Глава 2 (60). «Почти целый год...» (2/2)
Дождь, не переставая, хлестал еще со вчерашнего вечера. Линтон нахмурился, с балкона глядя на серое, облепленное свинцовыми тучами небо и затянулся сигарой, проглатывая едкий дым.
Подумать только… Нет, он бы никогда не подумал об этом. За прожитые сорок семь лет Линтон ни разу, ни на долю секунды, даже когда Картер отправился в бой против самой удракийской императрицы, не мог и помыслить о том, что переживет его. Не мог он представить, что однажды позвонит жене и объявит, что их ребенок мертв, услышав на другом конце связи лишь судорожные всхлипы и ни единого слова. Азалия почти никогда не плакала, держась холодной, отстраненной и даже немного надменной, но в этот раз она разрыдалась так, что Линтону показалось, что вот-вот лопнут динамики.
Весной Картеру исполнилось всего-то двадцать два. А вчера его уже не стало. Линтон не видел ни его тела, ни чего-либо еще: только сломанный значок командующего, который ему принесла Алисса Витте, как единственное доказательство того, что Картера не стало. Но в голове Линтона, он навсегда остался запечатлен живым человеком, и мужчина волей-неволей, отчасти, возможно, продолжал считать его таковым. Однако здравый смысл диктовал смириться и принять неоспоримое. Картер мертв, и этого уже не исправить.
И Линтон снова обнаружил, что даже после такой, казалось бы, трагедии, он не чувствовал ровным счетом ничего. Внутри была лишь леденящая всепоглощающая пустота, которая терзала его на протяжении всей сознательной жизни: даже когда он женился, когда у него родился ребенок, умер отец, а затем и мать, и даже сейчас, когда он пережил собственного сына — он не ощущал совершенно ничего.
Линтон тяжело вздохнул, докурив сигару и отправив ее в полет с балкона. Он не был заядлым курильщиком, обычно предпочитая в качестве вредной привычки алкоголь, но сегодня можно было сделать исключение; и прежде, чем дал себе это мысленное позволение, рука сама потянулась за еще одной сигарой и зажигалкой. Линтон подпалил ее и раскурил с мыслью о том, что, возможно, была Джоанна права, когда как-то раз назвала его черствым.
Он глубоко затянулся, вплоть до того, что дым обжег легкие. Даже сигары уже казались абсолютно безвкусными.
Хотя, вообще-то, кое-что он все-таки чувствовал… Это был легкий, почти не осознаваемый налет недовольства и разочарования: ведь вместе с Картером умерли и все его планы и надежды. Более того, его возмущало то, с каким пренебрежением и неблагодарностью Картер отзывался обо всем, что Линтон сделал для него. Ну разве могут непостоянные, приходящие и уходящие чувства быть важнее тех возможностей, которые он ему предоставил? Если бы не его влияние и содействие, разве получил бы Картер все то, что имел? Линтон подарил ему шанс на безукоризненную жизнь, о которой многие могли только мечтать.
Сигара улетела всего за какие-то две минуты.
По правде говоря, теперь у Линтона не осталось ничего, за что он мог бы ухватиться. Даже его работа отныне не имела никакого смысла: после начала вторжения принц Каллан позаботился о том, чтобы избавиться от львиной доли шпионов во дворце. Он прогнал немекронцев почти со всех постов, оставив лишь незначительную прослойку в виде уборщиков и прочей «мелочи». За что теперь он должен ухватиться?
Еще один окурок тлеющим оранжевым огоньком пустился в полет. Линтон облокотился на перила с тяжелым вздохом, подставив лицо под западающие капли дождя. Было в это колючем морозном ощущении что-то отрезвляющее.
— Мистер Карраско.
Линтон не вздрогнул — лишь лениво обернулся, застав в дверях королеву. Признаться, сейчас она походила скорее на восставшего мертвеца, чем на обычного живого человека: неестественно бледная, с глубокими мешками под глазами, живописно кричащими о том, как тяжело она перенесла это поражение, она казалась только мрачнее из-за своей кристально-черной одежды. Весь день королева мелькала в коридорах Гарнизона, словно тень, ни с кем не разговаривая и ни на кого не глядя. Те же, кому она случайно попадалась на глаза, потом испуганно шептались об этом с остальными. Слухи о разбитом состоянии королевы расползлись мгновенно.
— Ваше Величество, — тем не менее, Линтон не заострил на этом никакого внимания, приветственно поклонившись.
Королева окинула его безжизненным взглядом и столь же холодно произнесла:
— Примите мои соболезнования.
— Благодарю, — сдержанно отозвался мужчина.
Королева, скрестив руки на груди, переступила порог и, поравнявшись с Линтоном, остановилась у перил, тяжело вздыхая. Несколько секунд мужчина смотрел на нее с растерянностью и недоумением, не понимая, зачем она пришла сюда. Линтон вообще редко пересекался с Ее Величеством, и обычно это было связано только с работой; но сейчас-то для него не могло быть других дел. Мереж давно не функционировала, как положено, он больше не курировал Джоанну, а что еще могло быть, Линтон совершенно не представлял. Но прежде, чем он решился спросить хоть что-то, королева заговорила сама.
— Почти целый год… — мрачно начала она, съежившись. — Моей сестры нет уже почти целый год… И все это… продолжается почти целый год. Конечно, в рамках всей человеческой истории какой-то один год — это ничто. Но я, — выплюнула королева с раздражением, — уже сыта по горло всем этим. Я достаточно насмотрелась и на войну, и на смерти… Я потеряла слишком много, а ведь это даже не конец.
Линтон сумел сохранить беспристрастное выражение лица, только метнув на королеву вопросительный взгляд, но на деле был совершенно сбит с толку. С чего вдруг она пришла сюда и решила разоткровенничаться? Почему не поговорит об этом с маршалом Кито, своей правой рукой и верным советником? А впрочем, — Линтон задумчиво поджал губы, — пусть. В будущем это может сыграть ему на руку…
— Скажите хоть вы, — надломлено произнесла она. — Почему мы должны терпеть все это? Почему все так происходит?
Линтон задумчиво нахмурился. С некоторой поры он не слишком любил задумываться над причинами, смыслом бытия и всеми остальными вечными темами: ему достаточно было знать, что что-то происходит, и уметь этим управлять. Но сейчас ответ на вопрос королевы нашелся сам собой, стройно отскочив от зубов.
— Всегда всему виной власть и оружие.
Она подняла на него вопросительный взгляд, отдающий недоумением, а Линтон продолжил, неопределенно пожав плечами:
— Хотя, если разобраться, не такие уж эти две вещи и разные. Человек, который держит оружие, имеет власть — власть над чужой жизнью, а значит, и власть над всем миром, — пояснил он, опустив на королеву непроницаемый, строгий, выражающий стальную уверенность в собственных домыслах, взгляд. — Человек с властью может держать в руках оружие, и это цикл, который никогда не разрывается. Все вокруг хотят иметь оружие, Ваше Величество, — заключил Линтон, со вздохом расправив плечи и устремив задумчивый взгляд в серую даль, — и неважно: это какая-то вещь или даже живой человек… Даже эта война началась из-за оружия. Оно нужно Империи ради власти, а власть — ради оружия.
— Я не совсем вас понимаю, — королева скептически нахмурилась, глядя на Линтона исподлобья.
— Это потому, что Вы пока еще слишком юны, — снисходительно отозвался тот и тут же ободрительно добавил: — И все же, в Ваших руках уже есть и то, и другое. Однако есть те, — его голос тут же помрачнел, заставляя королеву вслушаться еще внимательнее, чем раньше, — у кого и оружие мощнее, и власти побольше. И чтобы победить их, Вам нужно их превзойти.
Вдалеке опасно затрещал гром.
Королева задумчиво закусила внутреннюю сторону губы и устремила взволнованный взгляд в ту же точку, что и Линтон. Насколько бы непроницаемой и безжизненной она не казалось, мужчина ясно понял, что его слова нашли в ней отклик, и не смог сдержать легкой самодовольной ухмылки, оставшейся незамеченной среди серого дождя.
***</p>
— Это просто возмутительно! — Айзелла швырнула сверток газеты с такой силой, что Расмусу даже показалось, что стол под ним затрещал. — Я сделала все для того, чтобы эта грязь не просочилась в сети, но вот он добрался и до печати! Целый тираж этого оскорбительного дерьма! Доган шкуру с меня спустит…
— А Ее Величество развесит то, что от тебя останется, на въезде в Хелдирн, — язвительно опустил Расмус, глядя, как Айзелла, краснея, закипает в бессильном гневе. Женщина бросила на него убийственный взгляд, но с в меру остроумным ответом, почти впервые, не нашлась, больше взволнованная тем, что происходило в Хелдирне всю последнюю неделю.
— Это совсем не смешно. Возьми лучше и почитай, какой несусветный бред там написан.
Расмус лениво поднял газету со стола и развернул. Бумажными изданиями не пользовались уже давным-давно, но их идеологического врага не останавливало даже это — и люди ведь читали его, скупая все газеты, которые появлялись в магазинах.
Статья была слишком большой, чтобы вчитываться в нее от начала до конца, поэтому Расмус лишь пробежался по ней глазами. И все же, последние строки сумели зацепить его внимание.
«Удракийские ублюдки не дремлют и продвигают свои напудренные задницы все дальше и дальше, словно они хозяева на эти землях. Пусть так. В конце концов, чем выше взбираешься, тем больнее падение.
Говорящий Л.»</p>
Так называемый «Говорящий Л.» вышел в свет всего неделю назад, но уже успел приобрести широкую славу в Хелдирне. Открыто критикуя и язвительно высмеивая Империю, он стал символом борьбы за независимость для жителей Хелдирна, а для удракийцев — сущим ночным кошмаром. Дело в том, что он был совершенно неуловим. Сколько его не старались пробить, каждая попытка оборачивалась крахом, и потому связистам пришлось орудовать круглосуточно, судорожно выискивая любой намек на его появление и его уничтожая, лишь бы только тот не наследил в сети. Впрочем, это для него преградой не стало: «Говорящий Л.» начал печататься на бумаге. Его статьи были объявлены незаконными, но даже это не останавливало доблестных граждан Немекроны от нелегального приобретения газет. Найти на него управу оказалось задачей попросту непосильной.
Расмус усмехнулся. Остроумие «Говорящего Л.» пришлось ему по вкусу, как, впрочем, и многое из того, о чем он писал. Настоящий уклад Империи не был и вполовину столь утопичен, как обещали удракийцы. Жесткая диктатура и повальный гнет — вот, что творилось в этом государстве на самом деле; и «Говорящий Л.» всего лишь выражал мнение тех, кто не решался заговорить.
— По-твоему, это смешно? — недовольно спросила Айзелла, скривившись так, будто ее заставили съесть целый лимон.
— Невероятно смешно, — опустил Расмус, положив газету на прежнее место. — Потому что это полнейший бред.
— И все же, этот бред сеет настоящий хаос вокруг.
— Но ты, госпожа командующая, не можешь ничего с этим сделать…
— Почему у меня ощущение, что ты злорадствуешь?
— Меня просто поражает, насколько легко тебя сбить с толку стопкой туалетных подтирок, — Расмус опустился на красный кожаный диван, расположенный в углу узенького кабинета, и вальяжно закинул ногу на ногу. — Представь, что скажет Ее Величество, когда поймет, что ее любимая командующая не справилась с каким-то невежественным писакой.
Словам Расмуса действительно удалось ее задеть: Айзелла заметно занервничала, постукивая пальцами по столешнице.
— Я думала, что после нашей вчерашней победы он сдастся, но…
— Но некоторых людей удачи толкают только вперед, — закончил за нее Расмус, хотя командующая явно не это хотела сказать, и снова оставил ее в глубочайшем недовольстве и раздражении.
— Ты слишком болтлив в последнее время.
— Настроение хорошее, — Расмус пожал плечами.
— Неужели настолько понравился рейенийский эль, который нам завезли?
— Да нет… Просто «Говорящий Эл» веселит меня.
— Вот как, — Айзелла фыркнула и склонила голову набок. — Тогда, я думаю, еще веселее тебе будет найти и избавиться от него.
— Да неужели? — Расмус вспыхнул и рассмеялся. — Я — найти его? Не ты, не кто-то еще — я?
— Ты, ты…
— Так значит, ты сдаешься?
— Да как угодно, — отмахнулась Айзелла. — У меня больше сил нет таскаться с этим ублюдком. Как будто других дел нет…
— Знаешь, я человек ведь совсем не соревновательный… Но сегодня я почувствовал небывалую гордость за самого себя.
— Не зазнавайся, — мрачно процедила командующая. — Ведь, как писал твой любимый «Эл», тот, кто высоко взбирается, больно падает.
— Но человек со стальным протезом, — Расмус демонстративно постучал по штанине, из-под которой раздался глухой металлический звон, — всегда приземляется на ноги. Как кошка.
— Проверим, когда ты надоешь мне настолько, что я решу выбросить тебя из окна, — угрюмо парировала Айзелла. — А теперь прекрати валять дурака и слушай меня внимательно. Я хочу, чтобы ты нашел его — и мне плевать, как именно. Делай, что хочешь, используй, кого хочешь, — только найди этого мерзкого ублюдка и принеси мне его отрубленную голову.
— Звучит как что-то, с чем я великолепно справлюсь…
Расмус натянул свою фирменную самоуверенную улыбку и откинулся на спинку дивана. Лгать и притворяться он определенно умел не хуже, чем убивать.