ним. Элизабет, смутившаяся от его похвалы, замешкалась, и Клаус легонько, но так, чтобы со стороны походило на хлопок, подтолкнул её ладонью чуть пониже талии. Не хватало ещё, чтобы отстала. Она вздрогнула и вперила в него округлившиеся глаза. Великан прочитал в них всё прежде, чем девушка успела это озвучить, и предостерегающе покачал головой. Лиз закрыла рот, превратив губы в одну тонкую линию, пронизала его ледяным взглядом и гневно потопала вперёд, чуть ли не таща за собой растерянного Филипа.

Этот эмоциональный всплеск на какое-то время придал Лиз дополнительных сил, и когда они прошли сосняк, раскинувшийся вокруг подножья горы, она без колебаний ступила на заснеженную тропу, убегающую по склону вверх. Рьяно переставляя тонувшие в снегу ноги, девушка уверенно продвигалась вперёд, оставляя позади себя рытвины глубиной по щиколотку. Бедняга Фил, обречённый следовать за ней, очень старался поспевать, но не отличался особой выносливостью и даже сквозь завывание ветра был слышен хрип, с которым воздух вырывался из его лёгких. Восхищённые их упорностью нордлинги тоже старались поддерживать заданный темп, благодаря чему скоро вышли к развалинам двух обледенелых статуй, которые — судя по наиболее уцелевшей — изображали прекрасных крылатых дев со шлемами и в тогах, возносивших молитвы к небу. И вот здесь, с резким понижением атмосферного давления, силы Элизабет и Филипа полностью иссякли. Оставшийся путь до плоскогорья прошёл для них в едином бессознательном забытье.

— Да не парься ты так, Дюжина, — оторвавшись от рога, полного пива, бросил Торлейв. — С твоей бабой и спиногрызом всё будет в полном порядке. Настоятельница валькирий Хельга позаботится о них. Горная хворь в наших краях не в новинку, сам понимаешь. Вот, хлебни лучше, — он наполнил до краёв пивом пустой кубок и протянул мрачному пирату, сидящему на залитой светом огнянок поляне с обратной стороны горы в окружении Чисы и Ульрики. Остальные нордлинги расположились неподалёку и теперь шумно переговаривались друг с другом, налегая на заранее заготовленные здесь бочки с пенным.

— Лучше бы так оно и было, — проговорил Клаус, посматривая на шамана, — поджидал их у входа в храм валькирий вместе с настоятельницей, — который возился возле пары каменных алтарей, стоящих напротив двух яйцеобразных валунов. На каждом из них были вырезаны изображения божеств со схожей внешностью. Где-то за валунами беспокойно ржали и били копытами кони. — Лучше бы так и было, — хмуро повторил он, беря кубок в руки. Девушки от своих отказались.

Ульрика прижалась к братской спине и, обняв за шею, прошептала на ухо, что Лиззи — сообразительная девочка и, случись что, сумеет выпутаться. Клаус кивнул и, будь они на корабле, незамедлительно отстранился бы от сестры-прилипалы с присущей ему брезгливостью. Но они не на корабле, а посему приходилось терпеть её выходки, поддерживая сложившийся образ. И наверняка ведь пользуется этим, плутовка. При каждом удобном случае ластится. Куда только подевалась та хладнокровная девчонка с улыбкой садиста и маниакальным любопытством?..

— К слову о валькириях, — Чиса отбросила мыском ботинка кучку талого снега и присела на землю по левую руку от Клауса, скрестив под собой ноги. — Разве они не должны быть девственницами?

Великан от неожиданности чуть не поперхнулся глотком пива и, отняв кубок ото рта, с любопытством повернул голову на наёмницу. Ульрика также с интересом посмотрела на неё, не прекращая обниматься.

— А ты недурно осведомлена для чужачки, — впечатлено произнёс Торлейв, по-новому взглянув на девушку, а затем хитро сощурил глаза и спросил: — Однако кто сказал, что они не девственницы?

Наёмница на короткий миг приняла озадаченный вид: она собственными глазами видела, как молодые валькирии уводили совсем ещё юных парней в некое подобие кельи, завешенное пологом, сквозь который хорошо просматривались очертания просторного ложе, и было несложно догадаться для чего. Да и сам Торлейв ещё в доке поминал развлечение с участием девушек.

— Хорошо. Тогда что подразумевает под собой «благословление валькирии»? — ответила она вопросом на вопрос, разумно рассудив, что не стоит выставлять себя невеждой, когда планка уже задрана.

Правитель иронично ухмыльнулся.

— Скажем так, валькирия встречает мальца на пути его становления храбрым воином и дарует своё благословление, делая мужиком. Однако, — он упреждающе вскинул палец, — близость женского тела можно познать и не портя женщину. В привычном понимании.

Чиса впервые прилюдно закатила глаза, мол, чего она ещё могла ожидать, а Клаус с Ульрикой одновременно хмыкнули. Нет, скорее довольно хрюкнули. Вот уж точно два сапога пара: бабник и развратница. Торлейв похоже также разделял их взгляды, улыбаясь от уха до уха.

— Так было далеко не всегда, — заговорил он, после того как вновь наполнил опустевший рог. — Ещё два года назад на Бергене не было валькирий. Не считая порченной Хельги. Но согласно нашим обычаям она утратила право зваться таковой и должна была покончить с собой, чтобы очиститься. Однако не смогла. Жила в страхе более тридцати лет, скрываясь в развалинах бывшего северного поселения от прошлого вождя, — лицо правителя кратковременно ожесточилось, но быстро скрылось за рогом. Торлейв с какой-то дикостью — золотистые струи стекали по ухоженным пышным усам в форме подковы, капая на шкуры, а щетинистый кадык дёргался как ненормальный — осушил его, сытно рыгнул, утерев ребром ладони пивную пенку со рта, опять заполнил до краёв и продолжил, как ни в чём не бывало: — Но после того как я набил его гнусную рожу, а затем переломал все кости и отправил в морское путешествие без еды и питья, чтобы он подыхал долгой мучительной смертью, мы возродили валькирий и переписали некоторые их законы.

— Занятный способ, — снисходительно прокомментировал Клаус, искоса взглянув на склон горы, с которого спустились трое юнцов, уже получивших своё «благословление». — Чем он тебе так насолил?

И снова черты лица Торлейва исказились под влиянием невероятной ярости.

— Заслужил, — процедил он, смотря на жёлтые языки пламени костра, жадно лизавшие плоть здоровенной бараньей ноги. Их отблески в его глазах, придавали ему ещё более свирепый вид. — Этот подонок…

— Да Далия на тебя, молокососа безбородого, даже не взглянет! — подойдя к первому свободному бочонку, внезапно вскричал один из тех юнцов, плечистый блондин со слишком густой, как для его возраста, растительностью на лице. — Ясно же, что меня выберет!

— Тебя? — усевшись напротив, усмехнулся другой, рыжий с выбритыми вкруговую висками и короткой косичкой на макушке. — Ты от валькирии самый первый вышел. Даже стонов слышно не было.

— Ты на что-то намекаешь? — блондин, запустивший было кубок в бочонок, мигом отшвырнул его в снег за пределами поляны и, быстро пройдя до рыжего, угрожающе навис над ним.

Тот медленно поднялся на ноги, не сводя с осерчалого блондина насмешливого взгляда.

— Прямо говорю, что ты скорострел. Валькирию удовлетворить не смог, Далию и подавно.

— Я тебе эти слова в глотку затолкаю! — прошипел бородач и гневно схватил соперника за грудки.

— Попробуй… — огрызнулся обритый и тоже вцепился в складки его накидки.

— Эй вы, кретины, — подойдя, процедил слегка отставший третий, высокий мускулистый шатен с косоглазием на правый глаз, — сколько раз я говорил вам не подкатывать шары к моей сестре?!

Первые два перестали злобно скалиться друг на друга и повернулись на третьего, вперив в него две пары разъярённых глаз. Шатен в долгу не остался и скорчил такую рожу, при виде которой Клаус невольно подумал, что именно так и должен выглядеть тот, кто жаргонно «побратался с Морским Дьяволом». Несколько мгновений они молчали, а потом накинулись друг на друга, как рассвирепелые звери. Крики, ругань, звуки ударов, треск разбитого бочонка вихрем закружились над полянкой, втягивая в свой водоворот всё больше нордлингов, которые по не понятным причинам также принялись выяснять друг с другом отношения с помощью кулаков. Наблюдавший за этим Торлейв не только не расстроился, что его прервали, но ещё и громко расхохотался, даже не думая останавливать вспыхивавшие тут и там потасовки.

— После валькирий все они так петушатся, — проронил он сквозь смех. — Каждый месяц драки закатывают.