Глава 9 (35). Капитуляция (1/2)
Улицы Кретона с каждым днем обрастали все большим слоем пепла и пыли. Кругом стояла мертвая, гнетущая тишина, которую лишь изредка прорывали молебные, болезненные крики, доносящиеся с главной площади. Командующая Айзелла, оставшаяся в качестве губернаторши, не щадила никого из тех бунтовщиков, что еще находили в себе силы сражаться. Аресты, публичные порки и казни — женщина делала все необходимое, чтобы поддержать порядок, и даже гнев императрицы Рейлы теперь казался не таким устрашающим.
Собравшаяся на улице толпа с ужасом и одновременно изумлением наблюдала за тем, как спину очередного бунтовщика до крови раздирала жесткая плеть. Прикованный к столбу мужчина даже не кричал: он лишь стоял на коленях, упершись лбом о холодный металл, тихо хныкая и содрогаясь от каждого удара, в то время как командующая Айзелла, нависшая над ним, с удовлетворением наблюдала за сим процессом. Айзелла-душегубица, Айзелла-хранительница… Пусть зовут ее как хотят — оба прозвища льстят ей в одинаковой степени, — но самое главное это то, что она служит на благо своей стране и своей императрице. Ее Величество доверила ей управление над Немекроной, и она не подведет ее. Айзелла научит эту никчемную планету уважению перед Великой Империей.
Мужчину отстегнули и небрежно отпихнули в сторону. Еле дышащий, дрожащий от боли во всем теле, он кое-как смог отползти на коленях в сторону под пристальными, презрительными, словно насмехающимися взглядами палача, двух солдат и Айзеллы. Следующей на очереди была девушка — совсем юная, еще подросток. Заплаканная, она с трудом держалась на ногах, и только сделав первый шаг упала. Солдаты тут же подхватили ее под руки, толкнув к столбу. Девушка упала и тут же бросилась в ноги Айзелле.
— Умоляю вас, не надо, не надо! — закричала она. Толпа замерла от ужаса, прошелся возмущенный гул. Женщина посмотрела на нее сверху вниз и лишь презрительно фыркнула. — Нет, нет! — когда палач схватил ее за плечо, возвращая на место, она даже не стала сопротивляться — лишь продолжала смотреть на Айзеллу опухшими от слез глазами и мотать головой.
— Это же просто зверство!
— Да как так можно, она ведь еще ребенок!
Толпа не на шутку разошлась, возмущенная удракийской жестокостью; однако ни командующую, ни палача, это не остановило. Айзелла только сильнее разозлилась, тихо бросив:
— Добавьте к положенным двадцати еще пять. — Палач кивнул и замахнулся. Девушка прогнулась, закричала и взвилась, словно пытаясь отряхнуть от болезненного ощущения. Айзелла зажмурилась от пронзительного писклявого вопля и развернулась к негодующей толпе. — Да, она ребенок. Ребенок, который убил трех взрослых солдат. Ребенок, который бросил бомбу в один из танков. Ребенок, который совершил страшное преступление против Империи, — отчеканила Айзелла. Толпа затихла, внимая ее словам. — Закон есть закон, и он равен для всех. Не будет порядка до тех пор, пока преступники не будут получать то, чего заслуживают. Будьте верны своей Императрице — и мы обойдемся без кровопролитий. А непокорных — сломают!
Айзелла отступила назад, взглянув на девушку. Та все кричала и кричала, продолжая молить о помиловании. «Гадкая визжащая мерзавка», — подумал про себя женщина, скривившись.
— Госпожа, — к ней подошел один из солдат, — вас просят вернуться во дворец.
— В чем дело? — холодно поинтересовалась Айзелла, вскинув бровь.
— Мэр Дреттона, Карла Галлагер, просит у вас аудиенции.
***</p>
Суматоха, воцарившаяся в Дреттоне, не утихала не на мгновенье. С самого утра народ бесновался на площади со знаменами в руках и яростными, сотрясающимися всю округу кричалками. Иногда громыхали взрывы; полиции, отправленной для усмирения недовольных, было недостаточно: толпа, в лучшем случае, игнорировала приказы разойтись, а в худшем — наиболее яростные, словно озверевшие, граждане набрасывались на полицейских. Внутри оцепленной Гардеи вспыхнуло настоящее безумие, и Карла Галлагер совершенно не представляла, что ей сделать. Обстановка накалялась, условия блокады становились все жестче и суровее: как только кончились припасы, голод, холод и разруха полностью охватили город, внезапно вспыхнула эпидемия гриппа; а удракийские войска, тем временем, основательно взялись за штурм в стены. В условиях полной отрешенности от внешнего мира Дреттон остался тет-а-тет с врагом. Даже Лиманский Гарнизон и Северный космодром не могли прийти на выручку: удракийцы и по ним палили нещадно, вынуждая бросить все силы на самозащиту — что уж говорить о городе, который находился за полконтинента от обеих сторон. Казалось, только чудо спасало их от гнева удракийской принцессы — вернее, Императрицы, с недавних пор, — и тотальной девастации.
Карла ощущала себя безгранично бессильной, и это было в высшей степени отвратительно. Проигрывать она ненавидела. И стерпеть презрительное отношение отчаявшегося народа — народа, что еще недавно восхвалял ее — тоже не могла. Смотреть на то, как люди взрывают петарды, крича с надрывом у здания правительства, было невыносимо. Карла могла понять, почему эти обездоленные, обескровленные люди гневаются, но не могла принять. Их злость — ее поражение. Их ненависть — ее падение. Этот город либо уничтожит себя изнутри, либо превратится в пепелище с легкой руки удракийцев. Им ведь ничего не стоит прекратить наступление и выпустить аннигилятор, как это было с Кретоном; а затем, если еще останутся живые, выпороть их и обезглавить. А уж что с ней будет — и представить страшно. Какой бы не была ее смерть, Карла умрет жалко, если сейчас же не соберется. Вот только… даже будь у нее неискоренимое желание стоять до последнего, что толку? В одиночку Дреттону не справиться. В одиночку ей не справиться.
На площади прогремел очередной взрыв, раздался пронзительный крик: женщина судорожно выдохнула и прикрыла глаза, нервно приглаживая собранные в низкий строгий хвост светлые волосы. Они хотят, чтобы Карла защитила их, — да только как?! Пусть хоть она сейчас наденет обмундирование и с ружьем выйдет на поле брани — ее тут же расстреляют, а ее тело превратится в подобие кухонное сита. Совсем не героическая смерть.
Женщина тяжело вздохнула и задернула шторы. Нет сил смотреть на этот беспредел. Открыла сейф, достала пистолет, медленно провела по черному, ледяному стволу пальцами и приложила его к губам. Уж лучше она застрелится, чем будет похоронена в руинах этого города! А дальше — пусть делают, что хотят. Главное: она покинет этот мир, не зная ни позора предательства, ни стыда поражения. Карла зажмурилась, открыла рот и сунула туда ствол, чувствуя, как он неприятно ободрал губу. Сердце колотилось как бешеное, отдаваясь ритмичным звоном в ушах. Прежде ей было так страшно лишь однажды — когда Марселла собралась убить ее…
О, да что же она творит! Карла отбросила пистолет в сторону и закашлялась, цепляясь пальцами за горло. «Сразимся и умрем, сдадимся и умрем, — сдохнем в любом случае. А где смерть — там и поражение, — презрительно подумала она, царапая ногтями шею. — Но я не готова проиграть так просто…»
Женщина тяжело выдохнула, собираясь с мыслями, вновь поправила волосы, смахнула с глаз слезы, проступившие не то от усталости, не то от секундного порыва собственной печали, отряхнула строгий черный костюм от невидимой пыли и решительно направилась к двери.
Минуя коридоры и хмурясь от давящего на уши гула, что доносился с улицы, Карла быстро пришла к нужному кабинету. Даже не постучавшись, резко распахнула дверь и переступила порог, стуча каблуками.
— Капитан Шнайдер, — требовательно обратилась она к мужчине, стоящему у окна с сигарой в руках. Тот вздохнул, бросил окурок в пепельницу и обернулся на нее.
— Мэм?
Росс Шнайдер, смуглый брюнет лет тридцати, был капитаном из Лиманского Гарнизона, некогда посланным в Дреттон, чтобы советоваться с Карлой. А теперь, как и она, оказался всего-навсего заложником городских стен, над которыми тяжелой тенью нависла угроза смерти.
— Я приняла окончательное решение, — решительно подвела женщина и нахмурилась. — Я обдумала предложение удракийцев и решила, что мы должны сдать Дреттон.
Вероятно, сама королева ополчиться на нее после такого, но сейчас это — самый разумный выбор.
— Мисс Галлагер, — капитан изумленно вскинул брови, — я не понимаю…
— Если мы не сдадимся сейчас, — продолжила Карла, — нас уничтожат позже. Либо удракийцы пустят на воздух, либо сами дреттонцы перебьют друг друга! Вы этого хотите, капитан? Хотите сдохнуть здесь? — ее глаза засверкали от гнева. — Империя дает шанс тем, кто относится к ним с пониманием.
— Но так нельзя! — воскликнул мужчина, решительно сжав кулаки. — Помните, что стало с мистером Рейесом? Они избавились от него, даже несмотря на все данные ему обещания!
— Глупо сравнивать меня и Лейта, — презрительно фыркнула Карла. Едва ли все остальные смыслят хоть что-нибудь. Думают, что достаточно спрятаться за стенами и надеяться, чтобы угроза инопланетных захватчиков, чье развитие на века опережает их собственное, миновала. Не видят альтернатив, уперевшись в бессмысленный патриотизм и так называемую «любовь к дому». Дому, которого уже завтра может не стать. Карла не представляла, что именно удерживает удракийцев от того, чтобы просто стереть Немекрону в порошок, но прекрасно понимала, что в один момент все может измениться. Сейчас в глазах людей она может быть злодейкой и предательницей, но она — спасительница. — Он был жалок, и не смог оправдать шанс, который ему дали. Для нас тоже было бы полезно избавляться от изъянов, — фыркнула женщина. Капитан Шнайдер несколько секунд смотрел на нее с нескрываемым негодованием, прежде чем смог вымолвить:
— Это бесчеловечно…
— Мир, в котором мы живем, бесчеловечен, — философски изрекла Карла. — И чтобы выжить в нем, нельзя ошибаться, никогда. Чтобы что-то обрести, нужно немало поработать, выстрадать и потерять. И самое главное — нельзя поддаваться слабостям, — Карла склонила голову набок и медленно прошла вперед, скользя рукой по гладкой поверхности стола. — Лейт был слабым человеком, который шел на поводу у своих чувств. Сколько я его помню, он всегда был бесхребетным трусом. За него все решали другие, а он только набивал брюхо и разрастался во все стороны… И в самый ответственный момент он не справился. — Когда Карла прошла мимо него, капитан невольно напрягся, проводя женщину, что была ниже его на голову, мрачным взглядом. — Не смирился с потерей, поддался горю… Впрочем, к чему мы вообще завели этот разговор? Лейт Рейес ведь уже давно мертв.
— Я просто… — пробормотал капитан. — Я не знаю, что и думать… Не начнется ли в Дреттоне то же, что и в Кретоне? Казни, порки…
— Как я и сказала, с удракийцами нужно сотрудничать, а не противостоять, — жестко отчеканила Карла, остановившись у окна и уперевшись ладонями о подоконник. — Вы слишком узко мыслите, капитан. Да, на сегодня, капитуляция — это провал. Но знаете… порой провал и есть залог успеха. Иногда нужно упасть, чтобы оттолкнуться и подпрыгнуть еще выше. В союзе с ними нам обеспечено большое будущее.
В ответ на рассуждения Карлы мужчина лишь поджал губы и нахмурился. Как бы то ни было, сам он будет всегда рассматривать это как предательство родины. Без сражения не видать и победы — так как же может Немекрона постоять за себя, если каждый второй готов преклонить колено перед захватчиком?
— Постарайтесь связаться с командиром удракийского фронта. Скажите, что я хочу переговорить с командующей Айзеллой.
***</p>
После недлительных переговоров, которых капитану Шнайдеру удалось добиться, командование фронта решило споспешествовать мисс Галлагер и дать добро на ее встречу с командующей. Было решено доставить женщину прямиком ко двору ввиду опасений о предательстве и блефе (удракийцы, конечно, были уверены в своей победе, но подлости со стороны Немекроны также от чего-то ожидали).
Карлу под строгим надзором доставили в Кретон, минуя на корабле пол северного континента и Солнечное море, а затем и несколько сотен километров от прибрежных окраин до самого города на автозаке. Закованная в наручники, женщина чувствовала себя как никогда прескверно. Такое ощущение, что ее в тюрьму везут, а не на переговоры; и вовсе она там не гостья, а пленница… Но Карла терпела. Ведь она прекрасно понимала, что к ней относятся с подозрением не просто так: будь на месте удракийцев-надзирателей она, одними наручниками и пристальными взглядами точно не обошлась бы.
Сквозь маленькое тонированное окно на двери она могла наблюдать отрывки уличных картин Кретона: дым, разруха, жесткий тщательный патруль… Ситуация была еще хуже, чем в начале войны. Лазутчики, приносившие хоть какие новости в изолированный Дреттон, лишь вкратце упоминали о плачевном состоянии Кретона, но Карла и представить не могла, что все настолько ужасно. Казалось, город покорили за считанные дни, и такой катастрофы, как в том же осажденном Дреттоне, не должно было быть. Женщина невольно вздрогнула.
Вот она — цена ошибки. Сжав кулаки, Карла твердо решила, что сделает все необходимое, чтобы выжить.
До дворца добрались примерно за двадцать минут. Машина остановилась, и ей приказали подняться и выйти. Щурясь от яркого солнца, ударившего в глаза, Карла осторожно выпрыгнула из автозака и последовала за двумя солдатами, сопровождающими ее. Пока они шли, те не сказали ни слова, а Карла, в свою очередь, также не задавала вопросов. Свое волнение ей показывать не стоило: прямо сейчас важно не упасть лицом в грязь, а действовать хладнокровно и четко, говорить слаженно и решительно — заставить их поверить, что она с ними за одно и не хочет пустого кровопролития. Жизненный опыт научил ее, что порой конфликт можно — и даже стоит — избежать.
Во дворце было непривычно мрачно и тихо. Помнится, когда-то она уже была здесь, и при королеве Каталине двор бурлил жизнью и цвел. Впрочем, не сказать, что это было чем-то хорошим; скорее наоборот. Излишняя праздность погубила монарших персон.
Солдаты привели Карлу в небольшой зал с двумя креслами и маленьким журнальным столиком между, на котором стояла небольшая пиала с фруктами. Больше ничего, за исключением старой потрепанной картины, запечатлевшей панельный городок многовековой давности, на одной из стен, здесь не было. Из панорамного окна на десятом этаже открывался живописно-ужасающий вид объятого войной хмурого, серого Кретона.