7 (1/2)
- Кудо, далеко собрался? Твоя смена еще не закончилась.
- Обожаю строгих цыпочек, - пробормотал он вполголоса, но так, чтобы она слышала.
Аска была, как обычно, слегка растрепана. Ей ужасно шло. Блестящие черные волосы, взмывающие при быстрой ходьбе полы белоснежного халата, деловитая бесцеремонность манер, острый взгляд и насмешливый изгиб губ - всё это и впрямь делало ее похожей на птицу, юркого хлопотливого стрижа.
Стрижи летают высоко - значит, будет солнце.
- Обедать, Мурасе-сан, с вашего позволения. Кстати, не знаешь какую-нибудь забегаловку поближе, чем “Харуна”? И желательно подешевле.
Обозванная забегаловкой “Харуна” на деле была довольно пафосным рестораном, который специализировался в основном на тофу. Салат с тофу и кунжутом, крем-суп из тофу; тофу, жаренный в кляре, суфле из тофу с петрушкой и шпинатом… на четвертый день этой диеты Йоджи страстно мечтал о миске вареного риса.
Еще хуже, что любая отлучка из клиники означала новый досмотр по возвращении. “Выложите всё из карманов. Снимите обувь. Выньте ремень из шлевок. Поднимите руки…” К черту рис - говорят, голодание даже полезно для здоровья.
- Тебя разве здесь не кормят? - удивилась Аска.
- Я пациент или сотрудник персонала? - вопросом на вопрос ответил он.
- Дерьмо собачье… - Она рассеянно нахмурилась. - Так, стой тут, никуда не уходи.
Каблуки ее лодочек зацокали по коридору, стремительно удаляясь. Йоджи постоял, от безделья теребя свисток на запястье. Остро не хватало сигареты.
Минут через десять Аска завершила вираж в том месте, откуда начала.
- Черт, меня уволят, вечно лезу не в свое дело. Ну, чего стоишь? Пошли.
Столовая находилась в соседнем здании, соединенном с корпусом ”В” узкой закрытой галереей. В тесной, набитой людьми комнате стояла тишина, нарушаемая только стуком палочек да звуком работающих челюстей.
Шульдих любопытно вскинулся, увидев его. Йоджи сделал быстрый упреждающий жест, зная, что пациентам запрещено разговаривать за едой.
Вопреки опасениям, до сих пор Шульдих вел себя смирно - должно быть, пребывание в клинике отчасти напоминало ему прежнюю жизнь, в которой неясность будущего компенсировалась полным отсутствием забот о настоящем. А может, наоборот, всё это казалось ему чем-то вроде развлекательного квеста. “Проведи отпуск в лечебнице для опасных преступников! Профессиональные актеры, аутентичная еда, полное погружение в атмосферу…”
Йоджи отогнал мысль, что у Шульдиха в перспективе куда более суровый квест.
Он получил свою порцию и уселся на свободное место.
“Развей мои сомнения: что такое у меня в тарелке? Это съедобно?”
Бесцеремонное вторжение каждый раз заставляло вздрагивать. Но Йоджи терпел: что поделаешь - лишать человека права голоса и вправду негуманно, а в случае Шульдиха к тому же бессмысленно и опрометчиво.
“Идиот. - Он подцепил палочками горку клейкого риса, расцвеченного бурыми прожилками овощей. - Это чахан. Никогда не пробовал?”
“Бог миловал”. - Мысленный голос Шульдиха звучал оскорбленно, но палочки летали бойко.
Один из пациентов, внушительных размеров тип за столиком наискосок, опустил свои палочки и в упор уставился на Йоджи.
“Похоже, еще кого-то не устраивает местная еда. Этот толстяк скоро начнет пускать слюни на живых людей.”
“Какой толстяк? - с интересом переспросил Шульдих. - А, Годзилла?”
Йоджи закусил губу, чтобы не рассмеяться. Тип и впрямь напоминал Годзиллу - непропорционально маленькими кистями рук, абсолютно лысым черепом и тяжелым немигающим взглядом из-под полуопущенных век.
“Знаешь, что показывали часы, когда Годзилла съел премьер-министра?”
“Что?”
“Eight PM”*
Шульдих громко прыснул.
“Тихо ты! - всполошился Йоджи, не поднимая головы от тарелки. - Уже и пошутить нельзя…”
“Да брось, я же псих. Какое удовольствие быть психом, если тебе не позволяют вести себя неадекватно? А Сашима и вправду с удовольствием употребил бы тебя вместо этого… чахана. Он здесь за каннибализм.”
Йоджи поперхнулся.
“Ешь давай, - ехидно подбодрил Шульдих. - Того, кто не доедает обед, наказывают лишением ужина.”
Йоджи не знал, чему радоваться больше - что у Шульдиха отличный аппетит или что его собственный ужин будет уже дома.
Не спуская с него глаз, Сашима откинулся на стуле и оттянул резинку штанов. Вторая ладонь нырнула за пояс и вернулась, сжимая в кулаке кряжистый напряженный отросток. Кулак неторопливо, размеренно задвигался.
”Твою мать… - оторопело подумал Йоджи. - Этот ублюдок на меня дрочит!”
Он в жизни не испытывал такого унижения и самым позорным образом растерялся. Можно было попытаться привлечь внимание санитаров - но как объяснить им, что происходит?
“Черт, черт… что мне делать?!”
“Ну-у, не знаю… - раздумчиво отозвался Шульдих. - Тебе ведь не нужна моя помощь.”
Обидчивый засранец.
Сашима продолжал наяривать. Хлипкий столик не в силах был спрятать его грузную тушу, толстый живот, подпертый кулаком, как падающая башня - дорожным камнем. Йоджи не хотел смотреть, но не мог заставить себя отвернуться. Хуже всего был взгляд - тусклый неподвижный взгляд рептилии, внезапно отбросивший его на десяток лет назад…
…в темную комнату, где по стенам пляшут блики от телевизора; где он один на один с Хидео, а мама задерживается на работе или у врача; где он снова и снова ловит на себе такой взгляд, не совсем понимая его смысл, но всей кожей ощущая угрозу…
Усилием воли он стряхнул нахлынувший морок. Это было давно - настолько давно, что он почти забыл… Неважно. Так или иначе, придется справляться - самому.
Он всё равно не стал бы просить помощи у Шульдиха. Только не после того, что случилось с Ной Кикучи.
- Сашима! Эй, Сашима! - весело окликнул Шульдих. - Убери пушку, он мне нужен живым.
Кто-то засмеялся. Йоджи подавил порыв спрятать лицо в ладонях.
Сашима, надо сказать, и бровью не повел. К счастью, в этот момент раздался сигнал к окончанию обеда. Все разом отставили тарелки и поднялись. Йоджи ринулся к выходу в первых рядах, заслужив сердитый окрик одного из санитаров - они, как и охранники, не очень-то с ним церемонились. Шульдих вынырнул из толпы и пристроился рядом.
Следующей по расписанию шла трудотерапия. Каждый будний день пациентов сгоняли за длинный, составленный из нескольких стол, на который в строго определенном порядке выкладывались заранее нарезанные листы гофрированной бумаги и куски мягкой проволоки. Из этих заготовок по нехитрой инструкции собирались искусственные цветы.
Труд был скорее механическим, чем творческим, но Шульдих включился с неожиданным энтузиазмом. Йоджи никто не заставлял участвовать - но просто смотреть было скучно и даже, пожалуй, неловко, так что вскоре руки сами потянулись к заготовкам.
Это и вправду успокаивало.
Обматывая проволоку полоской зеленой бумаги, он мысленно ругал себя за недавнюю истерику. Знал бы кто, как мало он владеет собой - не говоря о том, чтобы держать в узде Шульдиха. Надо же было так рассыпаться из-за ерунды…
Разговаривать по-прежнему не полагалось - правила клиники предписывали полную сосредоточенность на текущих делах - слышался шелест бумаги да время от времени поскрипывали под тяжестью тел легкие пластиковые табуреты. Обычно в такие моменты Шульдих становился нарочито болтлив, но сегодня и он как-то примолк, выискивая в коробке красные и оранжевые лепестки, оставшиеся с прошлых дней. Вчера делали розы, позавчера тигровые лилии - вот и всё больничное разнообразие - теперь пришел черед нежно-голубых крокусов; и только Шульдих крутил большой, ядовито-яркий, фальшиво-пышный цветок неизвестного ботанике вида - но никто, казалось, не замечал этого.
Постепенно Йоджи расслабился, будто задремал наяву - спустя пару дней тренировки пальцы сами знали, что делать. Мысли тянулись ленивые, тусклые, как нитка слюны изо рта у дебила. Должно быть, он начинал привыкать к атмосфере клиники… нет, чего уж там: клиника начинала переваривать его, как любого из пациентов - ей ведь не объяснишь, что у него здесь особый статус.
Он помнил, что надо быть начеку - но понимание не вело к действию, будто какая-то связь в мозгу ослабла или расцепилась.
”Ш-ш-ш-х…” - вкрадчиво шептала бумага. ”Т-с-с”, - с сухим треском рвалась клейкая лента…
Что-то было не так.
В перекличке появился лишний голос.
Йоджи встрепенулся. Прислушавшись, он обнаружил источник звука: Сашима бормотал себе под нос, опасливо затихая, когда кто-нибудь из санитаров подходил ближе. Слов было не разобрать, но от резких взвинченных интонаций становилось не по себе. Казалось, он держится из последних сил, безнадежно проигрывая в споре с кем-то - или чем-то - невидимым, но ужасным.
“Это ты?” - встревоженно спросил Йоджи.
“Я-то тут при чем? - Шульдих насадил на проволоку лепесток оттенка ночного пожара. - Сашима шизофреник, на них иногда находит.”
Будто в подтверждение его слов Сашима завопил и, вскочив с опрокинувшегося табурета, нырнул под стол. Быстро пополз, пробираясь между ногами сидящих. Йоджи брезгливо отдернул ногу, почуяв прикосновение чужого тела.
Далеко Сашима не убежал: в торце стола его уже подстерегали санитары. Слаженным прицельным рывком, как рыбу из реки, выхватив несчастного психа из-под столешницы, поволокли по коридору.
”Ты в детстве забавлялся с насекомыми?” - ни с того ни с сего спросил Шульдих.
”Ага. В летнем лагере, в Чикура. - Еще до Хидео. До маминой болезни. Хорошее было время. - Там прорва саранчи. Мы их ловили, сажали в банки - смотреть, как они… копошатся.”
”Не жалко было?”
”Нет. Стремные твари. Прыгают, стрекочут. И глаза у них…”
Из коридора донесся истошный крик. Йоджи передернулся.
”Да что ты мне мозги пудришь?! Это же ты, да? Это ты! Перестань!”
Шульдих начал приклеивать в середину цветка нитяные тычинки.
”Как по-твоему, кто из нас больше стремная тварь - я или Сашима? - небрежно поинтересовался он. - Рассказать, на чем его взяли?”
Крик перешел в вой, исполненный такой боли и страха, что у Йоджи похолодела спина. Хотелось зажать уши, но он знал, что не имеет права отгораживаться. Его задача предотвращать такие вот ситуации - и что он делает? Несется на поводу, как ребенок, отправленный выгуливать ротвейлера!
“Немедленно прекрати, или я…”
Или - что?
”А может, самая стремная тварь - этот твой… Хидео? Встретить бы его тут…”
Вой стал глуше - очевидно, Сашиму заперли в одной из комнат - но всё равно просачивался сквозь тонкие стены, так что нельзя было не слышать.
Йоджи попытался найти горькое утешение в собственной ненависти. Что, если бы это и вправду был Хидео?
Глупо. Сашима - не Хидео. И пусть он даже хуже - тот ублюдок по крайней мере не жрал людей - пусть он сто раз заслужил свою агонию, но присутствовать при расправе над ним всё равно что смотреть, как издеваются над трупом: мерзко, грязно и совершенно зря.
Йоджи не хотел мести. Он хотел невозможного: чтобы всё опять стало хорошо.
Постепенно вой перешел в пронзительный скулеж, перемежаемый взрывами рыданий. Черт, да что же они не вколют ему успокоительное?!
Вкололи, наверно - просто не то или мало… они же не знают, с чем борются.
Шульдих с улыбкой поднял раскрытую ладонь, обхватив цветок за чашечку так, что стебель свисал между пальцев:
- Держи. Это тебе.
”Хватит, господи, хватит! Не могу больше…”
Шульдих похлопал глазами, улыбка его увяла. Он со вздохом уронил цветок в корзину для мусора.
Сашима замолчал.
“Я здесь долго не протяну”, - устало подумал Йоджи.
После этого случая он был особенно настороже, стараясь оберегать Шульдиха от любых возможных посягательств - поди знай, на что тот способен, если на кону окажутся его собственные честь и достоинство - но вскоре с некоторым замешательством осознал, что Шульдиху его покровительство - как собаке бантик.
Уже через пару дней пребывания тот знал по именам не только пациентов, но и персонал клиники. Даром что местный быт со всех сторон был нормирован и приведен к единому стандарту - оказалось, и тут можно стать исключением из правил. Какой бы унылой ни была казенная еда, зато в тарелку Шульдиху накладывали больше, чем остальным (Йоджи даже развеселился, обнаружив, что эта привилегия распространяется на них обоих). На прогулку в больничном дворе их выпускали первыми, а обратно заводили последними. Однажды Йоджи пришлось целый час лавировать между жухлыми клумбами, стараясь держаться подальше от одноглазого психа; в конце концов тот ловко загнал его в угол между забором и разросшимся кустом колючей акации и вежливо извинился за недавнее нападение. Он выглядел абсолютно безобидно и улыбался с мягкой доброжелательностью проповедника, предлагающего обсудить христианское всепрощение - а потом добавил, что Бог отказывается говорить с ним, поэтому приходится идти на крайние меры; и что когда-нибудь он, Джей, все-таки насыплет трусливому ублюдку соли на хвост.
- Я не держу зла. - Йоджи нащупал свисток на запястье, судорожно припоминая, какая на нем сегодня футболка. - Но с чего это тебе вздумалось извиняться?
- Он велел. - Одноглазый показал пальцем на скамейку, где Шульдих с безмятежным видом нежился на солнце. Голос его звучал почти благоговейно.
Даже телевизор в общем холле сменил репертуар и теперь вместо скучных документальных фильмов о природе крутил Дискавери и MTV. Шульдих оказался преданным фанатом азиатского харда и хэви. Йоджи с удивлением узнал, что бывшие хозяева телепата не одобряли музыку в целом и рок в частности.
- Ха-ха, ну и оставил же я им бомбу под матрасом… Хоть и жаль своих дисков, там было почти полное собрание “44Magnum”.
- Ого. Где ты их взял?
- В магазине, конечно, - с достоинством отозвался Шульдих. И тут же, ухмыляясь, пояснил: - С наличными я так и не разобрался, зато узнал, как выглядит кредитка. Годится любой пластиковый прямоугольник - к примеру, ключ-карта из отеля…