Глава 19 (1/2)

— Чудный выдался денёк, — поздним вечером, когда всё уже устаканилось, иронично подытожил Клаус, окидывая взглядом лица остальных присутствующих на камбузе, а затем вонзил рядом с собой в пол вновь обретённую пустышку, чтобы не мешалась, и откинулся на спинку стула, наслаждаясь наступившими минутками спокойствия.

— Да, давай, доламывай корабль, мы же богатые, новый купим, — раздражённо бросила Элизабет, суетливо пытаясь откупорить бутыль с янтарным ромом. Взгляд лукавых лисьих глаз немедленно скользнул в её сторону. — И не надо так на меня смотреть. Мне сейчас просто необходимо успокоиться, — выдернув наконец тугую неподатливую пробку из горлышка, фыркнула она и принялась наполнять стеклянный стакан. Заполнив примерно две трети, девушка отставила бутылку и осушила его в один присест, даже не поморщилась. Точно забулдыга-рыбак, каждое утро сбегавший от вредной жены на причал к таким же горе-рыбакам, чтобы затем всей братией отправиться в ближайший портовый кабак, заранее отметить поджидавший их в море грандиозный улов. Впрочем, до него дело доходило редко.

— Понимаю, — охотно кивнул великан, скрывая за широкой ладонью приступ подступившей зевоты, — твоя матушка не из простых. Нелегко, наверное, тебе жилось раньше.

— Не в маме дело, — возразила Лиз, заново наполняя стакан. — К слову говоря, она — хорошая, когда не третирует меня за мои многочисленные, по её мнению, недостатки и не заставляет с фанатическим блеском в глазах обучаться воскрешению мёртвых, — девушка брезгливо передёрнулась от воспоминаний о недавнем обряде по некромантии, пролив несколько капель себе на юбку. — Меня вообще-то сегодня чуть не убили, если ты не забыл. Чёртов Джейк, чтоб ему пусто было!

Дозорница единым махом опрокинула содержимое стакана в рот, обжигая терпкой горечью внутренние стенки горла, и с хлопком припечатала стеклянное дно к поверхности тумбочки, сильно жмуря глаза.

— Могла бы уже и привыкнуть, — пошутил Клаус, с противной ухмылкой встречая презрительные взгляды девушки. — Но если серьёзно — тебе повезло, что Паф оказалась рядом, — он по-дурацки улыбнулся обернувшейся на своё имя зверюшке, которая просиживала на краю стола беззаботно болтая лапками, достал из кармана крупный персик и легонько подбросил ей. Квопл поймала фрукт и с полными восторга глазами приступила к его поеданию, громко и беззастенчиво чавкая. — Да, да, ты тоже молодец, — со смехом проговорил великан в ответ на возмущённые щипки присевшего на плечо Шурха и протянул ему абсолютно такой же персик, но взятый уже из другого кармана.

— И где он только их постоянно берёт… — направившись к Паф, удивлённо пробормотала себе под нос Элизабет, в душе вечно дивившаяся такой предупредительности мечника в отношении квоплов. — Спасибо, подружка, — слегка наклонившись, чтобы заглянуть в большие и чистые подобно безоблачному небу глаза, искренне поблагодарила её она и ласково прикоснулась губами к области чуть левее пушистой челочки. — Чтобы я без тебя делала.

— Пфаф, пффф, пфпф, — с набитым ртом промямлила что-то в ответ квопл, делая свою и без того «малопонятную» для человека речь совершенно неразборчивой. Даже Шурх, столь же увлечённо поедающий собственное лакомство, вряд ли бы смог перевести данное предложение, как проделывал это время от времени.

— Ребят, — подал голос Фил, лежавший головой на руке, вытянутой на столе, — как думаете, что дон Алонсо показал солдатам? — утомлённо спросил он, устав морщить лоб и перебирать в голове всевозможные догадки. Скорее всего никто не знал точного ответа на этот вопрос, но мальчика прямо-таки распирало от любопытства.

— Чтобы он там не показал — паника получилась знатной, — одобрительно произнёс Клаус, вспоминая, с каким ужасом на лицах заметались по палубе люди, стоили только им перебраться на подплывший фрегат с гербом провинции Калисто, украшавшим белоснежные полотна расправленных парусов. Как всё-таки удобно совпало, что Сила дона оказалась способной избирательно насылать массовые галлюцинации. — Может, нападение чудовища какого-нибудь, похлеще того недокракена? В той суматохе голосов сложно было что-то разобрать. Разве что слёзные крики матери Лиз и вторящие ей отчаянные вопли самого Алонсо. Не знал, что они такие умелые актёры, — обратился он к дозорнице, вернувшейся к тумбочке и уже державшей в руках бутыль со стаканом, готовые для нового захода.

— Ну что? — буркнула она в ответ на насмешливые покачивания великана головой. — Это последний.

— Говорю, умелые актёры твоя матушка и жених. Ну очень убедительно отыгрывали отчаяние.

— Мама в юности увлекалась театром, — со вздохом пояснила дозорница, щедро заливая дно стакана ромом. — А Алонсо просто был в её власти и делал так, как ей того хотелось, — заполнив посуду чуть-ли не всклянь, добавила она и в несколько глотков испила всё до последней капли, после чего, сморщившись, беззвучно выдохнула, вытягивая губы буквой «о» — проняло-таки пьянчужку — и демонстративно убрала бутылку в тумбочку, хлопнув дверцами.

— Если твоя мать умеет воздействовать своей Силой на людей — почему она не может подчинить совет семей? — осведомилась Чиса, отвлекаясь от заискиваний Ульрики, которая всячески соблазняла её откровенными позами и заигрываниями с пуговками доставшегося ей путём честного бартера кителя.

— Это так не работает, ик, — дозорница плюхнулась на стул, бросив ностальгически-печальный взгляд на китель. — Между мамой и, ик, жертвой?.. марионеткой?.. ик, другим человеком, в общем, устанавливается ментальная связь. Они, ик, начинают действовать как одно… — Лиз глубоко вдохнула, пресекая очередной «ик», и с минуту не выдыхала, чтобы прогнать и все остальные. — Целое. При таких условиях просто невозможно контролировать множество человек. Вдобавок, когда действие заканчивается — память человека стирается, и он не помнит, что делал и говорил, находясь под контролем.

— Отличная способность. Для пирата была бы ценнее золота, — шутливо заметил Клаус, чем навлёк на себя почти кошачье шипение вознегодовавшей девушки. — И почему ты отказалась обучиться этому?

— Не твоё собачье дело, — огрызнулась Лиз и намеренно отвернулась от мечника, но на долго её не хватило: алкоголь в крови так и подмывал девушку выговориться. Она снова повернулась к Клаусу. — Мне было очень страшно…

— И что же в этом такого страшного?

— Ну помимо того, что это, — дозорница с язвительным видом принялась загибать пальцы по мере перечисления, — жутко, неестественно, неправильно и небезопасно, оно требует превзойти третью ступень. Я с горем пополам превзошла вторую и даже под страхом смерти не пойду дальше. Потому и сбежала на флот…

Заинтригованный внезапным откровением девушки Клаус сел на стуле ровно и придвинулся ближе к столу, положив на него локти и скрестив ладони.

— Почему? — с интересом смотря на прячущую глаза Элизабет, спросил он. Другие тоже притихли на это время в ожидании её ответа.

— С каждой освоенной ступенью овердрайв всё прочнее связывает тебя с островом, давая взамен невероятную силу. Но за эту связь приходится расплачиваться. Частью себя…

— В каком смысле? — интерес охватил и Ульрику: уголки губ поползли вверх.

— Приходится жертвовать своей… — Лиз закрыла глаза и неуклюже пощёлкала пальцами, стараясь подобрать наиболее подходящее слово, — человечностью что ли, не знаю. В общем, остров забирает частичку тебя себе насовсем, и ты вдруг чётко осознаёшь, что лишился чего-то важного, даже если раньше это казалось чем-то обыденным или не столь значительным, а в груди леденеет дыра, словно старый шрам напоминающая об утрате. И никогда не узнать заранее, что он заберёт: может, твою любовь к каким-то сладостям; может, хобби, которому ты посвятил много времени, внезапно раз — и перестаёт приносить хоть малейшее удовольствие; а может, ты вмиг охладеешь к человеку, которого любил большую половину жизни…

Элизабет разово всхлипнула и замолчала, нырнув лицом в раскрытые ладони, разложенные на столе. На камбузе повисла неловкая пауза. Было похоже, что эта неловкость передалась даже Чисе, которая как бы неуверенно блуждала глазами по помещению, словно впервые в жизни его видела. Хотя, пойди её разбери, ведь больше ничего во внешнем виде наёмницы не выдавало ни капли замешательства.

— Ты говоришь о себе и Алонсо?.. — осторожно предположил Клаус, когда тишина достала его в край.

Дозорница оторвалась от стола, чуть приспустила пальцы, чтобы открыть глаза, и одарила великана недоумевающим взглядом. Секунда, вторая, третья напряжённого молчания — и девушка покатилась со смеху, громко и глухо хохоча в сведённые у рта ладони.

— О себе и Алонсо… — давясь хохотом, повторила она. — Скажешь тоже, дрянной пират. Страдать по этому напыщенному индюку — да не в жизнь!

— Рад, что мне удалось поднять твоего Весёлого Роджера, — сухо отреагировал на это мечник и тут же небрежно отмахнулся от пары вопросительных кристально-голубых глаз и их не прекращающей хохотать владелицы. — Может, сама тогда пояснишь свою последнюю фразу?

Лиз сделала несколько контрольных смешков и шумно выдохнула, убирая пальцами выступившие в уголках глаз слезинки. После этого её вид вновь сделался опечаленным.

— Я говорила о маме и папе, — голосом, в котором в одночасье погибло всё веселье, проговорила она с поникшей головой. — Мама более не любит папу от слова совсем. И всё из-за этой треклятой третьей ступени, чтоб её!

Девушка от досады хлопнула ладонью по столу и болезненно поморщились, не рассчитав силу удара.

— Это она тебе сказала? — Лиз отрицательно покачала головой. — Тогда с чего ты это взяла?

— Два года назад в день церемонии моего выпуска из академии Просветления, ну это школа для юных криолисов, где их обучают пользоваться Силой до достижения совершеннолетия, я случайно подслушала разговор мамы с донной Гарсией, в котором она и обмолвилась вскользь о своей расплате за переход на третью ступень. И знаете что — лучше бы я никогда этого не слышала. Не зря же говорят, что блаженен неведающий. После этого пребывание в доме обернулось для меня пыткой. Я невольно стала подмечать то, чего раньше не замечала. Видела, как мама умело отыгрывает роль прежней любящей заботливой жены, а папа ничего то и не подозревает, отвечая всё той же нежной лаской на её заботу. И не только он: остальные братья и сёстры также не видели дальше своего носа, а когда я пыталась с кем-нибудь из них об этом поговорить, называли дурочкой. Мама всех одурачила своей игрой, ведь она — великолепная актриса, в конце то концов! — Элизабет смежила подрагивающие веки и горько усмехнулась. — Но не меня. Пускай и не сразу, но мы с ней достаточно сблизились, и я научилась различать, когда мама играла, а когда была сама собой. Последнее происходило не так уж и часто, потому что положение обязывало скрывать настоящие чувства и помыслы, оставаясь для окружающих совершенно неприступной, но лишь в компании папы она неизменно становилась настоящей. До того, как собственноручно не убила в себе любовь… Простите…

Дозорница вскочила со стула и метнулась к тумбочке, в которой стояла початая бутыль с ромом. Резко распахнув дверцу, она схватила её, звонко хлопнула пробкой и приложилась к горлышку, пытаясь большими глотками задушить давящие изнутри горькие слёзы. Сделать это окончательно не получилось, но на душе стало немного легче, благодаря чему разговор можно было продолжить. Слегка покачиваясь, девушка вернулась на прежнее место.

— В общем, вскоре после выпуска мама почти потребовала, чтобы я преодолела третью ступень овердрайва, так как ей не терпелось обучить меня тому, чему она сама научилась. Сейчас я могу её понять, ведь нечасто выходит так, что ребёнок получает ту же Силу, что и родитель, но тогда огонь одержимости в её глазах заставлял меня, знающую, чем она пожертвовала ради этого, содрогаться от страха. А последующая демонстрация новых умений и вовсе привела в леденящий ужас. Я начала избегать её. Делала всё, лишь бы держаться на расстоянии, а когда она в один из дней прижала меня к стенке с прямым вопросом — не сдержалась и в обвинительной манере высказала ей всё, что было на уме, пряча свои страхи за ширмой праведного, как мне казалось в тот момент, гнева. И именно с тех самых пор в мамином взгляде поселилась нынешняя стужа… — Лиз шмыгнула носом и с силой сжала кулаки, стараясь сдержать рвущиеся наружу переживания. Слушающая её исповедь Паф подошла и сочувственно положила лапки на один из них; девушка, кривя губами, с благодарностью кивнула. — После этого отношения между нами основательно испортились. Мама стала вести себя со мной холодно и отчуждённо, что, впрочем, нисколько не мешало ей критиковать каждое моё действие, каждый поступок. Не стеснялась делать это даже на публике, что было особенно унизительно, и я, устав от всего, побежала жаловаться Эдди. Он принял меня, выслушал, пожалел и предложил устроиться на флот, чтобы дать возможность нам с мамой немного остыть, побыв какое-то время порознь. Ну я и согласилась.

— Вот же изворотливая гадина, — мрачно усмехнулся мечник, снова откинувшись на спинку, и скрестил руки на груди. — Выгадал ведь нужный момент, подлюга.

Элизабет порывисто повернулась на него и резко раскрыла рот, намереваясь сказать что-нибудь в защиту кузена, но вдруг поняла, что со стороны именно так всё и выглядит. Эдвард попросту умело воспользовался ей, а она этого даже и не поняла. На душе стало ещё поганее, нежели прежде.

— Но помогло же! — рявкнула она, не справившись с накатившей волной злости, однако затем устало помотала головой, сделала несколько глубоких вздохов и коротко извинилась перед Клаусом, хоть по его виду и не было похоже, что он обиделся. — За всё время моей службы на корабле леди Беатрис мы с мамой не обменялись ни единым письмом. Не пересекались даже, когда я наведывалась домой, потому что делала это тайком и «пряталась» в поместье Эдварда. Но потом случилось то судьбоносное столкновение с Наксаром, меня серьёзно ранили, в срочном порядке госпитализировали в самую лучшую лечебницу нашей провинции, и мама сутками напролёт сидела возле моей кровати, крепко-крепко сжимая мою ладонь в своих руках, словно я вот-вот растаю, и время от времени предпринимала безуспешные пытки вылечить своей Силой, когда доктора не видели.

В голове сквозь бремя прошедших месяцев зазвучал мамин голос, старавшийся быть твёрдым и внушительным, а на деле сквозивший тревогой и волнением, однако стойко продолжавший убеждать, что всё непременно будет хорошо, и девушка, отогнав от себя на миг печальные настроения, слабо, но очень искренне улыбнулась.

— И всё же не особо то она тебя и жалует, — без какого-либо умысла вставил Клаус, с упоением почёсывая большим пальцем маленькие пёрышки на груди Шурха.