день 2: метки на теле (nc-17) (1/2)

— да блять, хоя, — ран тянет слова и почти что жалобно хнычет, когда зубы ее девушки снова впиваются в плечо, оттягивая, царапая и посасывая кожу. — ты же на мне живого места не оставишь.

рыжая на это лишь еще шире улыбается, облизывает припухшие после долгих ласк — издевательств! — губы и лениво приоткрывает глаза. скользит взглядом по полуобнаженной девушке на кровати, нависает над ней. шепчет на самое ушко, намеренно задевая мочку зубами:

— зато теперь уж точно никакая псина не потянет к тебе свои грязные лапы.

и прямо там, за ушком, кусает, вызывая новый высокий стон. довольно смеется, зализывает алеющий след. сжимает худые бедра так, что наутро обязательно останутся синяки, а в зеркале ванной на нее будет смотреть демонстративно недовольная мордашка хайтани. с такими-то сине-лиловыми отметинами короткую юбку не наденешь. как и топ на тонких бретелях, когда длинная шея и острые плечи сплошь разукрашены алыми отпечатками зубов.

хотелось бы и вовсе эти отметины карминовыми сделать. чтобы до крови нежную кожу прокусить, оставить сперва неглубокую рану, а после белесый след. неровный такой, желательно чтобы подпортил идеальный узор парного тату.

чтобы ран теперь полностью ей принадлежала.

порой хочется и вовсе лезвие взять, вырезать на бледной коже свое имя, заботливо слизать кровь и после вложить скальпель в руки хайтани — пусть смешает их кровь и нацарапает неровную орхидею где-нибудь над самым сердцем.

может, однажды они так и сделают, все же ран временами тоже о подобном шутит и зло смотрит на каждого, кто заинтересованно на рыжие кудри поглядывает.

соя даже несколько раз поговорить с сестрой пыталась, замечая синяки на предплечье. старшая хайтани никогда доверие не внушала. но ведь и нахоя святой не была, втройне отвечала. дразнила, бесилась, бросала, как сейчас, на кровать или падала сама, заливисто смеялась, когда разъяренная девушка рвала на ней одежду и царапала длинными ногтями, алыми полосами соединяя созвездия ее веснушек.

наверное, им обеим лечиться надо.

или и дальше на краю обрыва танцевать, изводить друг друга болезненной страстью, что никак не утихнет. вокруг них все уже успокоились давно, перебесились, перегорели и теперь лениво тлеют, купаются в своем нежном тепле и ласковых взглядах.

навеивают скуку.

весь этот волнительный трепет, конечно, неплохо помогает уснуть и согреться после особенно тяжелых дней, переполненных работой и рутиной. но это надоедает слишком быстро.

быстрыми уж лучше будут их поцелуи, приправленные металлическим послевкусием и звоном цепи на наручниках. ран, конечно, не будет особо вырываться, но сегодня нахое совершенно не хотелось отвлекаться и усмирять брыкающуюся лишь ради приличия девушку.

— будь со мной нежнее, мандаринка, — притворная мольба сопровождалась почти убедительным невинным взглядом. напускное целомудрие портила лишь ее вальяжна поза. змеиные изгибы, словно у ран совсем костей не было, а руки не были прикованные к изголовью.

такую хайтани хотелось отыметь особенно грубо, чтобы надоедливые соседи стучали им в стену, но в ответ получали еще более долгие стоны, срывающиеся на крики от усилившейся вибрации и новых болезненных укусов.

и первым делом хоя собиралась осыпать неровными метками увитое татуировкой бердо, что весь вечер не давало ей спокойно дышать, выглядывая из разреза нового шелкового платья, приковывая к себя взгляды всех окружающих. хотелось одновременно убить и отблагодарить мицую за такой подарок.

но сперва разобраться с ерзающей на кровати хайтани.

заткнуть поцелуем, пока она вновь не выпалила что-то о пагубной ревности. пусть лучше вылизывает толкающийся в рот язык, пока хоя пытается оттянуть черную материю ее наряда, открывая себе доступ к груди, пощипывая твердеющие соски и ухмыляясь в поцелуй от первых сдавленных стонов.

— все еще хочешь нежнее?

— а тебе так хочется меня выебать?

хочется сожрать. хое достаточно просто подумать об этом, чтобы начать рвано смеяться, ведь это гребаная правда: порой ей действительно хотелось полностью поглотить хайтани. пить ее кровь прямо из вен и слизывать с собственных рук, что только что прикасались к пока еще теплому сердцу.