Глава 26 (52). Сожаления (1/2)

Картер стоял на балконе и сверлил задумчивым взглядом составленную остроконечными горами даль за многометровой стеной Гарнизона, когда Нейтан, с раздражительным хлопком распахнув дверь, завалился внутрь с тяжелым вздохом и недовольно процедил:

— Ну, что на сей раз, командующий Карраско?

Картер еще не обернулся, не ожидавший, что Нейтан объявится по его зову так быстро, но уже слышал по одному осевшему голосу и напускному язвительно-серьезному тону, что тот, с утра пораньше, успел вдоволь натрескаться. Повернув голову в сторону Нейтана, Картер застал его в весьма ужасном виде: помятая одежда, одетая явно наспех, расчесанные растрепанные волосы, уложенные также в попыхах и затуманенный нетрезвый взгляд, направленный одновременно на него и сквозь него. Смерив Нейтана недовольным взглядом он, скрестив руки на груди, произнес:

— Сколько еще это будет продолжаться?

— Не вижу никакой проблемы, — Нейтан пожал плечами и навалился на стену.

— А я вижу. От тебя воняет. И видок у тебя паршивый. Смотреть противно.

— За собой последи лучше, — огрызнулся Нейтан.

Картер возмущенно вскинул брови и готов был отвесить пару грубых фраз в ответ, но сдержался. Сейчас Нейтан был нужен ему. Королева не доверяет ему, маршал разочарован в нем, отец не верит в него, и Картер должен доказать им, что они неправы. С тех пор, как его выгнали с собрания, он не переставая размышлял о том, что может сделать, чтобы они увидели, чего он стоит. Проводил бессонные ночи, одинокие обеды и беглые перекуры — буквально каждую минуту своей жизни — в усердных размышлениях о том, что он вообще мог сделать, и, в конце концов, пришел к блестящей идее. План выстроился сразу. Это была рискованная, отчаянная затея, но он готов был пойти на все. Потому что он слишком устал. Потому что он хотел, чтобы все это попросту закончилось. Лишь цепляясь за эту последнюю ниточку, он все еще умудрялся не терять самообладание.

— Ладно, — Картер глубоко вздохнул, — я позвал тебя не для того, чтобы спорить. Зайди и закрой дверь.

Нейтан невозмутимо переступил через порог балкона и медленно закрыл дверь, на которую потом навалился, уставившись на него беспристрастным взглядом.

— Ну?

— Послушай, — Картер, стараясь игнорировать жутчайший перегар, который он когда-либо чувствовал, приблизился к Нейтану, и приглушенно протянул: — дело очень серьезное. Про него никто не должен узнать: ни Алисса, ни Джун, и ни тем более Каспер и Кертис. Вообще никто. Понял?

— Ага, — Нейтан лишь пожал плечами. Ответ вышел совсем неубедительным, но Картер уповал на то, что Нейтан, который в последнее время только и делал, что помогал ему, сможет держать рот на замке. Вздохнув, он сказал:

— Ты должен отрыть для меня всю информацию о проекте «Каллипан» королевы Каталины и принца Каллана. Что-то могло остаться в вещах Джоанны, — воспоминания о Лиггер отозвались едва заметной дрожью в голосе, которую Картер благополучно проглотил. — Ищи, где хочешь, но не вздумай привлекать посторонних.

— Мог бы Каспера попросить об этом, — недовольно опустил Нейтан. — Он-то точно со своим мегамозгом тебе все, что угодно, нарыл бы.

— Ты меня вообще слушаешь?! Никакого Каспера.

— С чего бы вдруг?

— Да потому что Каспер в ту же секунду растрещит все и обо всем! — Картер едва смог удержаться, чтобы не ударить себя по лбу. — Так ты будешь делать то, что я говорю, или нет? Если нет, не трать мое время попусту.

— Ладно, хорошо-хорошо, — отмахнулся Нейтан, подняв руки в успокоительном жесте. — Не кипишуй. Достану я то, что ты хочешь.

— Вот и славно, — хмыкнул Картер, скрестив руки на груди. — Жду в обед.

— Как скажете, командующий, — он усмехнулся и отсалютовал двумя пальцами, неуклюже покачиваясь с одной ноги на другую. — Но если не секрет, — Нейтан прочистил горло и поправил торчащие во все стороны волосы, — что ты задумал?

— А это уже не твоего ума дело, — небрежно отсек Картер. — Теперь иди и займись делом.

Нейтан демонстративно фыркнул и удалился, петляя из стороны в сторону. Картер прекрасно знал, что он был тем еще любителем напиться; но Нейтан пил вот уже который день и выглядел непривычно подавлено. В чем была причина его паршивого состояния, Картер абсолютно не знал, и, признаться, что-то едкое и укоризненное порой кололо в груди: он ведь мог поинтересоваться самочувствием Нейтана — банально из вежливости, — но стоило ему взглянуть на котоликого, и в горле словно вставал ком. Картер не нашелся бы со словами поддержки. Картер не выдержал бы еще и капли этого давления, обложившего его со всем сторон. Намного проще было по уши закопаться в работе и раздавать приказы, чем произнести банальное «что-то не так?». Картер не сможет ему помочь — как не смог помочь мэру Вудвиллу и его брату, Итану Ирвингу и командующему Джейсону — и даже не станет пытаться.

И также он понимал, что Нейтан захочет обменять одни ответы на другие. Он расскажет, что с ним происходит, а потом выбьет из Картера правду о том злополучном дне, когда Джоанна ушла. И когда это всплывет, он потеряет последние остатки сочувствия и понимания. Нейтан возненавидит его; все возненавидят его.

Но все же, сильнее всех Картера будет ненавидеть он сам.

***</p>

— Прикрутить еще пару болтиков, и будет, как новехонький, — бодро заключил Гастон, лежа на земле под несколькими тоннами своего потрепанного, но столь горячо любимого микроавтобуса, и вытянул руку. Марко, сидящий на земле рядом, подал ему гайку из ящика с инструментами.

— По-моему, — язвительно заметила Джоанна, которая стояла в метре от них, выкуривая очередную сигару, — этой колымаге поможет только сдача в утиль.

Марко изумленно покосился на нее, а Гастон тут же вынырнул из-под машины, подняв преисполненный недовольства взгляд.

— Твои остроумные комментарии здесь совсем не к месту.

— Ой, да не поясничай, — Джоанна махнула рукой. — Эта машинка уже реально старая. Мы прокатился на ней пару раз — и она рассыпалась. Не надоело еще по земле валяться, по крошкам ее собирая?

— Эта машина досталась мне от отца, — угрюмо отозвался он, сведя брови к переносице. — А ему от его отца, то есть, от моего деда…

— Оно и заметно.

— Джоанна, — словесно одернул ее Марко, — перестань.

— Серьезно, и ты туда же? — она театрально цокнула, закатив глаза, и мучительно вздохнула. — Нет, ну правда: смешно наблюдать за тем, как вы трясетесь над каким-то дедовским барахлом.

— А может, тебе просто завидно? — невозмутимо опустил Гастон.

Лиггер прыснула в ответ.

— Завидно чему? Этой жестянке?

— Нет, — хмыкнул он. — Просто, ты, кажется, говорила, что ты сирота…

Джоанна хотела было возмутиться, но Гастон тут же ускользнул под машину, демонстрируя нежелание продолжать этот разговор. О том, что она сирота, Лиггер солгала, и это не должно было ее задеть — только вот получилось так, что фактически она была таковой. Во всем мире у нее не было ни одного близкого человека, и это казалось в разы хуже сиротства — тем более, когда у нее были живые мать, сестра и потерянный еще до рождения отец. Она знала сотни и тысячи людей, но ни один из них не знал ее. Тот же, кто узнавал, уходил.

— Да пошел ты… — шикнула она, выбросив на землю окурок, и зашагала как можно подальше от двух братьев, засунув руки в карманы шорт. Пока Джоанна отдалялась, до нее доносились отголоски возмущения Марко — «зачем ты это сказал?!», — недовольства Гастона — «а почему я должен выслушать это дерьмо?» — и бурных обсуждений чего-то, что она вскоре перестала слышать. Джоанна отошла на приличное расстояние и обернулась: вот уже Гастон вынырнул из-под машины, что-то упорно расталкивая брату, а Марко посмеивался и что-то говорил в ответ. Лиггер раздражительно фыркнула и завернула за угол здания, выуживая третью по счету сигару. Горло уже саднило от дыма, но еще сильнее саднила зависть.

Образцовые братья. Любимые дети. Любящие дети. Джоанна никогда не была ничем из всего перечисленного: отвратительная сестра, нелюбимая дочь, ненавидящая сама. Карла была и осталась законченной эгоисткой с каменным сердцем и непомерными амбициями, которая никогда не изменится, но от слов, поступков, пощечин и грубых движений которой навсегда останутся несводимые шрамы. Карла — главная причина, по которой она ненавидит этот прекрасно-жестокий мир и, смотря на чужое счастье, сгорает от черной зависти и бурлящей злости. Карла — главная причина, почему она оказалась здесь, сломленная, потерянная и запутавшаяся. Карла сломала ее жизнь и наверняка повторит то же самое и с ее сестрой. Хотя, признаться, Роксана Галлагер, которой сейчас уже девять — Марселла умерла для нее еще пять лет назад, — намного лучше нее. Роксана одаренный и талантливый ребенок, который научился читать в три года и как раз перед тем, как Марселла решилась убить свою мать, отправился на кружок танцев для дошкольников. Она купается в обожании одержимой успехом матери. Она — оплот всех надежд и мечтаний Карлы. Роксану Марселла ненавидела всем своим сердцем. Той было три, ей — пятнадцать, но младшая сестра уже была идеальным ребенком и любимицей матери. Обо всем этом можно было только мечтать; но теперь Джоанна понимала, что самым большим достижением было стать для Карлы разочарованием. Роксане придется ничуть не лучше, чем ей самой, и теперь Джоанна ненавидела себя за несправедливую ненависть по отношению к невинному ребенку, который ничем не заслужил ни деспотичную мать, ни завистливую сестру.

Она отвратительна.

Джоанна ударила стену кулаком, не зная, куда еще выплеснуть гнев, и закашлялась — затянулась слишком глубоко. Легкие царапало изнутри, но она даже находила что-то упоительное в этом болезненном жгучем чувстве. На долю секунды раздирающий кашель вытянул ее из вязких мыслей, а затем скверное чувство презрения по отношению к самой себе снова рывком окунуло ее в этот омут.

Джоанна ненавидела свою мать и чувствовала удушающую вину за незаслуженную зависть и нелюбовь к сестре. Марселла ненавидела свою мать и сестру. Марселла ненавидела весь этот гребанный мир. Марселла была сиротой среди десятков и сотен, Джоанна осталась таковой среди тысяч и миллионов.

***</p>

Нейтану кое-как удалось раздобыть ключ от комнаты Джоанны у заведующего охраной этажа, пусть тот и весьма настороженно отнесся к его просьбе, и он, вертя его на пальце, направился по коридору в поисках нужной двери. Чувство алкогольного опьянения плавно сходило на нет, сменяясь томной сонливостью, но Нейтан, чувствуя своеобразную ответственность (а может быть, все-таки страх — страх потерять очередного человека?) перед Картером, упорно не поддавался липким щупальцам истомы. Пока не найдет то, что он просит, — ни глаза не сомкнет.

Добравшись до двери, которую уже починили после того, как он нагло выбил ее, Нейтан смог вставить ключ в замочную скважину лишь с пятой попытки. Он ожидал, что после ремонта оставшиеся вещи Джоанны если не вынесут куда-нибудь, то как минимум разложат по пыльным коробкам, готовым отправиться на свалку; но этого не произошло. Когда Нейтан открыл дверь, и все было точно так же, как и в прошлый раз, только пылью поросло. По полу были разбросаны вещи, валялись осколки посуды и обрывки бумажек; в открытом шкафу валялись скомканные на одной полке остатки вещей. Кромешное одиночество. Кто-то словно устроил жуткий погром и поспешно скрылся — впрочем, так оно и было.

Нейтан нахмурился, чувствуя неприятную тяжесть в груди, от которой он с каждым мгновением только больше трезвел, и шагнул внутрь комнаты, прикрыв за собой дверь. На ее внутренней стороне венчалась бумажка с надписью: «Ничего не трогать!», в которой Нейтан мгновенно различил почерк Картера. Так значит, вот кто приложил в этому руку… Картер хотел, чтобы после Джоанны все осталось таким, каким и было; но для чего? Нейтан совершенно ничего не понимал: ни причин ухода Джоанны, ни поведения Картера. В тот раз, отдавая ему «прощальную записку», Нейтан, как бы ни было велико его любопытство, не заглянул внутрь. Очевидно, это было нечто личное; но собственная же совесть теперь оставила его в смутных терзаниях. У него не было ответов и он абсолютно ничего не понимал.

В любом случае, ему стоило сосредоточиться на том, зачем он сюда пришел.

Искать здесь информацию о Каллипане — все равно, что искать иголку в стоге сена. Это должна быть флешка, диск, а может вообще записная книжка? Нейтан понятия не имел, да и Картер, по всей видимости, тоже. Того, что ему нужно, могло и вовсе здесь не казаться, и ему верилось в это охотнее всего. Но, как бы то ни было, попытаться поискать стоило. Нейтан обязан был помочь Картеру — если уж не смог вовремя оказаться рядом с Джоанной и если его недостаточно было Касперу.

Начал со шкафа. Вывалил все вещи, обшарил каждый кармашек и вытряхнул каждый уголок — ничего. Опустошенный шкаф тоже не содержал ничего интересного, как и кровати, которую он перевернул с ног на голову. В тумбочке нашлась только брошенная зубная щетка и колода игральных карт. А ведь с тех пор, как Джоанна ушла, они ни разу так и не собрались вместе, чтобы просто весело провести время: у всех появились тысячи забот, и времени на развлечения попросту не было… Раньше ведь все было проще; и от этой мысли губы Нейтана тронула легкая печальная улыбка. Сколько всего потеряно…

Последней областью поиска был пол, заваленный чем ни попадя, и стол, на котором стояла жестяная банка с окурками — запах из нее доносился просто отвратительный. Присев на пол, Нейтан принялся разгребать вещи. Здесь находились и носки, и резинки, и осколки разбитой посуды, и скомканные клочки бумаги. Джоанна решила уйти не на позитивной ноте, это не было обычное веление ее спонтанной натуры: Нейтан чувствовал это, знал это; Нейтан видел это в тотальном разгроме, оставленном ею напоследок. То, что нужно Картеру, вполне могло затеряться где-то здесь, и Нейтан, с тяжелым вздохом опустившись на корточки, принялся перебирать. Провел рукой тут и там, разметая и переворачивая все вокруг, опустившись на четвереньки, заглянул под кровать, в тени которой нашел только тонкий слой серой пыли — ну ничего здесь не было, буквально ничего! Нейтан вздохнул и выпрямился, оставаясь в сидячем положении на полу. Картер строго-настрого запретил обращаться к кому-то постороннему и категорически отвергал идею поговорить с Каспером; но в этой комнате — единственном доступном ему пространстве — не было ничего полезного. Впрочем, возвращаться с пустыми руками так скоро было не лучшей идеей: стоило хотя бы сделать вид, что он сто раз прочесал каждый квадратный миллиметр, прежде чем смириться с поражением. Нейтан, конечно, мог бы так сделать, но не видел смысла перенапрягаться понапрасну.

От нечего делать, Нейтан решил поразглядывать обрывки бумажек, разбросанные по всему полу. Может быть, хоть там он нашел бы какую-нибудь зацепку к своим неистощимым вопросам? На нескольких обрывках он увидел только карандашные линии и сразу же пришел к выводу, что эти клочки когда-то были полноценными рисунками. А ведь Джоанна никогда не говорила, что любила рисовать. Из пяти соседних клочков Нейтан смог составить относительно цельную композицию. Каких-то частей не хватало, но этого хватило, чтобы сложить этаким пазлом лицо Картера, нарисованное до жути точно, дотошно и реалистично, почти как фотография. От этого Нейтану стало как-то не по себе. Он помнил о том, как восторженно Джоанна говорила о Картера в лазарете, открыто признавшись в том, что неравнодушна к нему, и замечал, что их симпатия взаимна, — это и полному идиоту было понятно, — но то, что произошло потом, не поддавалось никакой логике. Кажется, ей нравилось здесь — так почему она ушла?

«Просто есть вещи, которые я не могу рассказать. Но если бы ты знал, ты бы обязательно понял», — память сама подбросила слова Джоанны, застрявшие в недрах подсознания. Все-таки, пусть он и смог увидеть в ней хорошую подругу, Нейтан так и не узнал ее достаточно для того, чтобы во всем разобраться. Пожалуй, достаточно близок к ней был только Картер; но тот упрямо хранил молчание. Бегство Джоанны кардинально поменяло его, стало сильным ударом, но… Нейтан все еще не понимал.

Вздохнув, он разбросал собранные обрывки так, чтобы не было понятно, что на них изображено, и уставился в пустоту. Чувство опьянения совсем сошло на нет — осталось только гнетущее ощущение тяжести. Нейтан никогда в полной мере не понимал Каспера — и потерял его. Не понимал Джоанну — и потерял ее. Не понимал Картера — и… еще нет. Но боялся, что и это может рано или поздно произойти.

Блуждающему в размышлениях взгляду стол у окна подвернулся совершенно случайно — его-то он совсем забыл проверить! Нейтан нехотя поднялся с пола и медленно прошелся к нему, пальцами мазнув по пыльной деревянной столешнице. Присев на корточки, он открыл нижний ящик — пусто. В среднем ящике лежала только приличная стопка чеков, которые Джоанна, скорее всего, копила ненамеренно. Любопытство не обошло стороной и такую мелочь; Нейтан быстро пробежался взглядом по каждому из чеков: большинство относились к магазинам, в которых Джоанна растрачивала неплохие суммы, а меньшая часть документировала банковские операции, в которых значились цифры еще более внушительные. Но это ничего ему не давало. Нейтан захлопнул ящик и открыл последний, верхний — и здесь он обнаружил еще с десяток скомканных листков вместе с одинокой ручкой. Выдвинув стул, Нейтан плюхнулся на него и принялся перебирать бумажки. Вряд ли здесь он найдет что-то отличающееся от того, что усыпало пол.

«Картер» и поставленная небрежно длинная запятая, после которой не следовало ничего — первый листок. «Здравствуй, Картер» — следующий. «Знаешь что, я» — еще один. Должно быть, это были черновики ее «прощальной записки». Ну, конечно! Теперь-то у него появился шанс разобраться во всем, и Нейтан принялся лихорадочно перебирать бумажки одну за другой. Все они содержали по одному слову — ничего полезного. Но в одной из них, все-таки, было содержание значительно объемнее. Откинувшись на спинку стула, Нейтан распрямил лист настолько, насколько мог, и глазами пробежался по остроконечным буквам.

«Я знаю, что ты ненавидишь меня, и что признание отца и звание тебе дороже всего, но…» — последующие слова были плотно перечеркнуты чернилами ручки.

«Я знаю, что ты ненавидишь меня».

Нейтан опустил листок с чувством саднящей опустошенности. Картер ненавидит Джоанну? Картер определенно жаждет признания. Он непомерно амбициозен и хочет, чтобы его планы, решения, заслуги — все-все — вызывало лишь трепет и восхищение. Картер ненавидит Джоанну? Что ж, он вполне мог бы променять ее на звание. Пусть Нейтану и не хотелось верить в это, но он готов пойти абсолютно на все ради достижения своих целей.

Вспоминая события дня коронации Кармен: то, как Джоанна искала Картера, и то, как тот упорно игнорировал ее после полусмертельной раны, а затем то, как она, удалившись с вечера, исчезла бесследно и безвозвратно, — Нейтан волей-неволей проводил выводы, сплетенные с безграничной жертвенностью Картера во имя своих амбиций, и наконец осознавал, что произошло. Но неужели он готов зайти так далеко?

С этими мыслями Нейтан скомкал лист и спрятал обратно в ящик, с грохотом захлопнув его. Желание помогать Картеру напрочь отпало.

***</p>

Часы показывали всего-навсего четыре дня, а Картер уже успел опустошить седьмую чашку кофе. На краю его стола скопилось приличное нагромождение грязных чашек, но он и не думал от них избавляться.Работа высасывала из него все соки, и сил не оставалось даже на такое простое действие. Постукивая пальцем по пустой чашке, Картер то и дело нетерпеливо поглядывал на часы, вертелся на кресле, вздыхал и все ждал и ждал…

До того, как их войска выдвинутся в Пепельную пустошь, чтобы остановить губительную удракийскую экспедицию, оставалось всего три недели — катастрофически мало времени, чтобы все успеть. Картер не рассчитывал погибать, но все равно отчего-то боялся. Все это время от смерти его спасала лишь безрассудная храбрость Джоанны, которой в этот раз не будет рядом, которой никогда не будет рядом, как бы сильно он не нуждался.Впрочем… с чего он вообще решил, что маршал и королева доверят ему эту операцию? Они больше не доверяли ему, и у них был Кертис Гарридо и куча других капитанов и майоров, которым можно было доверить командование. Картер оставался за бортом, но он по-прежнему намерен был выкарабкаться. Плевать на Пепельную пустошь: он сможет проявить себя и иначе. У него был план, который, при правильном раскладе, должен пройти безукоризненно. И пусть сначала его своеволие вызовет страшный гнев, после они непременно увидят, чего он стоит.

В плане Картера были две ветви: вопрос поиска Каллипана и обнаружение шпиона, — и когда он приведет их обе в исполнение, все снова начнут с ним считаться. Он сделает это в одиночку, и это будет исключительно его собственная победа.

Наконец, дверь распахнулась, и на пороге появилась Джун. При виде ее Картер мгновенно посерьезнел, выпрямился, отставил чашку в сторону, ко всем остальным — девушка проследила за движением его руки, растерянно вскинула брови и вопросительно произнесла, сдавленно прочистив горло:

— Вы звали меня?

— Да, — кивнул Картер, — закрой дверь и присядь.

Джун кивнула, тихо закрыла дверь и прошлась к свободному стулу, скромно опустившись на него и закинув ногу за ногу. Ее темные глаза неприкрыто разглядывали нагромождение из покрытых кофейным налетом чашек, и она не смогла удержаться от язвительного комментария.

— Крепость строите?

— Конечно, — холодно фыркнул Картер, хотя бурлящее внутри раздражение было разительно сильнее. Все вокруг страшно злило его, но из прагматических соображений приходилось сохранять самообладание и не срываться при первой же возможности. — Послушай, Джун, я позвал тебя по делу.

— И по какому же? — Эллерт недоумевающе нахмурилась.

— Хочу расспросить тебя кое о чем. Я ведь могу тебе доверять?

— Безусловно. Обещаю не врать.

Картер все же поколебался несколько секунд, но, решив, что ничего лучше попросту не придумает, произнес:

— Тогда скажи, много ли ты знаешь о майоре Гарридо?

Его вопрос определенно застал Джун врасплох: ее веснушчатое лицо вытянулось в изумлении, которое чуть позже сменилось легкой улыбкой-полу-усмешкой.

— Думаю, что достаточно, — Эллерт пожала плечами. — Как и обо всех остальных… А что, он вам понравился?

— Я его презираю, — выплюнул Картер, глубоко возмущенный этим исключительно шутливым предположением, и раздражительно процедил: — А ты задаешь неуместные вопросы. — «Совсем, как Нейтан». — Дело-то нешуточное.

— Да-да, конечно…

— Итак, ты расскажешь мне о нем?

— Что именно вы хотите знать? — совершенно спокойно спросила Джун, беспрекословно готовая раскрыть все карты. Это вызывало в Картере амбивалентное чувство: с одной стороны, она предавала доверие человека, а с другой — готова была верно следовать солдатскому долгу.

— Да все, что угодно, — нахмурившись, бросил он.

— Что ж… — Джун задумчиво хмыкнула и отвела взгляд в сторону, явно что-то вспоминая. — Он хорошо готовит и, кажется, ему нравятся мальчики, — протараторила она, загибая пальцы поднятой ладони. — Хотя я вообще не уверена, что ему может понравиться хоть кто-то…

— Джун, — с нажимом произнес Картер, недовольно взглянув на нее исподлобья. — Я попросил тебя быть серьезной.

— Нет, вы сказали, что дело серьезное, — подчеркнула Эллерт, — а меня вот ни о чем не просили.

— Можно было и догадаться.

— Я не телепат.

— Джун, — строго отрезал Картер. Фамильярность этой девушки, совмещенная с учтивым «вы», казалась одной из самых мерзких вещей на свете. И все же, ему было попросту необходимо вытянуть из нее информацию.

— Да в чем, собственно, дело?! — вспыхнула Джун. — Я могу сказать вам все, что угодно, но вам не понравится ничего.

Эллерт нуждалась в конкретике. Картер на секунду призадумался.

— Скажи мне, кто он такой и откуда.

— А, вы об этом… — девушка мгновенно просияла, и Картер совершенно не мог взять в толк: она и впрямь такая дурочка, или только притворяется? — Ну, он из Дреттона. Насколько я знаю, отца у него нет, да и матери уже тоже: она погибла, когда окраину осадили удракийцы, — хладнокровно, словно пересказывала чей-то рапорт, вывалила Джун. — С тех пор он постоянно ходит, как в воду опущенный, и явно хочет отомстить удракийцам.

Вероятность того, что такая пустоголовая персона, как Джун, могла оказаться патологической лгуньей была практически равна нулю, что означало, что все сказанное про Кертиса было правдой. Гарридо стал для него зубодробительным раздражителем ровно в тот самый момент, как появился у ворот Гарнизона, и Картер искренне желал бы повесить на него все злодеяния, но понимал: после такого Кертис не пошел бы на предательство. Его стоило вычеркнуть из списка подозреваемых, но тогда вопросов оставалось еще больше: последними потенциальными крысами были Итан и Джун, первый из которых был мертв, а вторая поражала своей неумолимой дуростью.

Картер предпочел промолчать, так и не придя ни к какому толковому умозаключению.

— А что случилось, расскажите.

Вопрос Эллерт застал Картера врасплох. Выразительные карие глаза девушки сверлили его пытливым взглядом, и он, право слово, готов был сдаться под напором. Надоело держать все в своей собственной голове. Надоело тащить все на своих собственных плечах.

— Я подозреваю, — слова сорвались раньше, чем он успел подумать, — что среди нас завелась крыса.

— Крыса? — Джун недоумевающе похлопала глазами.

«Точно дура», — подумал Картер. Она выйдет и забудет, о чем он говорил. А может, и не забудет, и ее болтливый язык и ребяческое любопытство еще сгодиться ему.

— Удракийский шпион, — пояснил Картер. Джун выглядела и впрямь изумленной и заинтересованной — даже не цокала, вздыхая, и не распиналась о том, как он параноидален!

— И вы подозреваете, что это Кертис?

— Возможно, — он вяло пожал плечами. — А возможно это был Итан, или ты.

Картер поднял на нее подозрительный угрюмый взгляд, и Джун невольно нахмурилась, чувствуя себя явно неуютно. Эта внезапная и практически мимолетная перемена на ее лице стала своеобразным отрезвляющим толчком, после которого Картер решил, что ему стоило бы придержать язык за зубами. Да, он устал; но и Джун все еще была в списке подозреваемых — бдительность терять нельзя.

— А почему только мы трое? — Эллерт искренне возмутилась обвинениям Картера.

— А это уже тебя не касается, — отрезал он.

Джун разочарованно вздохнула и протянула:

— Ладно, хорошо… Но можно я скажу кое-что? — Картер кивнул. — Что насчет Итана, я правда не знаю. Он всегда всегда был очень молчаливым, и никто не мог сказать, что у него на уме. Но это и не я, — настойчиво сказала она. — Хотите — верьте, хотите — нет, но мои родители, — ее голос дрогнул перед тяжелым вздохом, — живут в Кретоне и каждый день видят этот ужас собственными глазами. Я бы просто не смогла предать родину.

Если это не был Кертис, и не была Джун, значит то был Итан — но как тогда он мог умереть, застреленный от удракийской пули? Стреляли ведь в Джун — зачем тогда он бросился защищать ее, если все равно перешел на вражескую сторону? Ответов не было; но вывод напрашивался очевидный: в чем-то Эллерт соврала.

Картер снова не удостоил ее ответом и промолчал. Говорить было нечего; а если эта глуповатая с виду простушка и впрямь лгала ему, Картеру только и оставалось, что ждать, пока правда сама не всплывет наружу. Но тогда может стать слишком поздно, и от этого осознания ему сводило каждую клеточку тела.

— Командующий…

— Я выслушал тебя, — отрезал Картер, пресекая грядущий поток слов. — Могу ведь я обратиться к тебе, в случае чего?

Ему нужна была как реальная помощь, так и расположение Джун. Если она почувствует, что он доверяет ей, прощупать почву и точки давления будет значительно проще.

— Конечно, — Джун улыбнулась и кивнула. — Я ведь понимаю, как это важно для вас, командующий.

Картеру показалось, он смог различить в словах Эллерт легкую издевку и некоторую язвительную ироничность. Эта почти неуловимая тональность была хуже скрежета ногтями по металлу. Рука сама потянулась к пачке сигар в верхнем ящике стола.

— Именно, — вяло отозвался он и поднялся из-за стола. С каких пор он вдруг стал так отчаянно нуждаться в никотине? — А теперь выйди из моего кабинета и возвращайся к своим делам.

Картер прошелся к двери и остановился у них, всем своим видом показывая, что будет только рад выпроводить Джун за дверь. Однако девушка продолжила сидеть на месте, даже не шелохнувшись. Задумчиво взглянула за окно, а затем, медленно повернув голову в его сторону, произнесла:

— Позвольте сначала сказать кое-что.

— Да что еще? — раздражительно буркнул Картер. Его терпение медленно трещало по швам: он чувствовал, как породнившийся в последнее время гнев заклубился в груди и медленно поднимался вверх, требуя вырваться наружу.

— Нейтан много рассказывал мне о вас, — на лице Эллерт проскользнула легкая лукавая улыбка, которую она поспешно скрыла, отвернувшись, — и о Джоанне.

Картер вздрогнул, и мир вокруг словно пошатнулся. Слова Джун отозвались ватой в ногах, могильным холодом на кончиках пальцев и бьющей под дых яростью. Какое она имела права говорить об этом?! Картер сжал кулаки и встрепенулся, который тотчас наброситься на Эллерт, но вместо этого встал на месте, как вкопанный, не в силах выдавить ни звука.

— Вы так усердно работаете: не спите, не ешьте — все ради того, чтобы угодить отцу, — невозмутимо произнесла Джун, не поворачивая головы в его сторону. Всю ее былую несерьезность и показную дурость как рукой смахнуло — впрочем, как и остатки самообладания Картера. Каждое сказанное ей слово был сродни удару. Один за другим, пока тело покрывали синяки. — Я не знаю Линтона Карраско лично, но подозреваю, что он человек сложный и привередливый, и вам с ним пришлось нелегко…

— Заткнись, — шикнул Картер. — Ты не знаешь, о чем говоришь!

— Не знаю, но примерно понимаю, — она звучала все так же хладнокровно, словно это и вовсе была не она. — Знаете, Нейтан слишком болтливый, несмотря на очаровательную мордашку. Он в подробностях пересказал мне чуть-ли не каждый день жизни каждого из вас. А я не дура, и сделать выводы могу.

— Ну и? — ощетинился Картер. — Что с того?

— Пообещайте не обижаться, хорошо? То есть, вы можете, но не срывайтесь на мне… Я делаю это без злого умысла — всего-лишь говорю, как оно есть.

Его растерянное молчание стало для Джун немым позволением продолжать.

— Вы нравились Джоанне, Джоанна нравилась вам… и должно быть, нравится все еще. Не просто так же вам так плохо после того, как она ушла.

— Я в порядке, — возразил Картер. — Даже лучше, чем ты можешь себе представить. Я — командующий, меня ценят маршал и Ее Величество. Я добился всего, чего хотел!

— Перестаньте врать. Хотя бы сами себе. Вы так старательно играете в героя, но мы оба понимаем, что это не то, что вам нужно: иначе тогда вы спали бы по ночам, не голодали, не пили кофе литрами и не срывались на окружающих.

— Я устал.

Почему он вообще оправдывается перед ней? Что он так отчаянно пытается доказать?