Глава 12 (1/2)

Сон выдался не из приятных. Возможно, виной тому был вихрь заново пережитых кошмарных воспоминаний, перемежаемый не менее ужасающими обстоятельствами действительности, загнавшей Клауса в условия, при которых ему вынуждено пришлось выбирать между жизнью родной сестры и собственной, и осознание того, с какой лёгкостью был сделан этот выбор колючим укором вонзалось в сердце. Но вероятнее всего причиной послужила танцующая в ранах лисья скверна, причиняющая поистине адские мучения, причём не только физические. Она была наполнена остаточными образами переживаний Ульрики, среди которых не было ничего, кроме бесконечной агонии сгорающей в демоническом пламени души, что так отчаянно кричала и молила о спасении, но никого, кто смог бы помочь, рядом не было, только необъятная глазом, пугающая тьма да холодный взгляд лисицы, затаившейся в ней в ожидании её неминуемой гибели. Иногда во тьме проскакивали обрывки замутнённых, плохо различимых видений прошлого, больше походящих на сказочный театр теней, каждая из которых имела собственный цветастый окрас причудливо сплетённых воедино, но не перемешавшихся, различных оттенков, изменявшихся на протяжении всего представления. Оно, к слову, вещало о той самой битве, столь сильно изувечившей полигон и прилегающие к нему территории, однако полной картины о произошедшем не давало. Вот две тени приблизительно схожего окраса синхронно взмахивают могучими мечами, чтобы рассечь ослепительно блистающую тень перед ними, а вот над одной из них уже нависает другая, что ещё секунду назад воспринималась союзной, и вероломно наносит смертельный удар в область груди, после чего всё вновь утопает в душераздирающей агонии, и хочется побыстрее открыть глаза и выбраться из плена этих чудовищных иллюзий.

— Ты очнулся! — дрожащим от волнения голосом воскликнула Ульрика и опрометью заключила поднявшегося на локтях Клауса в самые крепкие объятия, из которых он невольно заключил, что дрожит не только голос. — Прости! Прости! Прости!..

Она сорвалась в плач. Крепко прижимаясь лбом к ключице мечника, сестра отчаянно вымаливала прощения, но стекавшие на грудь горячие слёзы превращали все её слова в поток бессвязного бормотания. Клаус с какой-то неясной нехотью приобнял скорбно вздымающиеся плечи девушки и, пребывая в смешанных чувствах, холодно пригладил их. Не то чтобы он был совсем ей не рад — Ульрика, наверное, единственная после матери, кого великан почти смог полюбить среди остальной семьи, но у них было слишком мало времени для этого. Да и это «почти» также не способствовало радости от воссоединения с родной сестрой, разлука с которой составляла почти десяток лет. И дело даже не в недавнем нападении, которое могло бы окончиться весьма плачевно, в точности повторив трагедию прошлого и нанеся новые незаживающие сердечные раны. Дело было в тех самых фантомах, что застигли его при высадке на остров и, словно пропитавшись отравой витающей в воздухе скверны, живо припомнили все самые тяжкие детские обиды, часть из которых была неукоснительно связана с Ульрикой.

До смерти матери Ульрика была жестоким, озлобленным ребёнком и во всём слушалась старшего брата, который, собственно, и воспитал в ней данные качества, день за днём науськивая на Клауса. Энрики возненавидел младшего братика с самого его рождения за то, что тот своим появлением на свет высосал из любимой мамочки все силы как какая-то паршивая пиявка и, словно бы этого было недостаточно, лишил возможности ходить. Эти порочные мысли он, будто яд, вливал в невинную детскую голову доверчивой, излишне любознательной девочки и в конце концов добился своего — обрел в лице сестры надёжного союзника, вместе с которым планомерно превращал жизнь ни в чём не повинного мальчика в ад. Тычки, пинки, побои, насмешки — лишь малая часть из того, что ему приходилось терпеть чуть ли не каждодневно. И помощи ждать было неоткуда. Клаус никогда не жаловался матери и, прежде чем навестить, всегда дожидался, пока все видимые следы издевательств отмоются, зашьются и бесследно заживут, потому что не хотел расстраивать её, искренне верующую в ту иллюзию крепких семейных уз, которую разыгрывали перед ней старшие дети, собираясь вместе за одним столом. Ну а что до отца… Он был слеп и глуп, закрывал на всё глаза и вообще считал это своего рода соперничеством, которое поможет всем стать ещё на шаг ближе к становлению могущественными демонслеерами. Единственной душевной отмашкой долгое время служил случайно обнаруженный грот, но рано или поздно всему настаёт конец. И здесь также не обошлось без неё.

Как только погоняемая буйными в предчувствии надвигающегося шторма волнами лодка с завёрнутым в простыню из текучей чёрной ткани телом матери унеслась в темнеющую даль, Ульрику словно подменили. Отец не смог простить себя за содеянное и надолго замкнулся в траурной скорлупе, не замечая ничего вокруг, а старший брат пылал диким желанием наказать младшего мечом за то, что он не смог уберечь маму от погибели. Энрики не знал, что она была убита рукой отца, а тот либо посчитал ненужным, сообщать об этом, либо просто не нашёл в себе сил признаться, предпочитая сохранять молчание. В таких условиях жить стало не просто невыносимо — смертельно опасно. И если бы не внезапное заступничество Ульрики тело мальчика наверняка качалась бы где-нибудь невдалеке от своей родительницы. Подобное подвигло Клауса сбежать из дома, и последующие три года он жил отшельником в своём гроте, тренируясь и вынашивая идею убраться с этого ненавистного острова. На помощь с первой частью пришла всё та же Ульрика, которая разыскивая брата по счастливой случайности набрела на него тренирующимся вблизи отвесной скалы. Она пообещала сохранить всё в тайне и после навещала его, принося еду время от времени и предпринимая нелепые, неумелые попытки сблизиться. Первоначально лишённые всяческой логики они настораживали и даже пугали, но неизменно неагрессивное поведение и чрезмерная настойчивость обратили настороженность в раздражённость, а позже и вовсе в неприкрытую обозлённость. Это вкупе с пережитым облеклось в крайней степени грубости, которые однажды дошедший до точки кипения мальчик высказал сестре. Высказал и испугался ответной вспышки гнева, но неожиданно для себя услышал её горький плач, в котором разобрал искреннее раскаяние и отчаянное нежелание вновь потерять кого-то из близких. Это глубоко шокировало юного демонслеера, никак не ожидавшего увидеть сестру такой… человечной, и стена между ними начала уверенно падать. Но так и не сумела упасть окончательно из-за возросшей беспечности девушки, однажды случайно приведшей к убежищу старшего брата, так и не отступившегося от своего страшного желания. Пришлось экстренно приводить вторую часть в исполнение.

— Перестань, это на тебя не похоже, — сухо заметил Клаус, отстранив от себя переключившуюся на тихие всхлипывания девушку.

— Но я же… ведь я чуть не… — Ульрика стыдливо отвела взгляд вниз, против воли наткнулась им на уже побелевшие под воздействием регенерации рваные клочки шрамов на братской груди, ужаснулась, всхлипнула и стремительно нырнула лицом в сведённые ладони, начав по новой вымаливать прощение.

Великан начал закипать. Слишком много постылых воспоминаний оживил остров за короткое время, чтобы воскресший внутри мальчик смог поверить в крокодиловы слёзы сидящей напротив сестры, которая умела лихо притворяться там, где это было необходимо, а в перерывах с садисткой улыбкой на лице вдали от посторонних глаз ломала маленькие детские пальчики, прикрываясь изучением регенеративных возможностей тел демонслееров. И ведь прекрасно знала, что эти самые возможности, к которым также можно отнести и увеличенный болевой порог, развиваются и крепнут соразмерно с возрастом, но всё равно продолжала причинять младшему брату страшные страдания. Да чёрта с два он поверит такой как она!

Воспоминания наседали, давили, жонглировали правдой как хотели, напрочь перечёркивая все те немногие, но действительно хорошие моменты последних трёх лет жизни на острове, и в конце концов слились в один сплошной поток грязной шипящей злобы, степенно заполоняющей разум и сердце Клауса. Медленно утопая в нём, он даже на секунду пожалел, что не расправился с ней в обличии демона, но тут же внутренне содрогнулся от данной мысли, потому как, даже несмотря на всё пережитое, никогда не желал ничьей смерти, уповая на безоговорочную незыблемость родственных связей. Таково было его видение мира, и благодаря ему же Клаус успешно взял себя в руки, а затем привёл в чувства и Ульрику, прибегнув к старому как мир, проверенному временем лекарству против истерик, а именно к отрезвляющей пощёчине.

— Ты не виновата в том, что случилось, — уверенным тоном твёрдо внушил он ошарашенной сестре, взирающей на него глазами, полными застывших слёз и неподдельного изумления.

Ульрика ещё с минуту потрясённо смотрела на брата, после чего вздохнула полной грудью так, будто только что сбросила камень с души, смахнула рукой остатки слёз, слабо улыбнулась и коротко кивнула, сопроводив кивок одиночным глухим угуканьем.

— Спасибо. Я уж было решила, что ты снова возненавидишь меня…

— Перестань, — Клаус пренебрежительно махнул рукой. — И это после всего, что между нами было.

Ульрика потупила взгляд. Видно и об этом она тоже сожалела.

— Прости… Если бы я могла вернуть время назад, я бы обязательно всё исправила…

— Проехали. А где… — великан завертел головой в поисках своей напарницы, о появлении которой вспомнил буквально только что. — Паф?

— Паф? — Ульрика изогнула бровь, но быстро сообразила о ком идёт речь, скосила глаза вниз к своим ногам и весело хихикнула. — Ты не исправим. Постоянно выдумываешь им всякие глупые клички.

— И ничего не глупые, — проследив за направлением взгляда сестры, проворчал великан, бережно беря в руки дремавшую рядом с её босыми пятками квопл, и тихо добавил: — Просто практичные.

— Стало быть это твой корабельный квопл? — осведомилась Ульрика, проигнорировав последнюю реплику.

— Нет. Это моя первая помощница Паф. Корабельного зовут Шурх, и он попугай.

Девушка снова не сдержалась и несколько раз хихикнула в кулак, однако быстро посерьёзнела и озабоченно посмотрела на брата:

— Зачем ты вернулся?

— Это мне тут в пору вопросы задавать, — хмыкнул Клаус и поднялся на ноги. — Однако этот пропитанный скверной остров уже успел порядком осточертеть, поэтому пойдём-ка отсюдова на мой корабль, — он протянул руку сидящей девушке и, бегло пробежавшись глазами по руинам отчего дома, уточнил: — Остальных, я полагаю, дожидаться не стоит?

Ульрика вздрогнула как от удара током, побледнела лицом, а протянутая в ответ рука замерла на полпути и заметно задрожала.

— Н-нет… — борясь с горьким комом в горле, выдавила она, сильно сутуля свои красивые женственные плечи.

Великан мрачно цокнул языком и поднял сестру на ноги, но они тут же подкосились. Чтобы не упасть, Ульрика обвилась руками вокруг шеи брата, а он, в свою очередь, подхватил её за талию, и надо же такому случиться, что именно в этот момент из кустов чуть поодаль от главной тропинки выскочила запыхавшаяся Элизабет и громко окликнула Паф по имени, словно та заблудилась где-нибудь в лесу. Окликнула и изумлённо уставилась на столь интимно обнимающихся родственников, интенсивно поглощая воздух приоткрытым ртом. И чем дольше она на них смотрела, успокаивая потревоженные лёгкие глотками живительного кислорода, тем отчётливее блестели голубые глаза в тени насупленных бровей. Клаус, понимая, чем в итоге всё это может кончиться, отбросил первоначальное удивление и решил действовать на опережение:

— Лиз это Ульрика, моя родная сестра, — произнёс он, делая жирнючий акцент на последнем словосочетании. Дозорница малость недоверчиво сощурила глаза, но потом мотнула головой, сделала финальный глубокий вдох, шумно выдохнула и распрямилась, возвращая своей статной фигуре благородное изящество. Великан тоже мысленно выдохнул, но, повернувшись лицом к отпрянувшей от него Ульрике, которая пристально изучала глазами Элизабет, осознал, что малость поторопился с этим, напрочь позабыв об её несколько нестандартных наклонностях касательно сексуальных предпочтений. Ну хоть отвлеклась от своих тревог. — Ульрика это Лиз, капитан моего корабля.

— Мм, капитан… — плутовато протянула она, чуть прикусив левый краюшек нижней губы, чем только подтвердила опасения Клауса в отношении своих намерений. Скользнув взглядом ещё раз вдоль всех изгибов тела девушки, Ульрика вдруг непонятливо посмотрела на брата. — Но если корабль твой, почему капитан она?

— Потому что этот дрянной пират не в состоянии позаботиться даже о себе, какой уж тут корабль, — фыркнула Элизабет и позволила себе осмотреться. Правда, дальше развалин не продвинулась, напряжённо схватившись за рукоять сабли. — Что здесь произошло? ¬– обратилась она к великану.

— Мне бы тоже хотелось это выяснить, — согласился тот. — А ещё я бы не преминул узнать, как здесь оказалась ты, леди «по-моему, всё до ужаса очевидно».

Лиз пристыженно потупила лицо, словно проказливый ребёнок, пойманный с поличным родителями. Грациозность её словарного запаса, вдалбливаемого ей многочисленными учёными гувернантками, несколько подрастерялась.

— Ну я это, за Паф побежала, в общем. Она вдруг ни с того ни с сего выбежала на палубу и как сиганёт в воду. Я быстрей за ней, подумала, утонет, ан нет — плыла так шустро, словно заправский пловец. Тогда я решила, что случилось чего, ну и вслед за ней прыгнула. Избегала весь остров вдоль и поперёк в поисках её. А она вон наелась небось и спит. Зря только переживала.

— Сомневаюсь, что дело в этом, — задумчиво проговорил Клаус, слегка взъерошив розовую чёлочку и отметив про себя, что мех в области глаз местами почернел на кончиках. Нехорошо.

— Ну а в чём тогда?

— Давайте поговорим об этом уже на корабле. Более здесь делать нечего, — заключил великан и направился к тропинке, что привела его сюда. Ульрика пошла следом, но прежде с игривой улыбкой поманила за собой утончёнными пальчиками замешкавшуюся Элизабет. Та странно посмотрела на неё, но повиновалась.

У штормтрапа их встречала Чиса, зорко следившая за обстановкой вокруг острова, стоя на полубаке. Рядышком с озабоченно-любопытным выражением на лице крутился Фил. Поднявшийся последним мечник наградил наёмницу многозначительным взглядом, определённо точно связанным с взобравшейся вперёд него дозорницей, но что она лишь пожала плечами, мол, всё к этому и шло. Клаус со вздохом кивнул, вынужденно соглашаясь с Чисой, сбросил намотанный на плечо стальной трос, к которому цеплялась шлюпка, и принялся подтягивать её на борт, в тайне надеясь, что хорошо закрепил вёсла, и что они сейчас стремительным торнадо не летят в тартарары, распугивая проплывающих мимо рыб.

— Это Ульрика, сестра дрянного пирата, — видя занятость оного, Элизабет решилась самостоятельно представить друзьям девушку подле себя и наоборот. — Знакомься, это Чиса, наёмница, которая присоединилась к нам на острове Померанс, — дозорница про себя отметила с каким маниакальным увлечением демонслеерша скользила лукавыми лисьими глазами по красивым, выгодно подчёркнутым эластичной чёрной тканью свитера, мышцам на атлетичном торсе соплеменницы, словно пыталась запомнить всё в мельчайших подробностях. Она посчитала это несколько… необычным. А вот Чису это, похоже, нисколечко не трогало. — А это Фил, наш юный корабельный доктор.

Ульрика неохотно переключилась на мальчика, заинтересованно взирающего на неё. На долю секунду их взгляды пересеклись, и то, что она увидела глубоко на дне невзрачных серых глаз, отразилась на тонких губах холодной садисткой улыбкой, заставившей Филипа пугливо вздрогнуть и отступить назад. Данное зрелище ой как не понравилось Клаусу, что стал его невольным свидетелем, как только втащил лодку на корабль. Он быстро подошёл к сестре, продолжающей сверлить бедного мальчонку хищным взглядом и плотоядно улыбаться, и резко вздёрнул её острый подбородок вверх.

— Прекрати сейчас же! — сдавленно прошипел он, ещё больше гневаясь от вида это омерзительной гримасы вблизи своего лица. Однажды Клаус понадеялся, что больше никогда не увидит её вновь, но вот, пожалуйста, жизнь в очередной раз издевательски втаптывает его надежды в грязь в свойственной ей саркастичной манере. Радовало только то, что сейчас уничижительный взгляд приходилось выдерживать сестре, а не напротив, как это обычно бывало. Осознание этого внезапно оказалось столь приятным, что упоённые властью пальцы невольно усилили свой хват. Может даже перестарались, потому что Ульрика, несмотря на все расовые особенности, болезненно ойкнула.

— Что?.. — несколько боязливо прошептала она, из чего великан сделал вывод, что Ульрика даже не отдавала себе отчёт, как зловеще выглядела со стороны несколько мгновений назад. Видимо, эта садистская пытливость, проявляющаяся всякий раз, когда находился интересный объект для изучения или же в голове созревал новый извращённый опыт, стала неотъемлемой частью её натуры. Столь же обыденной, как вдох-выдох, совершаемые носом.

— Ничего, — со вздохом ответил Клаус, отпуская сестринский подбородок, на котором алели красно-синие отпечатки его пальцев. Впрочем, недолго. — Извини.