Глава 27 (85). Воин не волен (2/2)

— Закрой свой рот, — выплевывает он. — Я все дерьмо из тебя выбью…

— Попробуй, — подначивает и нахально ухмыляется, даже не двигаясь. Эзор облизнул губы и сжав палку подскочил — и снова удар. Рирен опрокинула его на спину, палка укатилась на несколько метров в сторону, а ее нога встала ему на грудную клетку. — Ты слаб. Мне стыдно быть твоим капитаном.

«Мне стыдно быть твоим отцом». Хватит! Эзор зашипел и обхватил ее щиколотку двумя руками, пытаясь спихнуть ее себя или же вовсе — опрокинуть на пол. Но все тщетно. Рирен простояла так еще с минуту, а затем, демонстративно вздохнув, сама убрала ногу.

— Да. Ты ужасно скучный, — она перехватила шест и ушла, а он так и остался лежать на полу. Все тело ныло, но Эзор поднялся. Плевать на боль. В туалете он смоет со своего лица всю кровь, а придя в свою каюту снимет всю одежду, оставшись в майке и боксерах, и увидит на своей коже множество синяков, ссадин и шрамов. Уже и не вспомнить, какие из них оставлены в бою, а какие — собственным отцом.

Каждое поражение напоминало о нем. Каждое слово Рирен напоминало о нем. Ничтожество, слабак, идиот… Всю свою жизнь только это он и знал. Отец презирал его еще с самого рождения. Возненавидел его в тот самый момент, как он появился на свете. Слабый, болезненный, недоношенный ребенок. Родившись, он не открыл глаза и не закричал — врачи в первую секунду даже подумали, что он мертв, пока не услышали его слабое дыхание. Увидев это уродливое нечто, его отец — его каменный отец, который даже не заметил, как потерял правый глаз в бою, — едва не упал в обморок. «Тогда я решил, что избавлюсь от тебя любым способом», — сказал он Эзору, когда тому было одиннадцать. Когда Эзор поделился этим с мальчиком родителей-рейенийцев, тот сказал, что это он ужасно и дико: говорить такое родному сыну. Но мальчик-рейениец не знал, что значит быть чистокровным удракийцем их аристократической семьи. Твоя кровь чиста и благородна, а значит, тебе положение быть достойным значения истинного солдата Удракии. Отец был прав — он жалок. Поэтому отец был прав, когда избивал его, пока тот не поднимался на ноги и не оказывал хоть какое-то мало-мальское сопротивление. И мать была права, когда закрывала на это глаза, а в ответ на все его жалобы бросала лишь убийственный взгляд, который велел молчать. И все же, Эзор их ненавидел.

Но старался. Каждый день, с самого детства, — тренировки до потери пульса. Боль в мышцах, неспособность ни сесть, ни встать, ни пройти без дрожи в ногах и боли в спине несколько метров — терпеть. Только терпеть. Растяжения, разрывы, ушибы — все терпеть. Кровь на губах — терпеть. Боль — терпеть. «Не ной», — велела мать. Она растила солдата, а не скулящую шавку.

Впервые отец посмотрел на него с гордостью, когда он вернулся с планеты Маррун, где участвовал в подавлении необходимо восстания. Первая кровь на руках — страшный опыт. Он умолчал о том, что на поле боя его вывернуло прямо на тушу убитого им солдата. Никто не знал. Все знали лишь о том, как он свиреп и жесток — именно так, как и полагалось. Потом, разумеется, было проще. Эзор приноровился, вошел во вкус, а потом… признаться, это даже начало ему нравиться. Люди видели его силу. Люди наконец смотрели на него с трепетом и страхом. Людям было больно, но не так, как ему. Это касалось всех, кроме одной лишь Рирен.

Рирен — вылитая копия Левента. Каждое ее язвительное слово, каждый удар — словно ножом по сердцу. Он ненавидит ее. Она его — вряд ли. Она просто насмехается, ведь на самом деле она сильнее него, способнее него, лучше него. Обойти ее казалось задачей непосильной, но Эзор старался. Хотя в этом, на самом деле, вряд ли было смысл. Она — капитан, а он — ее подчиненный. Прояви он себя хоть сотню раз, но это ничего не изменит. «Капитан Рирен», — до чего омерзительно звучит. Едкая ухмылка. Ехидный взгляд. Звонкий голос. Ловкость движений. Сила. Безупречна во всем — проклятая стерва. Убил бы, если бы мог.

Дело капитана Рирен.</p>

«Рирен родилась в тысяча сто двенадцатом году ПЗИ в городе Мулладаар на планете Рейенис. Ее родители, госпожа Теллута и господин Балкан, являются коренными дворянами. Рирен отучилась в элитной Академии для детей знатных особ, в возрасте восемнадцати лет поступила на службу в армии. Проявила себя мгновенно, демонстрируя находчивость и предприимчивость в бою, а также крайнюю одаренность в обучении. По рекомендациям капитана Кюрта была отправлена на службу на Удракии. В тысяча сто тридцать первом году ее батальон по приказу Императора Азгара был отправлен на Немекрону для помощи наследной принцессе Рейле, принцессе Церен и изгнанному принцу Каллану в военных действиях. В том же году лейтенант Рирен вызвалась добровольцем для проекта «Бур-00» авторства господина Суррана. Приняла участие в миссии «Сердце Немекроны», которая увенчалась успехом. За свою смелость и предприимчивость была удостоена звания капитана по личному приказу Императрицы Рейлы».

Рирен плеснула холодной воды себе в лицо и выпрямилась, чтобы окинуть свое отражение беглым изучающим взглядом. Ни единого волоска не упало — идеально.

Лучшей быть тяжело, хотя люди часто говорят об обратном. «Она умна не по годам, талантлива, способна, просто чудо», — учителя нахваливали ее с детства, а отец только подтверждал: «Она — самородок». Родители были счастливы, что у них такая дочь, и Рирен старалась держать эту планку. Идеальные оценки и похвала учителей, а после уроков — танцы, атлетика и единоборства; а затем гордость в глазах отца и матери. «Мама, а ты любишь меня?» — «Конечно люблю, милая, не говори глупостей. Как же я могу не любить тебя, когда ты такая молодец? Мне повезло, что у меня такая дочь». Она особенная. Она лучше всех остальных.

Новый день — новая порция тренировок.

— Ты не пришел на завтрак, — едко заметила Рирен, когда Эзор появился в дверях тира. — Неужели проревел все утро?

— Иди в задницу, дура, — огрызнулся тот.

— Так я и думала. Сегодня, как и всегда? Или все же надеешься попасть больше раз, чем я?

— Я прострелю твою тупорылую башку, если ты не заткнешься.

— Промажешь.

— Хочешь проверить?

— А ты хочешь снова проваляться на полу, как побитая псина? — Рирен ухмыльнулась, когда лицо Эзора помрачнело от злости: так-то, пусть знает свое место. Она лучше него во всем, и пусть он даже не надеется бросать ей вызов. Рирен продолжила подначивать: — Даже Омар не приходит сюда, потому что ему противно видеть тебя. Ты такой жалкий. Взглянуть тошно.

— Я уверен, что он просто не хочет видеть твою мерзкую заносчивую рожу и слышать твой поросячий визг.

— Продолжай утешать себя этим.

Она могла бы указать ему на субординацию, но это слишком дешевый прием, который показал бы только то, что ей ответить вовсе и нечего. Статус в этом вопросе ничего не решает. Личный успех гораздо важнее.

Рирен опустила предохранитель и подняла руку в сторону мишени, глядя в это время на Эзора.

— Смотри и учись. Раз. — Бах. — Два. — Бах. — Три. — Бах. Три выстрела — все в центр. Его лицо сделалось темнее ночи от гнева. — Ты так не сможешь.

«Ты так не сможешь», — Рирен было двенадцать, когда она одной этой фразой до слез другую девочку. Как там ее звали… Эсфи? Эфси? Эфсун? Не столь важно, в любом случае. Глупышка надеялась обойти ее в танцевальном конкурсе, но в итоге занялась всего лишь второе место. Рирен нисколько не постеснялась, когда выхватила из ее рук медаль из какой-то дешевой железки и швырнула на пол, оставив вмятину каблуком. «Тебе лучше вообще этим больше не заниматься. Ты себя только позоришь». Отец этой девочки затем учинил разборку с ее матерью: «Госпожа Теллута, ваша дочь ведет себя совсем не так, как подобает члену высшего общества». «А ваша дочь, — парировала та, — так и вовсе не оправдывает своего статуса».

После обеда Рирен вызвал к себе господин Сурран, чтобы посвятить ее в более обширные подробности грядущей экспедиции на Крайние земли.

— По рекомендациям майора Агшина я назначил капитана Тольгу ответственным на миссию.

— Этого простофилю? — Рирен, возмущенная, не дала ему договорить. Скрестила руки на груди, возмущенно вскинула брови и громко, демонстрируя презрение и негодование, протараторила: — Он ничего не умеет. Ее Величество уже назначала его ответственным за экспедицию в Костяные горы, и из-за него мы чуть не провалились. Если бы не я, этот трус загнал бы нас обратно в столицу, и мы бы до сих пор сидели с пустыми руками.

— Я понимаю ваше негодование, капитан, — мягко отозвался Сурран. — Однако в таком щепетильном деле его осторожность только пойдет всем на пользу.

— Вы не слышали, что я сказала? Он не осторожный, а трусливый. Я лучше сама переплыву этот океан, чем буду подчиняться этому идиоту.

— Не стоит так нелестно отзываться о своих коллегах. Это грубо.

— Грубо ученому пытаться поучать военного, — язвительно опустила Рирен, а в мыслях пронеслось: «Кругом одни идиоты…»

— Я лишь даю вам совет, капитан. И капитан Тольга точно так же будет давать вам только советы: ничего более. Вы с ним равны, и потому не обязаны подчиняться…

— А я как будто собиралась, — фыркнула она.

— …Но все же стоит к нему прислушиваться, ибо у него большой военный опыт в море. Но когда вы сойдете на сушу и уж тем более — приступите к делу, последнее слово всегда будет за вами. Капитан Тольга любит нравоучения, но вы ему напомните об этом, — губы Суррана тронула легкая, беззлобная, можно даже сказать, невинная улыбка, — как и о том, кто именно сделал вас капитаном.

Он будто хотел сказать: пригрозите ему, если что, императорским гневом и лишением головы. Рирен снисходительно хмыкнула и повела бровью. Хоть она и согласна с Сурраном, пусть он не думает, что ей нужно чье-то покровительство.

— Я это учту, — отозвалась она дежурным тоном и скучающе протянула: — Теперь я могу идти?

— Идите, капитан, идите, — Сурран махнул рукой.

Только подумать: через два месяца Рирен собственными руками раздобудет для Удракийской Империи величайшее оружие всех времен и народов, фактически примет участие в историческом перевороте… На ее плечах лежит большая ответственность, и вместе с ней прилагается великая честь и безоговорочная слава. Да, она лучше всех остальных, и плевать, что они думают. Пусть презирают, пусть давятся собственной завистью. Они так ничтожны, что Рирен их не замечает.

Она — самородок.