Глава 18. Бесчеловечная система (2/2)

— Повышайте мощность, — требовательно произнесла Рейла, понаблюдав за происходящим некоторое время. — Я хочу знать пределы того, на что способен этот костюм.

Удракиец потянул голубой ползунок на экране. Свет от кристалла стал ярче, послышалось отчетливое, неприятно давящее на уши гудение, которое доходило сюда даже сквозь плотную защитную стену.

Очень скоро Марджери согнуло пополам от боли. Она рухнула на колени, хватаясь за голову, и громко, болезненно взвыла.

Каллан поморщился и в конце концов отвел взгляд. Ее хрипы напомнили ему о том, как Каталина, захлебываясь кровью на его руках, все еще пыталась глотать воздух, отчаянно цепляясь за жизнь. А в ее глазах был лишь ужас.. Рейла же продолжала смотреть, не отрывая взгляда. На ее лице отразилось изумление, яркое и искреннее. В этом чудовищном, разрушительном воздействии она видела силу. Несомненно, это она и была — сколько людей можно было бы уничтожить, если бы только облучение вышло за пределы этой испытательной камеры?..

Затем бездыханное тело Марджери окончательно рухнуло на пол. Гримасы боли, застывшей на ее лице, увидеть было нельзя: визор был запачкан кровью.

Это было чудовищно.

— Жалкое зрелище, — презрительно фыркнула Рейла. — И это то, над чем ты работал столько времени?

— Это была лишь первая попытка, — попытался оправдаться Каллан. — Наука достигает высот методом проб и ошибок…

— А война ошибок не терпит, — пресекла Рейла. — Уберите ее отсюда, — приказала она. — Ты, — обернулась на Каллана, — продолжай работать. А мне нужно проследить за подготовкой к наступлению на Дреттон.

***</p>

Оставив позади Королевский дворец, Кретон, паланкин и императорских стражников, без которых ей с трудом удавалось сделать лишний шаг, Церен наконец почувствовала себя свободной. Она ступала по лесу, который, как она узнала совершенно случайно, был сохранен здесь по приказу немекронского короля Ригольда и чудом не пострадал от развернувшихся военных действий, и ощущала несоизмеримую ни с чем легкость. Каждая веточка, что хрустела под ее ногами, каждое дуновение ветра, ощущавшееся на коже легкой прохладой, — все это словно окрыляло ее. Она была здесь одна и могла полностью отдаться моменту.

Вскоре Церен вышла на пустое, ничем не заросшее поле, и была изумлена и восхищена простирающимися вдаль зелеными просторами. Немекрона была удивительной планетой.

Принцесса смахнула с ног черные туфли и сделала несколько шагов вперед, с осторожностью ступая по мягкой траве, щекочущей ее смуглые ступни. Все, что было под ее ногами, казалось до ужаса хрупким; но, вопреки опасениям, ничего из того, чего она успела коснуться, не сломалось. Это было так диковинно. Ведь в императорской крови заложено разрушение. Церен сделала еще несколько шагов и опустилась на колени, касаясь пальцами живой земли.

Оглядываясь по сторонам, она поражалась тому, насколько была прекрасна эта планета. Все еще полная жизни, не истощенная пагубным влиянием воинственной разрушительной цивилизации, она разительно отличалась от Удракии, ставшей спустя многие тысячелетия унылым мрачным камнем. Та же участь постепенно настигала остальные удракийские колонии, и Немекрона, без всяких сомнений, станет следующей.

Это было ужасно и до безобразия неправильно. Но кто бы стал задумываться об этом всерьез? Инакомыслие в Империи не приветствовалось. Удракийцы, ради собственного выживания, жестоко покоряли сотни и тысячи миров, и это, впрочем, было вполне закономерно для истории разумных цивилизаций; только вот Церен пугало отсутствие всякой эмпатии в этих поступках. Ради собственного могущества Империя беспощадно уничтожала целые миры и расы, а к выжившим относилась как к никчемным рабам.

У Церен сжималось сердце, стоило ей задуматься об этом; и она злилась. Злилась на гребанную идеологию превосходства, сложившуюся при правлении узурпатора Керука Жестокого, злилась на несправедливость и жестокость лидеров Империи и особенно злилась на свою беспомощность. Церен выросла в эпицентре бури. Она знала лишь насилие, и это насилие она хотела прекратить. Только вот… она не могла. Принцесса была слаба и не имела никакой реальной власти. В Империи ее идеи поддержали бы немногие; и то — прежде, чем они успели бы распространиться, отец бы непременно жестоко наказал ее за столь дерзкое инакомыслие. Изгнание было бы для нее милостью, о которой она бы его молила.

Церен вздрогнула. И это тоже было неправильно. Дочь не должна бояться отца, и она не должна проявлять слабость в виде страха. Страх был губительным чувством, но увы, он преследовал ее на протяжении всей жизни, потому что она всегда была другой. Церен никогда не вписывалась в удракийскую общественность, но, к счастью, была достаточно умна, чтобы притворяться и приспосабливаться.

И если бы только она однажды набралась смелости, решилась бы перешагнуть через себя, Азгара и Рейлу, через всех тех людей, что будут смотреть на нее с осуждением и ненавистью, звать изменницей и предательницей, — непременно смогла бы сделать нечто невозможное. Церен, будь она достаточно храбра и могущественна, перевернула бы многовековые устои, лишенные всякой человечности, перекроила бы Империю и изменила бы этот мир.

Но сейчас она слишком слаба для этого.