Глава 7 (65). Кровавые разводы (1/2)
«13 сентября, 268 год.
Боюсь, что то, что я видел сегодня, я не забуду уже никогда. Все эти обугленные тела, всю эту кровь, все эти смерти. Из нескольких сотен, которые у нас были, выжил всего десяток. И то, сразу разбежались. Мы проиграли.
14 сентября, 268 год.
После того, как я отдохнул, мысли немного привелись в порядок. Думаю, мне даже повезло, я легко отделался, всего лишь переломом руки. Рут сказала, что через месяц она должна срастись, а Нора теперь глаз с меня не спускает. Вообще-то, ее внимание очень даже приятно. И она, наверное, единственная, не считая Джона конечно же, кто сохранила хоть какой-то позитивный настрой. Это очень радует. Хотя я и вижу, что она переживает, потому что Джоанна погибла. Хотя, может быть, ее взяли в плен? Честно говоря, никто из нас не знает. После того, что произошло, на земле остались сплошные руины, в них просто так не разобраться. Пару человек я узнал, все остальные просто превратились в кровавое месиво. Ужасная картина. Я боюсь что никогда не забуду этого. Пока я спал, только и видел, что кошмары. Мне приснилось, что Марко тоже погиб, и какое же облегчение я почувствовал, когда проснулся и увидел его напротив себя. И все же, я бы не сказал, что он в полном порядке. Вообще-то, ему повезло отделаться парой синяков, но его моральное состояние намного хуже. Я вижу, что он очень расстроен из-за смерти Джоанны, как и Джон. И не то, чтобы она мне особо нравилась… Вообще, если честно, она была той еще занозой в заднице и просто жуткой стервой. Но видеть этих двоих убитым горем просто не выносимо. Джон пьет еще больше чем всегда, Марко хлещет водку вместе с ним, и еще к ним иногда присоединяется Нора. Ужасная картина. Хотя еще ужаснее то, что из-за моего перелома мой драгоценный фургончик приходится водить Джону. Состояние Фриды меня тоже беспокоит. Она очень подавлена, а вместе с ней и Рут. Даже на Джона почти не кричит, я такого еще не видел. Но самое печальное в этом то, что нам пришлось покинуть штаб. Группкой из шести человек там оставаться смысла нет, да и удракийцы все равно очень быстро нашли бы это место. Пришлось собрать все пожитки и уехать. Куда мы пойдем, я не знаю. Вряд ли хоть где-то осталось хоть какое-нибудь спокойное место без войны. Хотя может быть, у Фриды совсем другие планы.
15 сентября, 268 год.
Марко как-то раз сказал мне, что вести дневник в двадцать восемь лет это странно. В принципе, я с ним согласен. Но с другой стороны, это помогает хоть как-то разгрузить мысли. Если бы не эти записи, я бы наверное давно сошел с ума, особенно сейчас.
Пошел второй день нашего путешествия, если этот побег вообще можно так назвать. Спать в машине вшестером не самая приятная вещь, но хорошо вообще что у нас есть такая возможность. Вчера мы проехали достаточно долго, пока Джон не выдохся: он у нас единственный, к сожалению, кто умеет водить машину. Проезжали мимо какой-то деревни: там было пусто. Сплошные развалины.
Сегодня мы на пути в город. Было бы неплохо найти место для ночлега поприличнее и поесть что-то помимо тушенки. Но вообще, то что мы выжили само по себе…»
Машину тряхнуло, и Гастон недовольно нахмурился, закрыв блокнот и отложив в сторону вместе с ручкой.
— Можно поаккуратнее? — раздражительно бросил он Джону, сидящему за рулем. Марко и Нора, устроившиеся рядом с очередной бутылкой алкоголя, казалось, ничего даже и не заметили.
— А я говорила, — буркнула Рут, сидящая на заднем сиденьи прямо за Джоном, — ему нельзя доверять такое. Проще было уже пешком пойти, чем с ним за рулем.
— О, правда? — язвительно протянул Джон, растянув губы в лукавой ухмылке. — Тогда, может быть, я высажу себя прямо сейчас и дальше ты сама потопаешь?
— Спасибо, потерплю.
— Вот и терпи молча.
— Прекратите, — строго оборвала Фрида, что сидела на пассажирском. Последствия минувшей битвы до сих пор зияли на ее лице ссадинами на скуле и маленькой шишкой на лбу. — Почему даже сейчас вам так сложно не грызться друг с другом, как собаки?
Джон закатил глаза, пробурчав что-то нечленораздельное себе под нос, и уткнулся взглядом в дорогу; Рут же виновато нахмурилась и произнесла:
— Прости.
— Извиняться передо мной не надо, — подвела Фрида, отвернувшись к окну. За стеклом мелькали однотипные черно-голубые просторы Пепельной пустоши. — Мне-то от ваших глупых ссор ничего не будет.
Рут тяжело вздохнула и покосилась на нее затравленный взглядом. Все это девушке совершенно не нравилось: тот факт, что даже Фрида, обычно предпочитающая держать лицо и сохранять спокойствие и мягкость даже в самых тяжелых и раздражающих ситуациях, вышла из себя, не сулил ничего хорошего. Впрочем, а как еще можно было назвать ситуацию, когда из двух сотен Красного восстания выжил всего десяток?
— Знаешь, чего я никак не могу понять? — произнес Джон, повернувшись к Фриде, и Рут стоило больших усилий, чтобы удержать себя в руках: каждое его слово попросту выводило девушку из себя. — Куда мы вообще едем?
Фрида тяжело вздохнула, снисходительно покачала головой и глухо протянула:
— Я не знаю.
— Тогда зачем мы катаемся тут, как идиоты? Ты вообще хотя бы примерно представляешь, что собираешься делать?
— Сражаться, — без раздумий отозвалась Фрида. — За свой дом, за себя и за своих людей.
— Ну, если так посудить… — протянул Джон и замялся, зажевав внутреннюю сторону губы. — Дома у тебя больше нет, да и людей практически тоже…
— Джон, — не сдержавшись, одернула Рут. — Прекрати.
— Я всего лишь констатирую факт, — фыркнул мужчина. — На правду не обижаются.
— Тогда, думаю, и ты не обидишься, если я скажу, что ты сказочный придурок.
— Я ведь сказала вам, — зашипела Фрида, поставив уши торчмя, и поочередно бросила на обоих грозный, рассерженный взгляд желтых глаз. — Прекратите. Хватит, — пресекла котоликая и, тяжело вздохнув, прогрохотала: — Рут, Джон прав. У меня почти ничего не осталось. И все же… за то, что уцелело, я буду бороться до последнего.
Джон неопределенно покачал головой, не найдясь с подходящими словами. Наверное, ему стоило бы похвалить Фриду за такую решительность и неумолимый настрой; но о «борьбе» он слышал так часто, что это попросту успело приесться. Все-таки, сколько бы сумбурных мотивационных речей Джон не произносил, каким бы эксцентрично-энергичным человеком не старался казаться, сожаления и разочарования, самое большое из которых заключалось в нем самом, что скопились внутри него, не мог заглушить даже самый элитный настоявшийся коньяк. И пусть он и был тем самым «борцом», что так нужен людям, тем самым идейным вдохновителем, внутренне он не видел во всех этих трепыханиях никакого смысла. Объездил полмира, повидал тысячи самых разных людей, ввязывался в сотни драк, ненавидел, влюблялся, сдавался, сражался… И каждый раз возвращался к мысли о том, что погряз в разочарованиях. Этот мир оказался слишком неподходящим. Люди оказались слишком неподходящими. И все же, Джон продолжал покорно следовать за Фридой, словно надеясь, что однажды к чему-то эта борьба да приведет и вернет его веру в жизнь.
И ей почти удалось. Череда бесчисленных скитаний, в конце концов, привела его туда же, откуда он и начал: к источнику своих разочарований, к своей дочери. Но дело было вовсе не в Джоанне — в нем самом. В нем, бросившем своего ребенка, в нем, разрушившем все ее надежды и ожидания, в нем, не сумевшем всего-навсего уберечь ее. В прошлый раз Джон оставил Джоанну Карле. В этот раз благополучно позволил забрать ее смерти.
История повторилась, и с тех пор не изменилось ровным счетом ничего. И все же, он почему-то продолжал двигаться дальше.
Джон снова покосился на Фриду, которая продолжала смотреть в окно. Пепельная пустошь — пристанище потерянных людей, и раз уж они все оказались здесь, значит, каждый из них — сплошное разочарование. И все же, Фрида, вопреки всему, вела их за собой.
— И что именно ты собралась делать? — спросил Джон, вопросительно вскинув брови. — С шестью людьми ты вряд ли отвоюешь мир.
— Но мы ведь совсем не единственные из тех, кто сражается, — пробормотала Фрида. — Есть подпольщики, партизане — да в конце концов Бурайский Гарнизон. Мы сражались бок о бок, как и обещала Джоанна. — Джон почувствовал, как по спине пробежались мурашки. Тогда она обещала им победу. А затем погибла. И Джон так никому и не рассказал, кем она приходилась ему на самом деле. Даже если бы они и поверили ему, он стал бы окончательным разочарованием для всех и каждого. — И я подумала… — задумчиво протянула Фрида. — Может быть, нам туда отправиться? Помочь королеве Кармен?
— Я снова напоминаю, — укоризненно протянул Джон, — нас всего шестеро. Кому нужны шестеро каких-то отбросов?
Котоликая уставилась на него с подлинным изумлением, а Рут не повременила с колким замечанием:
— Ты настолько необычайно пессимистичен, что это просто великолепно.
— Это не пессимизм, — пресно заключил Джон. — Это трезвый реализм.
— Что еще страннее. Ты и «трезвость» понятия совершенно несовместимые.
Только что Джон неожиданно для себя понял еще одну причину, по которой Рут так раздражала его одним своим присутствием. Своей придирчивостью она поразительно походила на гребаную Карлу Галлагер, а Карла Галлагер, в свою очередь, всегда была, есть и будет живым напоминанием обо всем том, в чем он провалился.
— И все-таки, — Джон, в конце концов, предпочел пропустить язвительный комментарий Рут мимо ушей, — мы абсолютно бесполезны.
— На войне каждая жизнь бесценна, — парировала Фрида. — Даже мы можем на что-то сгодиться.
Мужчина цокнул и закатил глаза.
— Ты знаешь, мне так не нравятся эти размытые формулировки. Если ты скажешь такое какому-нибудь командующему или тем более королеве, они скажут, что ты просто вешаешь лапшу им на уши и выставят за порог, — категорично подвел Джон. Фрида тяжело вздохнула, попросту уничтоженная его резкими словами, и запрокинула голову, обессиленно прикрыв глаза.
— Тогда я ничего не знаю, — мрачно пробормотала она и проглотила подступивший к горлу ком. Джону только и оставалось, что издать тяжелый протяжный вздох и, недовольно махнув головой, вернуться к дороге. Впервые он и сам не знал, как двигаться дальше.
***</p>
Дни в Иггаззирской тюрьме тянулись мучительно медленно и проходили до безобразия уныло. Подъем, завтрак, камера, прогулка, обед, пару часов незначительных развлечений вроде просмотра телевизора и настольных игр, ужин, камера, отбой — вот и весь день. Каждый день. Не то, чтобы Картер слишком стремился к праздным насыщенным будням, однако когда каждый день проходил одинаково, один за другим, словно неразмыкаемый порочный цикл, это вгоняло разве что в тоску и безнадежность. Иногда Картер останавливался среди этих черных коридоров, облаченный в точно такую же черную форму, и у него скручивало живот от необъяснимой тревоги. Он не хотел здесь находиться. Не хотел, не хотел, не хотел! — даже если в самом начале все было с точностью да наоборот.
Джоанна обещала сбежать. Она каждый день просыпалась и засыпала, говоря об этом, и каждый раз, когда Картер это слышал, он волей-неволей заряжался ее решимостью и уверенностью; хотя в то, что этот побег вообще возможен, верилось с большим трудом. Он неоднократно пытался выведать у Джоанны, что же все-таки она планирует делать, но каждый раз та ловко увиливала от этой темы, лишь бросая размытые намеки на то, что это нечто просто невероятное и гениальное. В конце концов, Картер пришел к мысли, что она и сама ничего не знала; и все же, каким-то чудом Джоанна умудрялась сохранять змеиное спокойствие. Каким-то чудесным образом ей удавалось ни разразиться во всплеске гнева, ни завязать драку с кем-то из заключенных, ни нарушить какое-нибудь правило и получить за это наказание. Картер ожидал, что она, по своему обычную, всю тюрьму с ног на голову перевернет, но за прошедшие две недели этого не произошло. Джоанна была как никогда спокойна и миролюбива, ограничиваясь лишь колкими фразами в сторону Зеллы и язвительными комментариями по поводу происходящего.
И, что самое поразительное, она была абсолютно спокойна по отношению к нему, словно ничего и не произошло. Не злилась, не плевалась рядом, не проклинала его — она просто… ничего не делала. Сплошное хладнокровие. Неужели Джоанна готова просто простить и забыть все? Или же Картер ранил ее настолько, что ей просто стало плевать на него?.. Нет, пожалуйста, нет! Он прекрасно понимал, насколько глупый поступок совершил и сколько боли причинил ей, но хотел — искренне хотел — вернуть все так, как оно было раньше. Чтобы Джоанна снова была рядом, чтобы никогда не уходила. Каждую ночь, когда его вновь одолевала бессонница, лежа на нижней койке, он протягивал руку вверх, касался холодного металла и в тишине прислушивался к размеренному сонному дыханию Джоанны, и понимал, как близко она оказалась на сей раз. Каждую ночь, когда его вновь одолевала бессонница, Картер мечтал лишь о том, чтобы забрать наверх, к Джоанне, прижать ее к себе, зарыться носом в ее волосы и просто оставаться там до самого утра.
Но это есть и будут только несбыточные мечты. Картер испортил и уничтожил все, что между ними когда-либо было, даже шанса не оставил. Однако… если бы вдруг возможность исправить хоть что-нибудь неожиданно свалилась бы ему на голову, он ни за что не упустил бы ее. А пока, все, что ему оставалось, это мириться с мрачными черными буднями и неугасающим чувством вины за собственную глупость.
Картер с трудом смог отцепить взгляд от макушки стоящей впереди Джоанны и с тяжелым вздохом забрал поднос с тарелкой, полной какой-то зеленой инопланетной жижи, и стаканом с привычным холодным чаем, а затем проследовал за девушкой до их привычного стола в самом дальнем углу обеденного зала. Картер быстро смекнул, что здешние заключенные, то ли ожесточенные войной, то ли добитые тюрьмой, готовы растерзать каждого мимо проходящего — до того убийственные взгляды множества разноцветных глаз, — и это место оказалось для них своеобразным островком спокойствия, откуда никто ни втянул бы их в лишние неприятности, ни подслушал бы разговоры. Джоанна опустилась за стол с демонстративным снисходительным вздохом (каждый раз, когда они возвращались из столовой, она покрывала ее всеми известными ругательствами), пробежалась по оставшимся позади заключенным подозрительным взглядом и тут же приступила к еде. Картеру, который нехотя ковырял вилкой жижу, только и оставалось, что смотреть на нее с изумлением и одновременно отвращением. Как она вообще могла есть это так спокойно и смиренно? Как она вообще умудрялась быть настолько собранной? Она! Что же произошло? Почему все так изменилось?
Есть перехотелось окончательно, и поэтому он раздражительно бросил вилку на тарелку и потянулся за чаем.
— Картер, — возмущенно шикнула Джоанна, — ешь.
— Я не хочу, — вяло отмахнулся он и сделал маленький глоток чая. Аппетита никакого и правда не прибавилось: один вид этой еды вызывал отвращение и отбивал всякое желание.
— А надо, — опустила она, смерив его укоризненным взглядом, и требовательно дернула бровями. Картер встретился с ней глазами и угрюмо поджал губы, чувствуя, как внутри клубится внезапное и совершенно беспричинное раздражение.
— А мне плевать, что надо, — парировал он, сжимая в руке стакан. Джоанна в ответ язвительно прыснула и снисходительно покачала головой.
— Вот как, — хмыкнула она, подняв него пронзительный, полный смеси какой-то презрительной насмешки и одновременно разочарования, и издевательски протянула: — Даже не знала, что так бывает. Я-то думала, что ты всегда делаешь то, тебе скажут…
— Джоанна, — ощетинился он, а внутри все предательски сжалось. Ей не плевать. Она просто его презирает. — Даже не начинай.
— Ты первый начал, — невинно опустила она, а затем, наклонившись к нему, тихо добавила: — Послушай, Картер, сейчас тебе лучше со мной не спорить, потому что только я знаю, как отсюда сбежать. Но если ты не хочешь…
— Я хочу, — с нажимом протянул Картер, оборвав ее на полуслове. — Но я, если честно, вообще не понимаю, как ты собралась это устроить.
— Не волнуйся об этом, — в очередной раз отмахнулась Джоанна, беспечно пожав плечами. — Ты потом все поймешь.
— Это вряд ли, — снисходительно опустил Картер. — Потому что что-то мне подсказывает, что ты вообще не знаешь, что делать.
— Поверь мне, я знаю. Уже не в первый раз я откуда-то сбегаю… — как бы между прочим заметила она и, едва он успел собраться сказать что-нибудь в ответ, тут же замяла тему: — А теперь давай перестанем обсуждать это. Место неподходящее, — пробормотала Джоанна и тут же зачерпнула большую ложку зеленой жижи. Картер снова скривился, хотя, в общем-то, успел и засомневаться в том, что она действительно настолько отвратительна.
Дальше они сидели молча. На ужин всегда выделялся целый час, и Картер совершенно не представлял, как выдержит еще примерно сорок минут в таком немыслимом напряжении. В камере, несмотря на то, что они с Джоанной оказывались запертыми в четырех тесных стенах, это как-то проще переносилось: он ложился на койку и отворачивался к стене, притворяясь спящим, а она постоянно находила себе какие-то занятия: то по сотне раз умывалась, то начинала приседать, отжиматься и бегом нарезать круги, то ввязывалась в очередной бессмысленный диалог с Зеллой. Картер как-то даже шутливо заметил, что они успели стать «лучшими подружками», за что был награжден убийственным взглядом и неодобрительным вздохом.
— Слушай сюда, облупленный… — Картер рефлекторно обернулся на громкий басистый голос и зацепился взглядом за женщину, от которой его отделяло несколько столов. Очередная заключенная; но Картер не видел ее лица, потому как она стояла к нему спиной. Высокая, широкоплечая и мускулистая, она грозной тенью возвышалась среди всей толпы. — Ты возвращать-то его собираешься, а? — По всей видимости, эта заключенная выбивала из кого-то долги; и этот кто-то, спрятавшийся за ее раскидистой фигурой, пробормотал в ответ что-то нечленораздельное, на что получил в ответ лишь звонкую язвительную усмешку. — Вы только послушайте! Я подожду до понедельника, а потом придушу тебя, и карцера не побоюсь, слышишь?!
— Видишь, — протянула Джоанна, и Картер обернулся на нее, вопросительно вскинув бровь, — вот поэтому здесь нельзя ни с кем разговаривать.
Он в последний раз обернулся на заключенную, и увидел, как мужчина, с которым она разговаривала, вынырнул из-за стола с подносом в руках. Картер задумчиво нахмурился и снова посмотрел на Джоанну.
— А ты что, — спросил он с недоумением, — боишься?
— Я тебя умоляю… — смешливо фыркнула Лиггер, дернув бровью, и спокойно добавила, пожав плечами: — Просто это лишние проблемы, которые могут помешать моим планам.
Картер лишь скептически покачал головой и сделал глоток чая. Чем больше они молчали, тем невыносимее становилось. Однако раздавшийся за спиной кашель доставил его мгновенно отбросить в сторону гнетущие мысли и развернуться: над ним стоял тот самый мужчина, которого еще минуту назад осыпала угрозами громила-заключенная. И это был не просто кто-то — то был немекронец: низкий, болезненно бледный эльф с серыми метками и сверкающей лысиной (язвительное прозвище «облупленный», данное той женщиной, подходило ему с поразительной точностью). Картер нахмурился и бросил на Джоанну полный недоверчивости взгляд; она, задумчиво закусив губу, бегло посмотрела на эльфа и растерянно пожала плечами. Кажется, они сошлись на одной мысли: этот мужчина казался подозрительно знакомым.
— Извините, — несмело протянул он, затравленно поглядывая то на Картера, то на Джоанну, — можно я тут присяду с вами? Вы просто земляки мои, немекронцы, и я подумал…
— Садись, — нетерпеливо отозвалась Джоанна и передвинулась на середину скамьи. Мужчина изумленно вскинул брови и тут же поспешил присесть, поставить свой поднос на стол.
Картер снова взглянул на Лиггер: она неопределенно покачала головой и дернула бровями, как бы предостерегая и призывая к осмотрительности, а затем перевела пристальный взгляд на мужчину и, вытянув шею, чтобы получше рассмотреть его потерянное лицо, протянула:
— Почему-то ты, дружочек, кажешься мне очень знакомым…
Мужчина заметно побледнел — испугался. Картер и сам невольно напрягся, наблюдая за тем, как Джоанна тщательно изучает их нового «тюремного товарища».
— Ну-ка повернись ко мне.
Эльф и не посмел ослушаться — лишь сдавленно сглотнул и медленно развернулся в ее сторону. Джоанна опустила взгляд на его грудь: туда, где на форме крепился небольшой бейджик с краткими сведениями о заключенном. Нахмурилась, вчиталась (Картер совсем и забыл, что она знала удракийский) и изумленно вскинула брови.
— Ух ты… — обронила она с легкой усмешкой. — Вот, значит, куда тебя Ее рогатое Величество отправила… Что ж, тюрьма тебя очень изменила, мэр Рейес.
Мужчина вздрогнул и судорожно выдохнул, когда Джоанна растянула губы в снисходительной ухмылке. Картер мысленно ударил себя по лбу: как же он сразу его не узнал. Если бы он вспомнил чуть раньше, что когда-то, еще в начале войны, спустя не так много времени после завоевания Хелдирна, Рейла неожиданно сняла его с поста и отправила в тюрьму — в Иггаззирскую тюрьму. И все же, Картер был немало удивлен; и даже не тому, что Лейт Рейес оказался здесь, а тому, как сильно он изменился в заключении: исхудал, облысел, побледнел. Теперь он выглядел так, будто вот-вот свалится с ног и больше не встанет.
— Ну, будем знакомы, — Джоанна мгновенно переменилась в лице, натянув детскую невинную улыбку, и протянула руку бывшему мэру Хелдирна. — Меня зовут Криста. А это, — кивнула на Картера, — Элой.
— Да уж, — несмело буркнул Лейт, но все-таки ответил на рукопожатие, — будем знакомы.
Джоанна довольно кивнула и вернулась к своей тарелке; Рейес последовал ее примеру, изредка воровато поглядывая на них обоих. Картер пребывал тем временем пребывал в откровенном замешательстве: все происходящее казалось просто немыслимым абсурдом. Они встретили бывшего мэра Хелдирна, Джоанна пожала ему — предателю! — руку и с абсолютной невозмутимостью продолжила есть, как ела. Картеру с трудом удавалось сдерживать гнев и негодование: если бы не гребаная «осторожность», которой так требовала Джоанна, он просто растерзал бы этого гнусного изменщика. Предательство Лейта Рейеса стоило им Хелдирна, половины южного континента и жизни Нолана Джейсона. Командующий погиб из-за него. Столько проблем случилось из-за него. Этот человек не заслуживал того, чтобы продолжать жить.
— А что там у тебя с той заключенной? — требовательно спросил Картер, подняв на Лейта враждебный, полный презрения взгляд. — Что ты ей должен вернуть?
— Я… — растерянно пробормотал Рейес, облизнув губы. — Это неважно.
— Нет, важно, — выпалил Картер. Джоанна, до того спокойно евшая, резко убрала ложку в сторону и подняла на него настороженный взгляд. — Рассказывай. — Лейт промолчал и отвел глаза куда-то в сторону, словно ища спасения. И Джоанна смотрела на него не менее ошеломленно, одним взглядом словно умоляя перестать; однако Картер не намерен был успокаиваться. За все то, то Рейес сделал, он бы его и вовсе собственными руками придушил. — Ну?
Лейт молчал еще несколько секунд, нервно кусая нижнюю губу, пока наконец не сдался под прожигающим угрюмым взглядом, и протараторил:
— Я ей… В карты проиграл… И теперь она явно хочет меня убить.
— И правильно хочет, — недовольно заметил Картер. Джоанна подняла на него возмущенный взгляд и раздраженно тряхнула головой, как бы говоря, мол, замолчи. А затем тяжело вздохнула, закатила глаза и, натянув до безобразия неестественную улыбку, протянула:
— Видишь, как оно… Ты доверился удракийцам, а они предали тебя и загнали в эту паршивую тюрьму. Что теперь-то ты делать будешь? — Когда ее глаза хитро сверкнули, Картер сразу понял: Джоанна затеяла какую-то игру. И ему, хочет он того, или нет, теперь придется молча и терпеливо за всем этим наблюдать.
Лейт шумно выдохнул и потупил взгляд.
— А что я могу сделать? Я буду гнить здесь до конца своих дней. Но… — он запнулся и горько скривился, — теперь-то я понял, что сильно ошибся… Удракийцы ведь действительно обманули и предали меня. А я предал свой дом. Если бы я только мог сделать что-то, чтобы загладить вину…
— О, поверь мне, — лукаво протянула Джоанна, — ты еще можешь все исправить.
Лейт поднял на нее голову и растерянно нахмурился.
— Но… как?..
— Я разве разрешала тебе уходить?!
Рейес вздрогнул и обернулся — Джоанна и Картер подняли взгляды одновременно вместе с ним. Заключенная-верзила нависла над их столом тяжелой тенью, вцепившись в Лейта Рейеса убийственным, полным отвращения и пренебрежения взглядом.
— И как это ты, такая громадная, еще об потолки головой не бьешься… — язвительно опустила Джоанна. Картер обернулся на нее в полной растерянности и недоумении: кажется, она только-только говорила что-то про осторожность. Лиггер прошлась по женщине снисходительным взглядом и, нахмурившись, протянула: — Ты кто вообще такая?
— Сейчас узнаешь, — выплюнула верзила, сведя густые черные брови к переносице, — если не заткнешь свой поганый рот. Эй, Лейт, — она снова посмотрела на Рейеса, поставив руки на пояс, — это твои новые дружки? Я как посмотрю, вы из одного дерьма слеплены…
— По-моему, это тебе лучше теперь заткнуться, — невозмутимо прогрохотала Джоанна. — Как рот открыла, так и засмердило сразу…
— Ну и паршивка, — женщина схватила Лейта за воротник, рывком подняла из-за стола, отпихнув в сторону, и нависла над Джоанной. — Да я тебя сейчас…
— Что? — выплюнула в ответ Лиггер, нарочно подавшись вперед, ближе к ее лицу, глядя прямо в пылающие злобой синие глаза. — Что ты сделаешь? У меня мозгов-то нет даже — сплошные мышцы.
Женщина зарычала и замахнулась — и в тот же момент Картер, схватил стакан с чаем, вскочил из-за стола и плеснул ей его прямо в лицо. Верзила отшатнулась, как ошпаренная, и принялась протирать глаза, одновременно растерянная и обескураженная. В столовой повисла гробовая тишина — все вокруг замерли в ужасе, как один устремив в него ошарашенные взгляды, — но все, что Картер мог видеть, это растерянные глаза Джоанны, глядящие прямо на нее.
— Сученыш, — выплюнула верзила, пытаясь проморгаться, — да я тебя…
Но Картер не дал ей договорить — подлетел, дотянулся руками до воротника, хватило за него, наклонил женщину к себе и ударил коленом под дых. Верзила рвано вдохнула, гортанно хрипя, и сжалась калачиком. Повисшее вязкое молчание давило, как десятитонный груз; но он не намерен был останавливаться. Еще один удар, и еще — она свалилась на колени, задыхаясь и кашляя. Картер и не представлял, что в нем может быть столько ярости, но точно знал, что причиной тому была Джоанна. Больше никто не посмеет причинить ей боль.
— Немедленно прекратить!
Прежде, чем он успел ударить верзилу еще один раз, подоспели трое охранников. Двое из них схватили Картера под руки, оттащили в сторону и заставили опуститься на колени, все также продолжая удерживать железной хваткой, а третий загородил собой сжавшуюся на полу женщину, предупредительно вскинув руки и пробежавшись недовольным взглядом по заключенным. Все, как один, мгновенно присели и поспешили уткнуться носами в тарелку, хотя самые любопытные только наоборот скучковались, вытягивая головы изо всех концов зала, лишь бы только рассмотреть происходящее.
Джоанна решительно поднялась со скамьи, но после того, как Картер усердно затряс головой, мысленно прося ее не вмешиваться и не создавать неприятности еще и себе, нехотя опустилась обратно, сжав, на всякий случай, ложку в руках. Картер даже не сомневался: она и ее сможет обратить в оружие; только вот сейчас ее боевой дух был бы совсем некстати.
— Что здесь происходит? — требовательно спросил охранник, переводя взгляд то на одного, то на другого, то на третьего. Бледный шрам, рассекающий его лицо ото лба до губы, добавлял его широкому лицу с раскосыми глазами необычайную суровость, и Картеру, волей-неволей, стало не по себе от вида этого удракийца. Казалось, что еще чуть-чуть, и мужчина придушит его на месте. Однако рациональная часть Картера подсказывала: драки в тюрьмах дело настолько обыденное, что серьезного наказания за собой повлечь не могут, и эта мысль заставила его немного успокоиться.
Пока неожиданно откуда-то не возьмись не выбежав худощавый парнишка с несуразно большими перепончатыми ушами.
— Я все видел! — торжественно заявил он, остановившись рядом со шрамированным охранником. Тот отозвался пресным «рассказывай», и парнишка продолжил: — Сайжи подошла поговорить с Лейтом, а этот конопатый просто так вылил ей в лицо чай и набросился на нее!
Кажется, Сайжи звали верзилу, а этот худощавый был ее прихвостнем: презрительный взгляд, который он метнул в сторону Картера, и торопливый возбужденный рассказ прекрасно это подтверждали. Картер раздражительно скривился и выплюнул: