Глава 27 (85). Воин не волен (1/2)

Суррану было тридцать шесть лет, когда приговоренный к изгнанию принц Каллан попросил его, ученого из Центра научных исследований Кальпары, присоединиться к нему. Тогда у него была любящая жена по имени Адак, прекрасная шестилетняя дочь по имени Эсен и уютный дом, в котором всегда, благодаря кулинарным пристрастиям Адак, пах свежими пирогами, пряными мясными блюдами и тушеными овощами (последние Сурран всегда любил больше всего), — словом, все те прелести счастливой семейной за жизни, за которыми гнались многие люди во всех частях Вселенной. Согласиться на предложение опального принца в этом случае — все равно, что подписать себе смертный приговор. Однако Сурран думал об этом, не переставая. У него был ровно один месяц, чтобы все решить, после чего принц Каллан уже покинул бы солнечную систему (Император запретил ему находиться в ее пределах дольше обозначенного срока), и в течение этих тридцати дней он неизменно взвешивал все «за» и «против».

За неделю до своего решения Сурран все же решился поговорить об этом с Адак. Мягко обозначил тему вопроса, после — чуть более четко рассказал о предложении принца, и потом, превозмогая внутреннее напряжение, все-таки признался, что обдумывал принять его. Жена тогда словно с катушек съехала: сначала уставилась на него глазами круглыми, как два блюдца, растерянно хлопая длинными ресницами, а затем ее лицо резко приняло совершенно другое выражение. Ее тонкие губы поджались в тонкую ниточку, густые брови гневно поползли к переносице — и как разошлась! Кричала о том, что это безумие, и если он согласен на подобное, то он еще больший безумец. Сказала, что такими темпами он загубит собственную жизнь, сведет себя в могилу, а если Император вдруг захочет избавиться от неугодного наследника — так и вовсе лишится головы вместе с ним. Сурран просил ее успокоиться: человеческий гнев всегда был ему неприятен. Зачастую, он даже боялся его: это словно был молот, способный разбить вдребезги стеклянный кулон, под которым он прятался. Однако Адак завелась еще сильнее. «Успокоиться?! Как я могу успокоиться, когда мой муж спятил и собирается бросить меня ради какого-то самонадеянного ублюдка, которого даже собственный отец не признал?!» — он помнил это фразу до сих пор, даже спустя столько лет. Жена обещала проклинать его до конца своих дней и никогда не прощать, даже если однажды каким-то чудом бы он и вернулся. И, наверное, этот исполинский гнев, пугающий и пробирающий до мозга костей, стал определяющим фактором, по которому Сурран четко решил: он должен отправиться с принцем. Но главная причина заключалась, конечно же, в другом.

Прежде всего это была важность и ценность знания. Ему Сурран посвятил всю свою жизнь, и делу этому отдавался готовно, со всей душой — особенно, когда оно сулило определенную пользу обществу. И безусловно знание безгранично; только вот в Империи, казалось, наука исчерпала себя. Вся она была сосредоточена только на разработки новых видов оружия и источников энергии, но чего-то такого, что могло бы перевернуть все вверх дном, в какой-то изменить человеческий взгляд на привычные вещи… Такого не было совсем давно. Однако почти мифический Каллипан, созданный Альтором Миротворцем, мог стать этаким двигателем перемен. По меркам тех времен это было уникальное сооружение: устройство, способное разрывать пространство и тем самым преодолевать сотни и тысячи световых лет за считанные секунды. После того, как Император Альтор в последний момент стер все данные, повторить эту технологию удалось лишь спустя пару веков, и это стало переворотом в удракийской экспансии. Расстояния, которые раньше преодолевались месяцами и годами, теперь проходились за считанные дни и недели — и это лишь ничтожная часть того, что позволили совершить утраченные, но восстановленные урывками и усердным трудом знания. Альтор Миротворец был гением своего часа — да что там: это еще мягко сказано! Он опередил время на несколько веков вперед. Приблизиться к его величайшему творению означало открыть дверь в новый, невиданный мир.

Удракийцы всегда относились к этому скептически. За восемьсот лет след Каллипана был утерян напрочь, а любые попытки хоть как-то заговорить об этом вновь воспринимались либо как шутка, либо как признак маразма. Однако же принц Каллан верил в это, и Сурран — тоже. Как известно, дыма не бывает без огня; и даже если Каллипан — оружие, способное молниеносно обращать в ничто целые миры — был всего-навсего скидкой, созданной, чтобы держать в страхе умунту, то любое другое великое наследие у Императора, чье имя навсегда осталось на страницах истории и даже спустя столько столетий было у всех на слуху, обязано было остаться.

Прошло тринадцать лет, и Сурран наконец его нашел. Собственными глазами он лицезрел все его изумительные продукты: так называемые «корни» — ничтожные камушки, которые годами бесперебойно питали весь Кретон, и Сердце Немекроны — огромный осколок смертельной радиации и одновременно колоссальной энергии, который все еще тщательно изучался. Оставалось не так много времени (два месяца) перед тем, как он наконец столкнется с тем самым легендарным чудовищем, пожирателем планет, клинком, рассекающим пространство. Этот момент станет ознаменованием новой эры.

Каждый раз, когда в голове Суррана возникала эта мысль, его словно прошибало ударом тока, после чего он подрывался — и неважно, где был и чем занимался, — и направлялся в свою лабораторию, в очередной раз открывая карту Немекроны и лицезрея жирную красную точку, обозначенную на Крайних Землях. Этот континент всегда оставался тайной, покрытой мраком. Все, кто ступал на его территорию, бесследно исчезали, а перебои связи там были настолько сильные, что не позволяли банально подать сигнал о помощи, так что после всего этого немекронцы за последние столетия так ни разу и не решились отправиться туда вновь. Удракийцы, наученные чужие плачевным опытом, тоже не рискнули совать свой нос; пока не стало ясно: мраком окутано великое сокровище.

Двери за спиной шумно разъехались, заставляя Суррана отвлечься от своего занятия и обернуться. На пороге показался майор Агшин, вместо с которым возник еще один мужчина.

— Господин Сурран, — майор вежливо склонил голову, — хочу представить вам человека, которого я выбрал для руководства операцией. Его зовут капитан Тольга.

— Приветствую, — он, вслед за предыдущем, также кратко поклонился. — Для меня большая честь приветствовать такого гениального ученого и изобретателя, как вы, — Тольга похвалил его вполне искренне, без всякой лести и услужливости, что не могло не вызвать у Суррана легкую улыбку.

— Благодарю, капитан. Ваш коллега уже посвятил вас в подробности операции? — тот кивнул. — Вы не боитесь?

— Вести флот уж точно не страшнее, чем лезть в Бур, чтобы достать из земли древнее оружие, которое может всех нас уничтожить, — с налетом мрачной иронии парировал капитан Тольга. — Но я осмелюсь задать вам встречный вопрос: вы не боитесь провала?

— Вероятность провала есть всегда. Но я все же предпочитаю верить в лучшее.

И все же, Сурран не было так в этом уверен; по большей части, он просто солгал: и капитанам, и пилотам, и даже самой Императрице. Впрочем, Ее Величество сама была в какой-то степени виновата: как минимум потому, что ее жажда немедленной победы вынудила его торопиться слишком сильно, что в таком кропотливом деле было совсем неуместно. Сурран так по-прежнему и не нашел способа как можно более безболезненно извлечь Каллипан и земной коры. Идея просто, так сказать, подколупать его буром, словно гнойный прыщ проспиртованной иголкой, казалась до безобразия бестолковой и отчаянной; но он все-таки постарался максимально укрепить как сам Бур, так и снаряжение пилотов, и провести максимальное точные расчеты, чтобы все обошлось для них с наименьшими последствиями. Нельзя было утверждать, что все пройдет успешно, но с этим он ничего поделать не мог. Императрица была непреклонна в своем решении — оставалось полагаться на фортуну.

— Итак, капитан Тольга, — Сурран решил сменить тему как можно скорее, пока возникшая пауза не превратилась в дотошные обсуждения чего-нибудь, о чем ему дискутировать (а Сурран сейчас был совсем не расположен к беседе) не хотелось, — раз уж вы назначены руководящим этой миссией, я должен сказать вам кое-что важное: жизнь и сохранность пилотов — превыше всего. Что бы ни случилось, капитан Рирен, лейтенант Эзор и лейтенант Омар не должны пострадать никоим образом ровно до того момента, пока не приступят к тому, что им положено делать. То же самое касается и Бура: на нем не должно появиться ни единой царапины. У вас будет ровно два месяца, чтобы подумать об их безопасности. И помните: за это мы все отвечаем собственными головами.

— Разумеется, я помню. И сделаю все для того, чтобы миссия прошла безукоризненно. Даже муха мимо не пролетит, если этого не потребуется.

— Вот и хорошо, — Сурран довольно покачал головой. — Обещаю вам замолвить словечко перед Ее Величеством, если все пройдет хорошо.

— Это было бы справедливо и по отношению ко мне, — вставил Агшин. — В конце концов, капитана Тольгу выбрал я…

— Все мы получим свое, обязательно, — добродушно парировал он и, вздохнув, добавил: — А теперь, господа, прошу вас позволить мне побыть одному.

— Как вам будет угодно, — те синхронно поклонились и тотчас покинули помещение, оставляя Суррана вновь наедине со своими мыслями. Стало легче. Как бы ему не удавалось лебезить перед окружающими, он от них все же порядком уставал.

Взгляд непроизвольно метнулся на флешку, лежащую на столе: «Дело пилотов Бура-00» — гласило название, выведенное на бумажном вкладыше внутри прикрепленного брелка. А ведь Сурран иногда забывал, что они, вообще-то, был живыми людьми… Еще юнцами, фактически, с ветром в голове, пламенем в крови и яростью, оседающей на костяшках.

И все же, именно на их плечах лежала ответственность за великий исторический переворот.

Дело лейтенанта Омара.</p>

«Омар родился в тысяча сто двенадцатом году ПЗИ<span class="footnote" id="fn_30133850_0"></span>, в городе Серрения на планете Удракия. Его матерью является командующая Йонса, а отцом — командующий Кадир. Омар отправился на службу в армии в шестнадцать лет, а уже в восемнадцать начал активно участвовать в сражениях и быстро зарекомендовал себя как хладнокровный боец и с отточенными навыками. В тысяча сто тридцать первом году его батальон по приказу Императора Азгара был отправлен на Немекрону для помощи наследной принцессе Рейле, принцессе Церен и изгнанному принцу Каллану в военных действиях. В том же году лейтенант Омар вызвался добровольцем для проекта «Бур-00» авторства господина Суррана. Принял участие в миссии «Сердце Немекроны», которая увенчалась успехом».

Утро Омара начиналось ровно в шесть часов по местному времени. Солнце над Пепельной пустошью стояло чуть ли не круглосуточно, поэтому он, наверное, видел настоящую, глубокую, темную ночь все один единственный раз: когда слишком надолго задержался на тренировке. Вообще, под любой распорядок дня он подстраивался мгновенно и быстро начинал жить в соответствии с ним — так произошло и тогда, когда из простого солдата он резко превратился в пилота Бура-00 и начал жить по новому графику. Должно быть, причина вся заключалась в том, что он вырос в семье военных, которые даже находясь дома неустанно следовали строгому режиму и, соответственно, приучили к нему и сына.

После этого, в полшестого, он приходил на завтрак, куда парой минут позже, с привычным соревновательным интересом, словно две разъяренных фурии, прибегали Рирен и Эзор. Каждый раз они встречались в противоположных концах коридора и каждый раз отчаянно стремились друг друга перегнать. И точно так же — каждый раз — непременно побеждала Рирен. Они садились на стол, и пока Омар спокойно ел, обменивались колкостями и оскорблениями, которые его порядком утомляли и страшно раздражали.

Рирен, прежде всего, любила обращать внимание на рост и размер рогов Эзора, каждый раз находя все более изысканные сравнения: то аурийские комары, то маррунийские воробьи, то немекронские мурашки, то говорила что-то о размере его пениса. «Если какая-нибудь дура влюбится в тебя, — говорила она, — ей придется везде таскать с собой лупу». У Эзора не получалось отвечать ей так же язвительно. В основном он говорил, что она — заносчивая выскочка, высокомерная сука и что-то в подобном роде, но Рирен такое, как правило, принимала с небывалой гордостью: «Зато я не неудачница, которой приходится носить стельки для увеличения роста и затягивать волосы так туго, что аж глаза лезут на лоб, чтобы было видно мои микроскопические прыщики-рожки». Хотя один раз Эзор ее достал настолько, что она, доев своей завтрак, вылила чай ему прямо на голову, после чего, отвесив еще и оплеуху, удалилась мрачная, словно тень.

Омар каждый раз просил их прекратить. «Меня тошнит от вас обоих», — говорил он. Рирен обычно усмирялась быстро: наверное потому, что он ее не раздражал, а значит, она не видела смысла нарочно подливать масло в огонь. Эзору тоже приходилось смиряться: должно быть, всему виной был убийственный взгляд Омара, которым он пронзал окружающих каждый раз, когда те выводили его из себя. Не то, чтобы он заострял внимание на таких мелочах, однако пару раз он смог точно уложить тот момент, когда Эзор, стоило ему посмотреть на него вот так — угрожающе и злобно — мгновенно менялся в лице, поджимал губы, и затем — затихал. Первое время Омара даже удивила такая реакция. Однако потом ему стало просто все равно: он понял, что этим можно пользоваться, и начал пользоваться.

В девять начиналась первая порция тренировок: а именно, стрельба. И если раньше, в Кретоне, Омару приходилось начинать ее в восемь, на пару с Эзором и Рирен, которые грозились поубивать друг друга; то в Пепельной пустоши он смог выбить у капитана Агшина, человека достаточно снисходительного и гибкого, разрешение тренироваться отдельно от них на час позже. Хотя Агшин, разумеется, не смогу дать ему такое дозволение просто так: взамен на это с восьми до девяти Омар ходил подле него по базе и помогал приводить в чувство всяких лодырей и халтурщиков. Омар, признаться, не понимал, почему все решили, будто у него получается строить людей: на самом же деле, он просто не стеснялся накричать на них, когда те его раздражали. «Достаточно просто разинуть пасть, и все они построятся, как шелковые», — отец именно так отзывался о своем командирском опыте. Должно быть, Омар перенял и эту привычку.

Он вообще легко перенимал чужие привычки; и, что бы ни случилось, под все подстраивался, со всем свыкался, смирялся. Поэтому пошел по стопам родителей, поэтому вызвался добровольцем, когда командир остановился напротив него и спросил: «А ты хочешь?». Согласился Омар чисто по инерции. Мать учила не спорить с теми, кто старше тем по званию и умнее.

После тренировки следовал отдых, после чего — второй завтрак в виде фруктов. В армии их так не пестили от слова совсем; но господин Сурран, что им, как людям особенным, на чьи плечи возложена особо я миссия, полагается получать как можно больше витаминов и держать свое тело в наилучшей форме. В двенадцать они шли в спортивный зал, где Омару все-таки приходилось терпеть гремучее присутствие одновременно Эзора и Рирен. Ссоры, ругань, оскорбления, оплеухи, нецензурная брать — все как обычно. Они не прекращали, пока Омар не брался за какой-нибудь мяч и не бросал его в голову Эзора с требованием заткнуться. Но если бы такое он провернул с Рирен, ситуация только усугубилась бы: девушка была просто не способна проглотить даже самое незначительное унижение. После такой выходки со стороны Омара она ополчилась бы и против него. Да и потом, когда Императрица самолично вверила звание капитана, банальная субординация не позволяла ему выкинуть что-то эдакое. Может, Омар мог повысить на Рирен голос ввиду того, что они, как никак, были погодками; но ударить своего командира не мог.

Затем шел обед. После того, как Омар усмирял этих двоих на тренировке, все, конечно же, происходило намного более спокойно, чем обычно; хотя это все же не мешало Рирен и Эзору обмениваться косыми взглядами и корчить рожицы — какое-то напряжение все равно витало в воздухе. Но Омар не обращал на него никакого внимания, пока они вели себя тихо.

До четырех часов им дозволялось отдыхать, затем — очередная тренировка вплоть до ужина. Предполагалось, что они возьмут тренировочные шесты и будут противостоять друг другу; но все по традиции превращалось в ожесточенное сражение между Эзором и Рирен, из которого Омара просто выбрасывали: уж больно сильно они увлекались друг другом. Признаться, одно время он даже думал, что эти двое влюблены в друг друга, но в силу своих мерзких характеров не находят иного способа продемонстрировать свои высокие чувства. Но затем он вспоминал, как жестоко обходиться Рирен с Эзором, и понимал, что это никакая не любовь. Это конкуренция. Нет, даже не так — вражда. Вечная ожесточенная схватка. В конце концов, Омару приходилось брать себе тренировочного робота и сражаться с ним. Не самый приятный соперник, но он, по крайней мере, не кричит и не трещит без умолку.

Затем ужин. Опять Эзор и Рирен вместе. Опять сплошная головная боль. С полседьмого до десяти — свободное время, которое Омар по привычке посвящал тренировкам: больше ничем другим занять он себя не мог. Иногда к нему присоединялся Эзор, и тогда он вспоминал о том, насколько тот свиреп и усерден. И все же, раз за разом проигрывал ему, а Омар неизменно наблюдал у него то самое выражение лица: растерянное и обескураженное, словно перед ним стоял живой мертвец.

В полдесятого подготовка ко сну, в десять — отбой. И так день за днем. Повседневная жизнь пилотов, «героев Империи», не отличалась чем-то незаурядным; но Омар к этому и не стремился. Он просто жил так, как жил.

«Он, наверное, просто самоубийца, если согласился на это», — услышал он краем уха о себе в тот день, когда вызвался добровольцем. И, что ж, Омар не мог ни согласиться с этим, ни оспорить — так просто случилось. А теперь смысла не соглашаться с чем-то и не было: в конце концов, воин не волен. Так его учила мать, так его учил отец. Он пошел по их стопам — потому что не видел для себя другого пути, помимо того, что они, два командующих, нарекли ему. Он следовал всем приказам — потому что с теми, кто старше тебя по званию и умнее не спорят. Он подчинялся обстоятельствам и судьба — потому что то, что должно случиться, не изменить. И если же он действительно осознанно пошел на самоубийственный шаг — так пусть. Что же теперь поделать?

Воин не волен.

Дело лейтенанта Эзора.</p>

«Эзор родился в тысяча сто тринадцатом году ПЗИ в городе Кьервь на планете Удракия. Его отец, генерал Левент, находится в отставке, а мать, госпожа Ила, является коренной дворянкой. В одиннадцать лет Эзор поступил на учебу в кадетское училище. В семнадцать лет отправился на службу в армии и тут же начал активно участвовать в сражениях. Командир Ширин отмечает у него проблемы с дисциплиной, в т.ч. несоблюдение субординации, неподчинение старшим по званию, импульсивность и повышенную агрессию по отношению к товарищам. Тем не менее, в ходе боевых действий он зарекомендовал себя как решительный и опасный боец, который не боится рисковать своей жизнью для благополучного исхода операции. В тысяча сто тридцать первом году его батальон по приказу Императора Азгара был отправлен на Немекрону для помощи наследной принцессе Рейле, принцессе Церен и изгнанному принцу Каллану в военных действиях. В том же году лейтенант Эзор вызвался добровольцем для проекта «Бур-00» авторства господина Суррана. Принял участие в миссии «Сердце Немекроны», которая увенчалась успехом».

Каждый раз, когда на тренировке Рирен сбивала его с ног и припирала к полу, он чувствовал себя так, словно его окунали с головой в грязь. «Вставай, ничтожество». Эзор не было уверен, говорил ли это образ отца в его голове, или же сама Рирен, но он подчинялся. «Я не ничтожество», — губы едва заметно шевелились в безмолвном шепота, когда он, превозмогая боль из-за многочисленных синяков, опирался на шест и поднимался на ноги. Рирен снова блокировала удары. Рирен снова била так сильно, что он терял равновесие. На губах проступала кровь, которую он молча проглатывал. Металлический вкус отрезвляет сильнее, чем ведро ледяной воды. Эзор снова поднимается. Снова падает. На сей раз кровь вылетает изо рта и покрывает пол.

— Как с тобой скучно, — презрительно заключается Рирен, горделиво вздернув подбородок. Даже из ее хвоста не выбилось ни прядки. — Никакого азарта. Все равно, что швырять зубочистку. Ты такой жалкий.

«Вставай, ничтожество».